Глава вторая
Староста Венд сделал всё, как обещал: выловил княжеского наместника, выхлопотал грамоту, заплатил втридорога писарю за срочность и, не прошло и трёх дней, а пергамент уже был у него. Пусть старенький, потрёпанный и забеленный многократно, но зато с ровным чистым письмом и печатью от посадника.
Парни уже давно были готовы выступать, и выходить порешили довстань, с рассветом. Вечер и ночь в Затоне не было слышно песен никто не мешал посланцам отдыхать перед дорогой. Венд и Барвин, собравшись по-тихому в бане, пропустили по скляночке за то, что так ладно всё вышло с грамотой, за удачу для парней и за избавление от мозолящего глаза Злыдня.
Ещё до третьих петухов народ потянулся к околице. К восходу все были на месте. Кроме Горчака. Парни и Милена успели озябнуть на холодном ветру к тому времени, как он соизволил появиться.
Крепкий частый плетень, обмазанный глиной, возле которого они собрались, окружал Затон воспоминание о трудных военных годах, когда, почувствовав людское горе, из лесу потянулись чудища и лихие люди. С тех самых пор и повелось вешать на плетни старые горшки, чтоб, разбиваясь, сигналили об опасности.
Провожать посланцев пришла чуть ли не вся деревня. Нахохленные, как воробьи, детишки, которых могла заставить подняться в такую рань только неуёмная любознательность, сидели рядком, зевали и ёжились.
Молнезар хорохорился, смеялся нарочито громко, шутил с девками, подтрунивал над богатым кафтаном Корса, украшенным бисером и золотым шитьём. В новенькой кольчуге, в блестящем шишаке и с мечом на поясе, сын кузнеца выглядел как настоящий богатырь.
Дубыня стоял в стороне, норовя притереться к толпе. Он стеснялся своего потёртого кожушка, да и не привык застить вожака.
Горчак подошёл, сбивая сапогами росу. Заспанный староста тут же молча сунул ему пергамент. Когда наёмник, не читая, сложил лист вчетверо и сунул за пазуху, Венд украдкой переглянулся с Барвином.
Народ чего кучится? обратился Горчак к старосте. Забаву какую ждут?
Староста, не сказав ни слова, отвернулся и сплюнул.
Молнезар Горчака старательно не замечал. Милена, улыбаясь во весь рот, браво доложила:
К походу готовы, господин сотник!
Наёмник отпихнул её взглядом и процедил:
Сейчас проверим. Ну-ка, выкладывайте всё из мешков.
Староста замахал руками на парней: мол, давайте-давайте!
Когда они развязали котомки, Горчак обомлел.
Дубыня размеренно выуживал из мешка завёрнутый в чистое полотно каравай хлеба, целую голову сыра, копчёный окорок, трёх запеченных карпов, огромный шмат сала, десяток солёных огурцов, толстый пук зелёного лука, пузатую репу, несколько крупных, словно камни для катапульты, яблок, приторную даже на вид грушу, туес меда, баклагу кваса
Корс, так же неторопливо, выкладывал книги.
Молнезар рюкзака не взял вообще. Кроме кольчуги, шлема и меча, он прихватил наручи и поножи из вываренной кожи, длинный кинжал, круглый щит, самострел с колчаном, полным коротких и толстых стрел, два топорика, сулицу, чекан и кистень.
Шутки шутить надумали сказал Горчак, едва сдерживаясь. Мыло где? Одеяла? Одёжа запасная?
Дубыня с Корсом одинаково заморгали и переглянулись, прислушался даже Молнезар.
Где иголки с нитками? всё больше распаляясь, продолжал наёмник. Где снадобья? Вода? Плащи?
Корс, сгребая книжки обратно в мешок, проговорил обиженно:
Я былины читал. Ни в одной про иголки с нитками не написано.
Милена хихикнула. Горчак подошёл к Молнезару, пнул сапогом в щит.
Ты железок куда столько набрал? На войну собрался? Хлеб ты чем будешь резать? Топором рубить? Из вас хоть кто-нибудь огниво с трутом взял?
Я взяла! отозвалась Милена.
Горчак перекинулся на Дубыню:
Ты жратвой мешок набил, а миску, ложку и кружку в бою будешь добывать? Котелок есть у кого-нибудь?
У меня есть, опять сказала девушка.
Значит так! Горчак глубоко вздохнул. Жду всех здесь. Кольчуги не брать, еды на три дня пути, книги выкинуть. Всё ясно? Из деревни ещё не вышли, а я уже злиться начинаю.
Пристыженные парни, понурившись, побрели обратно в деревню, только Милена осталась на месте. Горчак осмотрел её вещи. Хитрая девка захватила даже лопатку, моток верёвки, рыболовные крючки и леску. Кроме того, она взяла колчан со стрелами и лук в узком кожаном чехле.
Когда Горчак, не сказав ей ни слова, отошёл и уселся на свой мешок, Милена спросила сладким голоском:
Надеюсь, наш воевода не забыл про карту?
Горчак выругался про себя: о карте он не подумал.
А вот я не забыла, девушка опять улыбнулась и протянула ему мягкий пергамент телячьей кожи.
Горчак развернул его и ахнул. Это было изделие настоящего мастера, на которое потрачен не один день кропотливой работы. Тонкое перо вырисовало извилистые берега Адунда. Лазурные ленточки рек бежали от бурых гор, стольный град Детинец сиял золотыми крышами.
Горчак опустил взгляд ниже, и тяжёлые воспоминания обрушились на него, как пятисаженный меднолобый таран на дубовые ворота крепости. Полесье, где, возле безымянной речушки он рубился по колено в кровавой воде, не чувствуя искалеченную ударом топора руку. Вежское Поле, широкая равнина на северной границе Фольверка, где против князя Ладомира выступила самая многочисленная за всю историю рыцарства армия, от флагов и ярких попон рябило в глазах, но, когда они сошлись, всё стало серо-бордовым даже небо. Места, где он побывал, и в которых побывать мечтал, проплывали перед глазами наёмника, оживлённые рукой умелого художника. И Горчаку стало казаться, что не карта лежит на его коленях, а живое существо, мудрое и всезнающее.
Я тут начертила дорогу, сказала Милена, поглядывая на изменившееся лицо Горчака. Мы с отцом так на ярмарку в Детинец ходили, когда на большаке неспокойно было. Обогнём озеро, потом правее возьмём, там через Рямы тропа есть. Ну, и дальше на север, через лес. Я знаю кое-какие дорожки. С опушки уже на большак. До столицы дня за четыре доберёмся.
Их Затон, маленькую деревеньку в три дюжины дворов, затерянную на южной границе княжества, обозначал крохотный, с божью коровку, домик.
Откуда у тебя она? Никогда не видел, чтоб на карте был Затон.
Милена пожала плечами.
Это я рисовала. У отца полно старых карт в сундуке припрятано, я и решила нарисовать одну, большую.
Горчак качнул головой, и вновь посмотрел на пергамент, где Милена наметила путь.
Между Затоном и Детинцом зелёным пятном лежал Бор старый лес. Вглубь его, где темнели болота Рямы, отваживались заходить только самые отчаянные охотники. В лесу нарисованное чудище, встав на задние лапы, как леопард на гербе Фольверка, оскалило жуткие клыки.
Не опасная дорога-то? Болота да леса?
А меч тебе на что? хмыкнула Милена, ткнув в висевший на поясе Горчака длинный клинок в обтянутых кожей ножнах, с клеймом в виде перекрещенных молотов поверх пламени на навершии. Опасней на большаке, где трактиры и бродяги всякие. А в лесу какие опасности? Волки с медведями?
Кроме волков много чего есть, буркнул Горчак. Тебе, поди, в лесу ночевать не случалось?
Милена мигом распознала подначку.
Ох, не случалось, добрый молодец! Я всё на шелках да на пуховых перинах, сказала она, сокрушенно качая головой. А вот ты, добрый молодец, лешего встречал в полнолуние? Волкодлака обёрнутого, носом к носу? Лапы голодного оплетая на собственной шее не доводилось чуять? А может ты индрика видел?
Арысь-поле тебя, случаем, не лобызала? хмыкнул Горчак. Нету в нашем лесу никаких индриков.
Кроме вашего леса много ещё лесов есть на свете, посерьёзневшим голосом ответила Милена, но тут же лукаво сощурилась. Да и откуда тебе знать про индрика? Ты ж не девица.