Не князь, а выкликалы его! И не болтают, а выхорашивают. Завсегда так у них.
Слыхала я, вмешалась чёрная рослая баба, попадья Ефросинья, в девичестве Измарагда. Что глашатаям за каждого олуха приманенного по золотой монете дают.
Верно, матушка, поддакнул поп.
Староста покосился на них неодобрительно. Поп, тощий низенький мужичонка в выгоревшем балахоне, с тяжеленным семилучевым солнцем на сухой шейке, спрятался за здоровенной кадушкой квашеной капусты.
Вы, матушка, на князя не наговаривайте, грех это, сказал Венд. Может, не полкняжества он сулит, а, скажем, поместье. И не княжну в жёны, а, положим, боярскую дочку. Да и про золотишко не надо забывать. Разве мало?
А дочек боярских у князя, стало быть, про запас целый амбар имеется? фыркнул Барвин.
Попадья скрестила жилистые мужичьи руки на груди.
Ну, раскачаемся мы. Ну, отрядим кого в столицу так поздно уж будет. Понаедут настоящие витязи из Истопки, с Подполья, нашим не чета!
А наши ненастоящие, что ли? возмутился староста. Глашатаи скачут на все четыре стороны, едут по большаку. А от большака до нас всего-то шесть вёрст. Отправим наших хлопцев по короткой дороге, авось не опоздают. Да и нет разницы, кто раньше явится. Кто хват тому и посчастливится.
Где же хватов раздобыть? буркнул сидящий рядом с Вендом охотник Тарас.
Бритый наголо, загорелый дочерна, безбородый, но с длинными чёрными усами, Тарас пришёл в Затон с юга. Год он жил в шалаше за околицей, вместе с дочкой Миленкой, пока его не пригласили в деревню. Но даже когда ему всем миром срубили избу, охотник в деревне не засиживался, целыми седмицами пропадал в лесу. Друзей он не заводил, о прошлом не рассказывал, но вся деревня шепталась: за Тарасом чёрная тайна. При длинноусом охотнике робел не только кузнец, но и сам староста.
Молодёжь испытать, ясное дело, можно, проговорил Барвин, сбавив голос. Пусть мир поглядят, уму-разуму наберутся
Сам поедешь, или как? спросил Венд, подмигивая. Слыхал я, ты по молодости пробовал.
Барвин хрюкнул в бороду. Ту историю знали все. Молодым и глупым кузнец отозвался на княжеский клич и отправился ловить волшебного зверя арысь-поле. Всё лето пропадал невесть где, в родную деревню вернулся грязный и заросший. Хохотали над ним все, от мала до велика. Всем известно, что бегает арысь-поле быстрее ветра, а когда присядет отдохнуть или спать ложится умеет невидимым делаться, потому и поймать его нет никакой возможности. Посмеялся над простофилями князь.
Староват я уже для таких забав, пробормотал кузнец, пряча улыбку.
Не пойдёшь, значит? Вот и я не пойду, сказал староста. Кого ж посылать? Не хватало ещё перед князем осрамиться.
Ясное дело, срамиться не будем. Пошлём кого надо.
Кузнец почесал бороду. Хитрые глаза его сделались ещё хитрее.
А, чтоб далеко не ходить, сынок мой, Молнезар. Парень он смекалистый и ловкий, сапоги на Масленицу со столбов снимает. В стенке он завсегда надёжей, вышибает по трое за раз. И дружки его пусть идут, Дубыня с Корсом. Один силён, другой умён. Компашка ладная.
Троица, уже оправившаяся от драки, как один, заулыбалась. Молнезар выпятил грудь и пихнул локтем Дубыню.
Девка в походе нужна, заявила попадья. Еду стряпать, заштопать что или рану перевязать.
Верно, матушка, поддакнул поп и, на всякий случай, спрятался за капустой.
Вот, Миленка, к примеру! сказал Барвин.
Староста посмотрел на Тараса. Тот кивнул и густо пробасил:
Милена моя не только штопать и стряпать обучена.
Кузнец, решив, что разговору конец, ухватил пузатую ведёрную бутыль, но Венд остановил его жестом.
Погоди, Барвин. Молнезар, Дубыня пускай! Хваткие парни, неглупые. А вот если вдруг разбойники или чудище какое наскочит, как твои молодцы отбиваться будут, если кроме деревянных мечей и копий ничего в руках не держали, а из луков только по уткам да соломенным чучелам стреляли? Смогут они человека мечом рубануть? А кинжалом пырнуть исподтишка? А под дых садануть или слямзить чего, коли нужда придёт?
Кузнец даже зажмурился от негодования, борода его нацелилась на старосту.
Ты что это, Венд, несёшь?! Они что тати, чтоб шибать исподтишка?!
Вот-вот! сказал, кивая, староста. Они не тати, знамо дело. Для них главное это добрая слава да молодецкая удаль. Только со своими простецкими мордами они в первом же кабаке без денег останутся, без одёжи и пожитков. Только с голыми задами, да с удалью своей молодецкой.
Попадья криво усмехнулась, поп захихикал.
Что ж теперь? сказал, хмурясь, Барвин. По оврагам разбойников выискивать? Из темниц вытаскивать?
Венд покряхтел, покашлял, пригладил усы и ответил тихо:
Зачем же по оврагам? Есть один поблизости.
От его вкрадчивого голоса смолк гомон, и стало слышно, как хряк в сарае чешет бок о стену, а на околице протяжно и заливисто кукарекает дурной петух.
Тот, кто видел в своей жизни не только соседнюю Пойму и драку из-за девки, продолжал Венд. Кто кровь проливал. И свою, и чужую
Ты о ком это? так же тихо спросил кузнец, хотя уже и сам всё понял.
***
Ясно, сказал Горчак, выслушав задумку старосты. Чего уж тут неясного?!
Староста посмотрел на Барвина. Кузнец увлечённо ковырял пальцем скатерть, будто разговор его вовсе не касался. Тарас подпёр кулачищем голову и посматривал на Горчака со странным прищуром. Попадья сидела, будто аршин проглотив. Попа видно не было. Остальные гости тихонько ворчали. Никто на выручку Венду не спешил.
Горчак стоял, подбочившись. Роста не богатырского, худоват и не сильно складен, не широкоплечий и совсем не страшный, говорил негромко, будто нехотя, но отчего-то смотреть ему в глаза не хотелось.
Рабочая скотинка, сирота безродный, продажный наёмник, одним словом Злыдень, продолжал он. Возьму богатырей ваших под белы рученьки, поведу на подвиги, сохраню живыми-здоровыми, а вы за то поблагодарите: плетей не дадите, да взашей не прогоните. Верно? Всё я запомнил?
Да что ты прямо как-то промямлил Венд.
Он ёрзал на лавке, словно никак не мог усесться поудобнее, то переплетал пальцы на толстом животе, то теребил серебряную пряжку пояса.
Значит так, сказал Горчак, скользнув взглядом по молнезаровой троице. Наём значит наём. Дело мне знакомое, и вас, так и быть, научу. Грамоту составим, по-заграничному, совсем как в Фольверке, которому мы давеча зубы повышибли. У княжеского наместника, а не у вашего дьяка. Слухи ходят, он без стакана горькой перо в руках удержать не может. Распишем всё подробно: что я делать должен, а что нет, дабы недоразумений и непоняток не получилось. Долю мою укажем. Говорю сразу: славы мне не надо, беру монетой.
Где же мы тебе посадника откопаем? возмутился староста.
Не моя забота. Я в герои не лезу, мне и под забором хорошо. Но, ежели не хотите мороки, можно иначе сделать. Я один пойду.
Староста вытер лоб и с трудом сдержался, чтобы не плюнуть от досады.
Погоди, проговорил он. Твоя взяла. Пошлю к посаднику. Получишь долю. Только если с парнями что-то стрясётся
Не стрясётся! прервал его Горчак. Если будут слушать меня, как новобранцы воеводу. Ну, а захотят вернуться сами тут уж неволить не буду.
Когда Горчак ушёл, кузнец долго тёр подбородок и хмурился, и вдруг посветлел лицом.
Знаю я, что делать! воскликнул он, потирая ладони. Согласимся на всё, что он скажет, только и с него потребуем по полной!
Это как? спросил хмурый Венд.
Барвин сиял, как начищенный церковный колокол.
Мы ему долю, всё чин-чинарём. Но только если получим всё, что глашатай обещал!
Полкняжества! сказала, кивая, попадья.
И княжескую дочку! подхватил поп.
И давно пора спровадить этого Злыдня подальше, сказал кто-то уже в нарастающем гомоне.
Святая истина! пробормотал еле слышно староста Венд.
Кузнец ухватил бутыль, и теперь его никто не останавливал.