Она понимает, что ему нужны будут объяснения и что он явно придет к ней домой, ведь он прекрасно знает ее адрес. И здесь она подготовилась на руках у нее билет в соседний город. Просто так. Лишь бы сбежать. Хотя бы на неделю. А там уже будет проще.
Ведь нужно начинать новую жизнь, и новую себя она планирует обрести в соседнем городе с его неистовыми холодными ветрами и с шумом прибоя. Море высушит ее слезы, ветер проветрит ее, как старое пальто. И она вернется домой уже не той, что была. И никогда больше не допустит в свою жизнь того, кто заставит жить в трусливом ожидании.
Вооружена и опасна
Обычно себе под нос напевают разве что одинокие бабушки, либо же люди с наушниками в ушах, но она шла и беззастенчиво пела вслух, чеканя слова:
Я! Искала тебя! Ночами темными!
Ритм песни не совпадал с оригиналом, она напевала чуть быстрее, под стать ритму своих шагов. Под массивными ботинками хрустели ветки, сминался мох, лопались ягоды, а она без стеснения чавкала жвачкой и продолжала напевать:
Годами долги-и-ми
Вдруг подпрыгнула, топнула и, зажмурившись, громко:
Ты! Совсем как во сне! Совсем, как в альбомах, где я рисовала тебя гуашью! пропела и вдруг смолкла, выпрямилась и, как ни в чем ни бывало, уже молча, пошла дальше, обходя особо цепкие кусты и одновременно шаря рукой в походной сумке.
На свет был извлечен довольно потертый листок. Она остановилась и, развернув его, всмотрелась.
На листке явно читались слова «Разыскивается» и «опасна». Внизу уже почти стерлась строчка про вознаграждение. А посередине листа, с явными перекрестными линиями от сгиба был ее портрет.
Если бы не эта повязка на глазу, она бы в жизни себя не узнала. Художник явно не старался. Но ее отличительная черта делала ее узнаваемой во всем Шервудском лесу.
Она сложила листок и, спрятав его в сумку, снова запела.
Она знала, кто ее ищет. И за что. И она не собиралась прятаться. Она намеревалась прийти и встретиться с искателем лицом к лицу. Чтобы, наконец, покончить со всей этой беготней.
Как она дошла до жизни такой? Проще было сказать, когда она не жила подобной жизнью: бег, укрывательство, хитрость и снова бег. Но она устала. Ей вдруг захотелось покоя. Поэтому, услышав, что в ближайшем городке снова развесили ее портрет, она тут же отправилась прямо в лапы искавшим.
Она отлично ориентировалась в лесу. Никто, кроме нее, не знал этот лес лучше. Разве что ее давний друг и по совместительству ученик Робин уже пытался превзойти учителя, но пока еще не был к этому близок.
Каждое дерево, которое показалось бы любому путнику обычным, ей виделось особенным: со своими узорами на стволе, со своим особенным ростом веток, со своим профилем, повернутым в сторону восхода.
Она знала наизусть все дикие тропы и старалась не мешать лесным жителям, не разрушать их жилища, не нарушать их покой. Они платили ей тем же, позволяя находиться в лесу дольше, чем кому-либо, и ей было этого более, чем достаточно.
Лес начал редеть, и она сбавила шаг, состредоточившись на линии горизонта. Единственный зрячий глаз шарил по открывшейся поляне, выискивая признаки засады, и, удостоверившись, что все чисто, она вышла на тропу, ведущую в город.
Она почти у цели.
Город пребывал в запустении. В последний ее визит здесь все было иначе: у каждого дома цвели розовые кусты, по улицам бегали упитанные веселые дети, играла музыка. А сейчас если и встретишь прохожего, то лишь дряхлого худого старика, просящего милостыню.
Нужно было прийти раньше, пробормотала она, ускоряя шаг. Она шла прямиком к замку.
Как только она приблизилась к воротам, те тут же распахнулись. Ее узнали.
Проходя мимо стражников, она отметила их измотанность, их жадный голодный блеск в глазах и удивление, граничащее с ликованием от ее прихода. Ей тут же захотелось развернуться и сбежать, лишь бы не видеть этого отчаянного восторга, но она напомнила себе о своих моральных принципах, которым так же учила своего последователя Робина, и, поборов порыв, продолжила путь к высоким сводам главных ворот замка.
Главный зал встретил ее тишиной. А она помнила, как несколько лет назад здесь царил веселый шум и гам, рекой лилось вино и блюда падали на пол, тесня друг друга со стола. А теперь на длинном столе скромно стояли одинокий кофейник и тарелка с засохшими пряниками вот и вся трапеза на одного.
Она глубоко вздохнула и снова напомнила себе о цели своего визита.
Это ты? послышалось из тени.
Я, тут же откликнулась она и сделала шаг по направлению к голосу.
Но почему именно сейчас?
Я решила, что пора, ответила она и, хмыкнув, пробормотала: Куда уж дальше тянуть..
Подойди ближе, прозвучал хрипловатый голос. Я давно тебя не видела.
Она сделала несколько шагов вперед.
В глубокой нише стояло высокое зеркало, похожее скорее на пыльное окно, в которое давно никто не выглядывал.
Из зеркала на нее смотрела невысокая складная девушка в походной одежде с высоким рыжим хвостом на макушке, с потертой сумкой на плече и черной повязкой, скрывающей правый глаз. Отражение сказало:
Что с глазом, Муза?
А то ты не в курсе, ответила она, вскинув подбородок. Она еще помнила ту битву, когда чуть не лишилась глаза. Отражение тоже помнило и смущенно потупилось.
Но ты все же пришла.
Пришла.
И ты готова снова со мной работать?
Да, я готова.
А если.. А если я снова
Снова меня лишишь чего-либо? Ты же знаешь ответ. Я снова уйду.
Отражение понимающе кивнуло и, помолчав, сказало:
Спасибо.
Она кивнула.
Отражение и девушка молча изучали друг друга, будто общаясь без слов. Наконец, отражение нарушило тишину:
Ты знаешь, что нужно делать.
Девушка молча кивнула и, развернувшись, звучно топая тяжелой подошвой ботинок, пересекла большой зал и отдернула тяжелую штору, открыв высокий трон, покрытый пылью.
Девушка села на трон, закинула ногу на ногу и громко сказала:
Я вернулась. Зовите писарей.
Четыре глаза
«Носить очки здорово», скажут те, кто не носит очки.
«Это модный аксессуар», гламурно прогундосят глянцевые журналы.
«Так ты кажешься умным», отметит ребенок.
И все это абсолютная ложь.
Очки это большая морока, на самом деле. Особенно, когда светит солнце. Когда на улице солнечно ты становишься двухсторонним портативным фонарем, ибо лучи мало того, что слепят тебя, так и отражаются от стекол очков, бликуя на прохожих.
Очки та еще пакость, особенно зимой. Если ты с мороза заходишь в любое помещение, даже в едва отапливаемый подъезд, из-за перемены температур твои очки стопроцентно запотеют и ты станешь кротом. «Что тут такого? спросите вы. Неужели нельзя протереть?». Ха!
Если бы это удавалось с первой или даже со второй попытки! Чертовы стекла, которые так тебя выручают в любых других ситуациях (например, не дают спутать летящий пакет с дементором или поздороваться с манекеном, приняв того за продавца) в данном случае тебя самым бессовестным способом предают!
Ты их протираешь, и они запотевают снова. И так три-четыре раза. Стоишь посреди того же магазина, как беспомощный щенок, и протираешь-протираешь замершими пальцами, пока толпа покупателей обходит тебя словно столб посреди дороги.
Очки это такое неудобное приспособление!.. Особенно летом. Помимо вышеупомянутого солнца (если вы не живете там, где солнца практически не бывает) существует так же жара. И предатели-очки начинают сползать с твоего носа, превращая тебя из модного и умного человека в томную учительницу, которая смотрит на подопечного поверх очков и голосом с хрипотцой спрашивает: «И как же вы будете отрабатывать ваш прогул?».
Ты поправляешь очки сначала привычно указательным пальцем, потом от нервов средним, а после уже готов примотать очки скотчем к голове, лишь бы очки сидели на месте и не норовили улететь (в бездну) на землю при любом твоем наклоне.