А сапог где?
Там, я махнула рукой в сторону леса. Было слегка стыдно. Вечно от меня одни лишь неприятности и никакой пользы. Я потом поищу. По свету!
Тетка вздохнула и сказала:
Мойся иди.
Мылась я в летнем душе, чтоб не разбудить Васятку, который во сне гляделся мирным и совершенно безобидным. Ага а помывшись, я получила крынку еще теплого молока и краюху вчерашней булки, щедро намазанную летним медом.
Дядька Свят заходил? уточнила я.
Тетка кивнула.
Чего замуж не пойдешь?
Нет, прежде я бы не рискнула задать такого вот провокационного вопроса, но город меня и вправду изменил, избавив от некоторой дури, но добавив наглости.
Тетка не ответила, лишь плечами пожала.
А и вправду, не мое это дело. Я заползала под одеяло с чувством выполненного долга и твердым намерением утраченный сапог добыть. Но стоило закрыть глаза, и я провалилась в сон. В теткином доме всегда спалось легко, то ли в заговоренных подушках дело, то ли в самом этом ощущении полной безопасности. В запахах ли, пронизывавших избу, в мало ли в чем.
Не важно.
Главное, что спалось здесь легко. Пока Васятка не разбудил, пощекотав мне нос колоском.
Марусь, а Марусь спишь? шепотом поинтересовался он, когда я натянула одеяло повыше, силясь укрыться от щекотухи.
Сплю, отозвалась я.
Не спишь, Васятка подвинулся поближе.
Сплю!
Не спишь, а то не говорила бы. Кто говорит, когда спит?
Я во сне, я уже поняла, что отделаться от братца не выйдет. И раз он тут, стало быть, тетка куда-то пошла. Куда? Да мало ли, какие дела у ведьмы случиться могут. Главное, будь она в хате, не позволила бы Васятке бесчинствовать.
Неправда, братец нырнул ко мне под одеяло и прижался длинным тощим телом. Донельзя холодным телом.
Купаться ходил? поинтересовалась я, окончательно просыпаясь.
Мгу
Куда? что-то показалось мне в этом ответе подозрительным.
Так куда обычно.
А вот теперь Васятка врал. И с чего бы это? Купаться ему никто не запрещал. Разве что мысль эта пришла в голову не иначе как от недосыпу.
К бочагу? поинтересовалась я спокойно.
Ну мамке не говори.
Васятка смутился.
Ненадолго. Надолго он не умел.
Не скажу. Сама крапивой выпорю.
Тоже удумал. Одно дело сажалка, которая в самом глубоком месте мне по пояс будет, или вот Лопушанка, речка тихая, известная в каждом повороте. И совсем другое старый бочаг, что в заброшенном поместье поселился. Уж не знаю, что там было, то ли колодец, то ли озеро, то ли пруд барский всякое говорили, главное, что от этого, чем бы оно ни было, осталась дыра метра три в поперечника, аккурат с бассейн. Правда, глубины такой, что даже дядька Свят обмолвился, будто бочаг этот вовсе бездонный. А после со всею серьезностью сказал, что ежели кто из нас сунется, то самолично выпорет.
И сказано это было не только нам.
Васятка шмыгнул носом, сообразивши, что попался. Я же нащупала оттопыренное ухо и крутанула.
Чего ты творишь, ирод? говорила, стараясь подражать тетке.
Мару-у-усь, заныл Васятка. Я же ж просто купнулся.
Ага, а если б не выкупнулся?
Ну мы поспорили
Ухо я не выпустила.
С кем?
Пусти!
Говори, а то вовсе оторву. И будешь Васятка Безухов, великий герой местечкового эпоса.
Обиделся по-настоящему и засопел громко-громко.
Вась, это не шутки, ухо я выпустила. Ты понимаешь, что если вдруг
Горло перехватило.
Мы ведь тоже ходили к бочагу. Даже уж не помню, по какой надобности, и вовсе, когда это было, но зато помню развалины старого дома. И разросшийся шиповник с огромными колючками. Пологие, какие-то скользкие берега, будто нарочно, чтобы тот, кто ступит, скатился к темной глади воды, а то и вовсе в неё рухнул.
Черное зеркало.
Злое.
И все одно не способное отразить хоть что-то. Мы не решились, ни я, ни Линка, а Ксюха, поведя носом, сказала:
Дурное место.
Так и ушли. Васятка же заерзал.
Или мне говори, или дядьке Святу. А от него, сам знаешь
Предательница!
Вась, я погладила мягкие вихры. Одно дело всякая ерунда, а бочаг это серьезно
Между прочим, там некромант завелся!
В бочаге?
В старом поместье.
Вась
Вот честное слово! Чтоб мне землю жрать, если вру! он даже сел от возбуждения.
Успокойся, я широко зевнула и тоже села. А чего валяться. Уснуть уже не усну, да и с бочагом разобраться надобно. Васятка, конечно, шебутной пацан, но нельзя сказать, чтобы вовсе безголовый. И стало быть, не по своему почину к бочагу поперся.
Всамделишний!
Хорошо, я почесала шею, подумавши, что теперь весь день буду ходить и скребстись. Вона, руки поцарапанные, да и под ногтями грязюка.
Красавица, нечего сказать.
Я потянулась и сказала:
Отвернись.
Чего я там не видывал, Васятка все-таки отвернулся и поерзал. Так ты мамке не скажешь
Надо бы.
Бочаг это это не то место, куда детям можно. Неправильное оно, нехорошее. Но и я когда-то к нему бегала, хотя и не рискнула окунуться. И и надо бы выяснить, в чем дело. А потому, натянувши старые разношенные джинсы, я велела:
Рассказывай.
Про некроманта?
Про спор ваш.
Васятка засопел и гордо отвернулся, всем видом показывая, что ни слова не промолвит. Тоже мне партизан.
Небось, с Тимохой?
А ты ну с ним, Васятка понурился.
А я мысленно кивнула. Угадала. Да, в общем-то, гадать тут особо нечего. Тимоха еще та зараза, куда большая, чем Васятка. Сынок нашего предпринимателя, который в Лопушках лавку держит, а еще землицы прибрал, сумел как-то через Путришковский сельсовет, уж не знаю, кто там ему знакомый, но выделили прилично. Землицу эту отрабатывает, что-то там сеет, сажает, продает с успехом, наверное, если на участке встал двухэтажный коттедж да при гараже, да при заборе, которым Тимохин папенька отгородился ото всей деревни.
Чужак, что с него взять.
Ну, то есть не совсем, чтобы чужой, но и не наш, не лопуховский. Беспального привела Тимохина мамка, которая тут была своей. И наши, помнится, шептались, что это она неудачненько выбрала, что могла бы и получше кого найти. Может, и так, не знаю. Не мне судить.
Зинка Беспальная родила четверых, хотя ж наши бабы и шептались, что многовато это, что негоже каждый год, да не лезли. А после пятого её и похоронили.
О том я думала, когда шла через деревню, Васятка же мрачно плелся за мною, всем видом своим демонстрируя категорическое несогласие.
Я махнула рукой Ефиму Трофимовичу, раскланялась издали с теткой Изабеллой, что куда-то собиралась на желтом своем скутере.
Марусь, Васятка подбежал и вцепился в руку. Не надо теперь-то все хорошо будет. Он же ж видел я не трус.
Ты не трус, ты бестолочь, сказала я братцу, за которого Васятку и считала. А потом вздохнула Вась, не будет. Поверь мне.
Он покосился, но промолчал.
Я ведь тоже думала, что если, то примут, посчитают своей, городской, что а оно только хуже раз от раза. Тимоха твой, небось, сам в воду не полез?
Васятка мотнул головой. И понимай, как хочешь.
Но я понимала. Пусть я и не так давно вернулась, да только в наших Лопушках все-то тайное скоро явным становится. И наслушаться про Тимохины проказы успела. Нет, не буду врать, что только он колобродит, даже Васятка вон отличился, подкинул тетке Матрене в курятник крашеные яйца, да так хитро, что и не понять, что крашеные. Она-то после целый день гадала, чего это куры наелись.
Это баловство, конечно, только обыкновенное, ребячье
Тимоха же
подбил мелкую Ивановскую в магазине на спор батончик шоколадный стащить. А Светке Ильиной в рюкзак открытый клей подбросил. Накормил собаку Святковских стеклом, с чего в общем, поганый мальчонка.
Злой.
А отец его в том беды не видит. Во всяком случае, сколько наши ни пытались говорить, он лишь отмахивался. И вот что мне делать?
Оставить как есть?
Мало ли, какая придурь этому Тимохе опять в голову придет? Лопушки ведь не просто так. Тут в окрестностях помимо бочага много чего имеется, куда детям лезть не след. А чуется, полезут.
Если не остановить. И я решительно постучала кулаком в железную калитку.