Почему? удивилась Инга, сумев сохранить мрачное выражение лица.
Ты как ребенок обиделась на что-то и дуешься, но где-то в глубине ты другая, просто прячешься, в том числе от себя.
Инга хотела что-то ответить, но промолчала и лишь хмыкнула, не глядя на Нику.
Тебе бы в психоаналитики, сказал Эдвард, обращаясь к Нике, и в его голосе ей послышалось нечто сродни уважению. Аудитом сыт не будешь.
Я подумаю, сказала Ника.
А обо мне что скажешь? спросила Юля, и на этот раз она смотрела на Нику иначе, почти по-дружески. Кто я?
Ника бросила взгляд на красные волосы Юли.
Ты хочешь стать лучшей версией себя и доказать себе и другим, что ты не такая, как все, не серая масса. Как тебе самой кажется, пока не очень получается. У тебя есть татуировки? Покажи.
Удивленная, Юля сняла черную кофту, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что под кофтой нет бюстгальтера, и Ника увидела, что ее красивое тело сплошь покрыто росписями по живому. Цветы, иероглифы, звери, неразборчивые надписи мелким шрифтом, и, конечно же, уникурсальная гексаграмма и слова Liber al vel Legis рядом с ней, на предплечье, по этим росписям можно было многое сказать о Юле, не зная ее.
Эдвард захлопал в ладоши:
Браво, Ника, браво.
Ты не из полиции? вдруг спросил он. Не засланный ли казачок? Мы это узнаем, если захотим. А мы захотим.
Он приблизился к Нике.
Ты не мент? повторил он.
Нет, сказала Ника, выдерживая его взгляд. Я аудитор.
У тебя не ментовские глаза, сказал Эдвард. Но вдруг ты с Лубянки? Там есть умельцы.
Я не с Лубянки, сказала Ника. Почему вас это волнует? Делаете что-то незаконное? Вложив теплый сарказм в последнюю фразу и последовавшую за ней улыбку, Ника надолго, без зрительного принуждения, задержала взгляд в голубых глазах Эдварда.
Ничего незаконного. Он вернул ей улыбку. Просто не люблю работников правоохранительных органов. И никто из присутствующих их не любит. Мы из разных миров. Там, он кивнул на черное окно, свой. У нас свой. Нам не нравится, когда лезут оттуда сюда со своим уставом.
Юля сидела как была, без кофты, обнаженная, пестро расписанная, и смотрела на Нику подняв подбородок, будто с вызовом, с гордостью от принадлежности к кругу избранных.
Неужели есть женщины, которые считают, что татуировки делают их красивее? Можно им лишь посочувствовать. Юля живой пример того, до чего доводит навязчивое желание решить психологические проблемы с помощью рисунков на коже. Она изуродовала себя, но легче ей не стало.
От виски у Ники кружилась голова.
Хмельно улыбнувшись в ответ на речь Эдварда, она тут же почувствовала, как демоны шевельнулись внутри, проснувшись. Запахло пищей, да? Чем-то опасным, сексуальным, темным? Здесь нет друзей, это враги, и среди них, возможно, убийца Оли, но, черт возьми, тем по-своему веселее.
Звучит интересно, сказала она Эдварду. Можно посетить пробное занятие в вашем кружке?
Без проблем, сказал Эдвард. Раздевайся.
Голубые глаза смотрели на нее твердо, испытующе, без улыбки.
Это обязательно? спросила Ника.
Да. Первый этап. Если хочешь идти дальше, начни с малого, потому что дальше будет сложнее. Нам не подходят те, кто стыдится своего тела, а в твоем случае у нас нет времени на то, чтобы научить тебя не стыдиться. Ты должна сама сделать первый шаг.
Окинув взглядом присутствующих (улыбки, ухмылки, ждущие взгляды), Ника сняла кофту и осталась в лифчике. Кружилась голова. Демоны кусали за живот изнутри. Эдвард смотрел на нее не моргая, серьезно, без тени шутки, светящимися голубыми глазами.
Ника сняла лифчик и бросила его на пол. Она знала: у нее красивое тело, тренированное, сильное, без лишнего жира, но не худое, нет, она не стыдится. И на многое готова, чтобы найти убийцу Оли.
Дальше? спросила она, взявшись за пуговицу на джинсах.
Не надо, вдруг сказал Эдвард. Верю.
Он подошел к Нике, близко, почти вплотную.
Каждый мужчина и каждая женщина Звезда, сказал он. Хочешь быть Звездой?
Ника кивнула.
Тогда оставайся с нами. Найдем тебе более интересное занятие, чем проверка бухгалтерской отчетности.
Ника думала, что он прикоснется к ней, была уверена, но он не прикоснулся.
Спасибо, сказала она. Аудит мне не очень нравится.
5. Инициация
Она проснулась поздно, в два часа дня, и новая, изменившаяся накануне реальность надвинулась на нее разом, мгновенно, осознанием случившегося, ощущением, что все пошло не так, как надо, и в то же время было в этом что-то грязно-чувственное, приятно-низкое, даже вдохновляющее. Демоны спали. Получив вчера свое, сегодня они оставят ее в покое, а какой пищей она их кормила одному черту известно. Плохая пища, очень плохая, для них в самый раз.
Рядом лежала Юля, с перевязанной рукой, а Эдварда не было. Он ушел. Он лежал здесь ночью, между двумя женщинами, и они обнимали его с двух сторон, не ревнуя друг к другу, с коктейлем из веществ и чувств в крови, и Ника помнила, что в тот момент любила Эдварда. И Юлю. И даже Логинова и Ингу, немного.
Сначала все пошли в баню, в отдельной постройке на территории дома. Это была настоящая русская баня: с паром, вениками, хлестким садо-мазо, после которой Ника вышла как была, голая, на улицу, встала в темноте под моросящим октябрьским дождем и стояла там до тех пор, пока не почувствовала холод. Вернувшись в баню, получила вторую порцию истязаний на горячей полке, еще более жесткую. Парил ее Эдвард. Помогала ему Полина. Полине нравилось в полную силу бить Нику веником по спине, а Нике, задыхающейся, красной, обожженной, нравилось, как ее бьют. Выбритая промежность Полины находилась на уровне глаз Ники, и Нике казалось, что та увлажняется не от пота. Не исключено, что так оно и было. Вскрикивая при каждом ударе веником как при оргазме, Полина давала выход своим демонам, коих у нее, можно не сомневаться, было много, а демоны Ники рычали в ответ от удовольствия и предвкушения большего.
Большее началось после бани, в цокольном этаже дома.
«Любовь сплачивает нас, сказал Эдвард Нике, когда все вновь разделись, как-то привычно, по-деловому, по заведенному ритуалу, и расположились на красных гимнастических матах, расстеленных на каменном полу, при неярком желтом свете светильников в виде факелов из кованой стали и темного дерева. Любовь есть Закон, и мы ему следуем».
«Чувствуй себя как дома», прибавил он.
На его сильном жилистом теле не было одежды и не было татуировок, у единственного из всех. Логинов набил гексаграмму на плече, а Полина украсила себя гексаграммой между лопаток. Сейчас Логинов целовал ее, крепко прижимая к себе ее тело с грудью третьего размера, а она, отвечая ему, смотрела одним глазом на Нику и Эдварда.
«Ревнует? подумала Ника. Если не хочешь получить нож в спину, не поворачивайся спиной к ревнивой женщине. Полина была приветлива и дружелюбна, но кем она может стать?»
Ника села на мат.
В полуподвальном помещении было прохладно, даже холодно, и кожа покрылась мурашками, остыв после бани.
Эдвард поманил к себе Ингу, к которой сзади пристраивался Ворон:
«Иди к Нике. Покажи ей, что ты умеешь. Вы подружитесь, вот увидишь».
Ника думала, что Инга откажется и что-нибудь дерзко скажет в ответ сквозь зубы но, странное дело, Инга встала, подошла к Нике и села рядом.
«Не боишься? спросила она. Я кусаюсь, у меня острые зубы».
«Не боюсь, сказала Ника. Кусай».
Инга укусила ее за язык больно, до крови, и затем вернулась к Ворону, который в это время смотрел на Нику своими черными демоническими глазами, словно раздумывая, каким способом ее умертвить. Нет, он не ревнивец. Он просто псих. Они тут всего того. Чтобы стать своей, нужно стать такой же. Ничего, ничего, она справится. Она сама в паре шагов от безумия. Уже не холодно. Сидя на красном мате, она чувствует вкус крови во рту и желание сделать два шага вперед. Она видит голубые глаза Эдварда и глаза Юли, которая идет к ним как ожившая картина художника-авангардиста.