Где Марселин? вопросила я у сонной поварихи. Вчера я ее видела, но без фартука, а среди прачек. Где все, почему ты здесь одна?
На молитве все, повариха вынула деревянную ложку на длинной ручке из котла, посмотрела, как варево стекает плевками обратно, потом перевела взгляд на вернувшуюся товарку. А тебе что, Джулия? Чего котел притащила?
То, что варилось в котле для женщин, напоминало очень жидкое картофельное пюре или рагу, но хотя бы не из обрезков и без такого количества личинок. Джулия недовольно покосилась на меня и проворчала:
Святой сестре вожжа попала под хвост. Вон, сказала вымыть котел да положить детям отсюда.
Отсюда? А нам что есть?
Мне надо понять, сколько в приюте детей, и найти для них отдельных поваров, и запасы распотрошить монастырские, подумала я.
А вот спроси у святой сестры! И обе женщины обвиняюще на меня уставились. Видела я такие взгляды не раз, и «ветеран Отечественной войны» в возрасте сорока трех лет на меня в суде смотрел точно так же. «То, что вы имели честь лицезреть Кутузова, не дает вам оснований не выплачивать алименты», заметила я тогда под неприкрытые смешки судьи и секретаря. «Ветерану», к слову, уже смешно не было.
Я указала на плиту, вновь изляпанную, и такой же грязный возле нее пол.
В кухне поддерживать чистоту! Постоянно, ответила я совсем не то, что они от меня обе ждали. Почему завтрак сготовлен из испорченных продуктов?
И так было очевидно. Повариха что-то пробурчала, Джулия взяла со стола нечто, что я могла бы назвать половником, и уже потянулась к котлу, не мытому лет десять. Я обернулась и крикнула, уже не скрывая раздражения:
Я сказала в чистый котел!
Помня каждую секунду, что меня ждет какой-то охотник, и не испытывая по этому поводу сильных угрызений совести, я обошла столы. Джулия демонстративно гремела посудой, изображая, как она усиленно драит котел. Покаяния никто не хотел, как ни странно: молись себе и работать не надо. Я направилась в кладовую.
Иди-ка сюда, поманила я повариху. И все это время я кусала себе кончик языка: невозможно монашке употреблять слова и выражения, которые у меня норовили вырваться.
По идее, вонь должна была уменьшиться, но это в случае, если бы женщины сделали все как я сказала. Увидев, что испорченные клубни, которые вчера, как я видела лично, перебирали, свалены поверх клубней хороших, я рассвирепела.
Я сказала это выбросить! Что тебе непонятно? Слово «выбросить»? Это значит: взять все испорченное, собрать и вынести за пределы монастыря!
Повариха зыркала злобным взглядом то на клубни, то на меня.
Как же испорченное, сестра. Есть еще можно! Мы вчера подумали, а Анриет и говорит зачем выбрасывать, завтра как раз деткам и сва рим.
Почему-то в этот самый момент мне пришла в голову мысль, что смертность в моем веке снизилась потому, что люди научились лучше просчитывать последствия своих поступков. Что я могла сделать с этой непроходимой дурой? Наверное, что угодно; если судить по похожим приютам в моем мире, я могла приказать засечь ее до смерти в назидание другим. И она не могла этого не знать. Но, вероятно, и мне стоило попробовать объяснить ей, чем подобная «бережливость» чревата.
Послушай, сказала я и даже не сквозь зубы. Вот этим вот, я указала на испорченные клубни, ты и Анриет свели на нет все усилия вчерашнего дня. Мошки опять летают, а клубни продолжают гнить. Употреблять их в пищу опасно, тем более детям. Знаешь Вот теперь привести пример стоило обязательно, хотя я не была уверена, что картофель здесь то, что на него так похоже тот же, что и у нас, но это было не столь существенно, и только когда я уже начала говорить, сообразила, что случай отравления картофелем, год хранившимся в подвале в лондонской школе в семидесятые годы двадцатого века, может быть воспринят как рецепт. Если кто-то из детей заболеет, я отправлю тебя на самую тяжелую работу, а когда все будут спать, ты будешь каяться.
Глаза женщины забегали. Кто бы и назвал меня бессердечной дрянью, но я и в прежней жизни мало полагалась на порядочность людей. Насмотрелась, скажем так, на бывших лучших друзей и некогда страстно влюбленных.
Стараясь сдержать все сильнее разгорающийся гнев, я отправилась в погреб. Повариха шла за мной.
Все перебрать с самого начала. Я остановилась, оглядела пространство. Здесь достаточно места, чтобы хранить все овощи и мясо. Наверху оставить только крупы, и вот что чтобы не было мух, повесите горную полынь. Откуда у меня это выплыло? Но неважно.
Вонять же будет, святая сестра, захныкала повариха.
Там сейчас воняет! И мухи!
Приемлемо ли монашке периодически срываться на крик? Но Милосердная простит. Иначе не получается.
В обед кухня должна сиять и все испорченное должно быть выброшено, приказала я. Повариха кивнула и начала подниматься из подвала. Я ее не останавливала проводила ревизию. Мне показалось, что одним-единственным способом я могу дать понять, как стоит поступить с испорченной едой.
Да, причина такого количества испорченных овощей и круп могла быть и в том, что какие-то овощи нельзя хранить вместе с другими Я не занималась хозяйственными спорами, но коллеги-корпоративщики на форумах делились всяким. К сожалению, я не запомнила тонкости, да и сами овощи могли отличаться от тех, что были у нас Я проходила мимо корзин, хватала испорченные клубни и без всякого сожаления выкидывала их на пол, надеясь, что наглядно насельницам станет яснее, как поступить и что я от них хочу.
В погребе было прохладно и почти что темно свет шел только сверху, из кладовой, где горели свечи и неясно светились несколько камней на стенах. Их я заметила еще вчера и о природе свечения предпочла не задумываться, потому что в моем мире на это были способны не самые безвредные элементы. Но то, что насельницы не были изможденными, худыми и лысыми, подсказывало, что это не радиация, а какое-то иное явление. Не факт, что менее безопасное.