Похожая проблема была и у них в группе. Давид так увлекался своим соло, что иногда не успевал махнуть в нужном месте. Илья вступал интуитивно, а Лёшка с его флегматичностью просыпал. Давид всё останавливал, ругался и потом давал чёткое вступление, но в следующий раз повторялось всё снова
Это москвичи, я уже слышал их, негромко сообщил Давид.
Солист у них что надо, чтобы подразнить его, прошептал Илья. Тот не понял шутки и неприязненно посмотрел на сцену, потом на Илью.
И что из этого?
Ничего, с невинным видом пожал плечами Илья, просто не понимаю, почему ты решил, что мы легко получим первое место?
Потому что у нас репертуар сложнее. А у них слишком всё предсказуемо.
Предсказуемо?.. задумался Илья, это ты хорошо сказал. Надо нам сыграть что-нибудь нетривиальное
Придумал что-нибудь? глаза Давида загорелись. Он знал, что Илья на аранжировки был мастер.
Да я уже написал, но могу вставить в свой проигрыш обязательной части сюрприз.
Давид осторожно, без звука, хлопнул его по коленке.
Давай А, вот и наш ударник.
В зал заглянул белобрысый парнишка и вопросительно посмотрел на друзей. Давид подскочил к нему и что-то спросил на ухо. Тот кивнул и уселся рядом с ними.
Это Семён, тихо представил его Давид.
Илья достал из рюкзака ноты и протянул парню.
Подходила их очередь репетировать. Давид уверенно подошёл к сцене и недвусмысленно показал ребятам на часы. У Ильи засосало под ложечкой. Так было каждый раз перед выходом на сцену, и ничего с этим нельзя было поделать.
Предыдущая группа со смехом и разговорами собрала ноты и инструменты, но ребята уходить не собирались, а в открытую уселись в зале.
Эй, коллеги, а вы не в цирке раньше выступали? зычно пробасил саксофонист, в группу по росту набирали?
По росту, по росту, проворчал Илья, садясь за рояль, вас только не дождались, пришлось мне учиться играть.
Я так и понял, приятель, не успокаивался москвич, вы же не против, если мы тоже вас послушаем?
Илья открыл было рот, чтобы сказать, что они могут послушать и поучиться, как надо играть, но Давид пресёк их перебранку:
Илья, заткнись, негромко приказал он, а потом повернулся к москвичам и спокойно ответил снисходительным тоном преподавателя:
Если перестанете болтать, то можете остаться.
Ударник уже что-то наигрывал на барабане, а Лёшка пробовал струны, любовно поглаживая свой контрабас. Пробежав по клавишам, Илья удовлетворённо кивнул рояль был настроен идеально. Однако сегодня нельзя было играть в полную силу. Это был тот самый план, который он предложил приятелям. Пусть конкуренты их не опасаются.
Давид начал с обязательного произведения из джазовой классики. И с серьёзными лицами, в противоположность москвичам, без азарта, они начали играть. Столичным музыкантам вскоре стало скучно, и они, шумно, не стесняясь в насмешливых выражениях по поводу игры "провинциалов", наконец убрались из зала.
По лицу приглашённого ударника было видно, что он засомневался стоит ли позориться с этакой группой? Но Давид, подмигнув Илье и Лёшке, предложил сыграть их самый сложный номер. Семён послушал несколько секунд и включился, всё больше увлекаясь заразительной мелодией. И всё-таки Давид не выкладывался в полную силу сегодня было слишком много чужих ушей.
Достаточно на сегодня. Остальное на следующем прогоне, улыбаясь, объявил он.
Через несколько дней они снова собрались на репетицию. С утра пораньше народу в филармонии было мало, и можно было играть как следует. Илья с удивлением заметил, что Давид начал нервничать. Его манеры стали суровыми, как у надсмотрщика над рабами, и неторопливый блюз, со вздохами саксофона, напоминающими о тяжёлой работе негров на плантации, был как нельзя кстати. Любое отклонение Ильи в импровизацию он тут же пресекал. С досады хотелось хлопнуть крышкой рояля и уйти. Последней каплей было, когда Давид сам ни с того ни с сего поменял темп в уже выученной композиции.
Давид, ты не забываешься? не выдержал Илья, нас костеришь, а сам куда гонишь? Мы же выучили в другом ритме
В ответ Давид разразился ругательствами, которых друзья никогда до этого не слышали от него. Барабанщик Серёга сидел с невозмутимым лицом, но было видно, что если ему скажут хоть слово, то он уйдёт. В конце репетиции Давид успокоился. Когда они ехали в такси обратно в полном молчании, он проронил миролюбиво:
Я считаю вас отличными музыкантами, ребята. Пожалуйста, просто делайте, что я говорю. Вы сможете.
После того как ты испортил мне настроение, я не нуждаюсь в твоих похвалах, мрачно ответил Илья. Про себя он решил на концерте играть так, как считает нужным.
Дома сидеть было невыносимо. Лёшка по утрам и вечерам бегал на службу, а Илья не мог оставаться наедине с Давидом. То ли это была его обычная манера, то ли он специально раздражал Илью, но всё в его руках гремело, падало, шуршало. И когда Илья хотел сосредоточиться и написать пару нотных предложений, чтобы разнообразить обязательный номер, тут как раз и начинался грохот. Сегодня репетировать они не собирались, и вслед за Лёшкой оделся на улицу и Илья.
А ты куда? удивился Давид.
Разве я твой батрак, чтобы давать тебе отчёт? огрызнулся Илья, ночевать приду, не волнуйся.
Город удивлял его своей неохватностью. Невозможно было объединить в уме такие непохожие друг на друга районы. Но метро было той артерией, которая связывала их всех воедино и дарила приятное чувство близости к любой точке города. Илья быстро освоился и полюбил гулять по улицам, чтобы почувствовать, а, скорее, услышать что же это за место Петербург? Сначала он разглядывал модерновые и классические дома, памятники, смешные и серьёзные, а потом погрузился в свои ощущения и неожиданно понял, что поверхностный взгляд его обманывает. Город жил своей тайной жизнью, которую не разглядеть поверхностному взгляду туриста. Нужно было вглядываться и вслушиваться. Кто-то на ходу читал книгу, кто-то задумчиво смотрел на воду, не замечая суеты вокруг. А кто-то замирал возле уличных музыкантов, меняясь в лице под звуки философской песни Цоя. Грустные нотки сближали его с другими такими же неприкаянными мечтателями
Вроде жив и здоров,
Из окна видна даль.
Так откуда взялась
Печаль?
В его душе тоже жила смутная печаль. Как будто он что-то упустил или недопонял в своей жизни Он боялся признаться самому себе, что джаз увлекает его не всего, и отец в чём-то прав Что-то должно быть ещё. Но что? В дальнем уголке души словно лежала таинственная коробочка и ждала, что её откроют Может, стать композитором? Сердце при этой мысли радостно трепыхалось Но какую музыку писать? Да, он и сейчас уже пишет, но его тайное страдание было в том, что он желал писать что-то более значительное, чем джаз Илья вздыхал и откладывал коробочку обратно.
И всё-таки он поймал настроение города. В Доме книги он сидел в кафе и смотрел на дождь. Казанский собор, казалось, глядел на него в упор через большое окно и гипнотизировал, упрямо навязывая свои тяжёлые мысли
А что, если перепеть Армстронга в миноре? Это как раз будет отвечать духу этого меланхоличного города Нашлись и подходящие стихи поэтессы прошлого века Марии Моравской.
Прекрасны и мосты и улицы,
И памятники старины.
Но как прохожие здесь хмурятся,
И как здесь женщины бледны!
Ах, зелень трав такая тёмная,
И цвет Невы такой больной!
Душа каждого здесь бездомна,
В этой столице над Невой
Илья отставил кофейную чашку и, глядя на текст, пропел про себя мелодию. Да, получится отлично. Он почувствовал возбуждение и уже другими глазами оглядел всё вокруг себя. Не в силах больше сидеть на месте, он быстро встал, оставил симпатичной официантке на чай и вышел на улицу.