Подводим итог.
Ну вы уже и так поняли. Это ваше с нами, психологами, «совместное предприятие».
Наши, психологов, знания, умения и навыки. Ваше, доверителя, желание ими воспользоваться.
И разумеется, большая работа.
Мы исследуем и объясняем результаты наших наблюдений, тестов и рассуждений.
Потом совместно обсуждаем возможные механизмы коррекции проблем.
А потом ИМЕННО ВЫ их реализуете.
НЕ ПСИХОЛОГ.
Хотя и под его неусыпным контролем.
Вот так это работает.
И это точно.
Глава 2
Как слуховые галлюцинации оказались обсессиями
Начнем обзор случаев с не совсем обычной истории из кабинета психолога.
И, что особенно приятно, с хорошим концом. Как всегда, меняю лишь имена, внешние признаки и географию, оставляя реальную суть произошедших событий.
«Все вроде здорово, а жить страшно». Она вошла, и напряженность, тревога буквально пронизали пространство кабинета. Красивая девушка (назовем ее Светлана), чуть-чуть за тридцать, стройная, хорошо одетая. Вроде даже улыбается. Приехала довольно издалека, не хочет, чтобы в маленьком городке кто-то что-то узнал о ее тайнах. Откуда ощущение тревоги?
У психиатров, как объяснял мне мой учитель Э. И. Минскер, это называется «психиатрической насмотренностью». У психологов я подобного термина не слышал, но суть понятна: когда ты сотни раз наблюдаешь разных людей с самыми разными проблемами, то начинаешь улавливать некие невербальные признаки. Точно так же мой друг, хирург-травматолог, мгновенно определяет проблемы с опорно-двигательным аппаратом, причем делает это на полном «автомате», во время прогулки перемежая наш разговор диагнозом очередному встречному.
Профдеформация, конечно, но очень помогает в работе.
Девушка, насторожившись, села напротив, мы начали беседу.
Сначала я всегда интересуюсь общими вопросами: семьей, образованием, здоровьем в детстве и сейчас, травмами, если таковые были, личной жизнью, конечно.
И здесь никаких особых проблем. Ничем не болела, никогда не травмировалась, никакого насилия, очень теплые отношения в семье, хорошая работа. В личной жизни в поиске, но с совершенно разумными установками.
Короче, все здорово.
Вот только на прием к клиническому психологу просилась на как можно более ранний срок. С учетом, что проблема не вчерашняя. Значит, накипело.
«Так в чем дело?» наконец, осторожно спрашиваю я. Другими словами, на что жалуемся? Хотя отчасти ответ на вопрос уже ясен: губы задрожали, в глазах появились слезы. И вот произнесено:
«Все вроде здорово, а жить страшно».
Что и следовало ожидать. Теперь будем разбираться, почему страшно. Наша неспешная беседа (первый прием у меня редко занимает менее полутора часов) продолжилась.
Почему бывает страшно, когда все хорошо?
А причин у тревог и страхов может быть много. О повышенной тревожности я уже не раз писал и еще много раз напишу.
Изначально страх неплохое чувство. Именно он останавливает нас, когда мы собираемся сделать что-то неразумно опасное. Совсем бесстрашные люди долго не живут.
Но, как и у всего в этом мире, у медали есть вторая сторона: избыточные тревога и страх могут отравить земное существование самого успешного человека, а в худшем случае довести до трагедии.
Откуда это берется?
Причин может быть много: например, проблемы с балансом нейромедиаторов в центральной нервной системе, преимущественно серотонина и гамма-аминомасляной кислоты. Это эндогенный вариант, идущий «изнутри» организма.
Могут быть и ситуативно образовавшиеся страхи и тревоги, не исчезнувшие после ухода психотравмирующей ситуации. Самый обычный случай посттравматическое стрессовое расстройство. Часто встречается у участников боевых действий и жертв насилия. Все, вроде бы, давно позади, но ужасы прошлого не дают жить настоящим.
Наконец, может наблюдаться сочетание внешних и внутренних факторов.
Что ж, будем разбираться, благо механизмов борьбы, в том числе безмедикаментозных, имеется достаточно.
И вот тут уже сильно напрягся я.
«Когда я слышу эти голоса, я не хочу жить»
Потому что Светлана расплакалась и рассказала о голосах, которые уже более пятнадцати лет не дают ей нормально жить.
На самом деле галлюцинации тоже не приговор. Тем более что за такой долгий срок заболевания, да еще при его ранней манифестации, ни дефекта у девушки не наработалось (обычно заметны поражения в эмоционально-волевой сфере), ни когнитивных нарушений я совершенно не видел. Однако расстройства шизотипического спектра требуют медикаментозной помощи, а значит, для терапии понадобится врач-психиатр.
Тут нужно пояснить про «дефект».
При шизофрении неподготовленные люди более всего пугаются, видя у своих близких позитивные признаки болезни: бред, галлюцинации, психотические эпизоды. Но с появлением нейролептиков эти явления убирать более-менее научились.
Гораздо более грозным являются симптомы негативные: уплощение аффекта (исчезновение эмоций), апатия, потеря воли и целеустремленности. Вот тут дело плохо, это свидетельствует о нехорошем течении болезни. Правда, следует отличать негативные симптомы, связанные с дефектом, от похожих, вызванных депрессией. Ведь сама по себе постановка тяжелого диагноза уже психотравмирующий фактор.
И здесь мы наблюдаем парадокс. Если пациент с шизо-расстройством очень переживает по поводу своего состояния и будущего, то это как раз хороший прогностический знак. Гораздо хуже, если ему все безразлично.
Но вернемся к нашей героине.
Что делать, если у нее, например, шизоаффективное расстройство или, с учетом ранней манифестации, вполне себе «оформленная» шизофрения?
Здесь практика отработана: врач-психиатр делает свое дело, психолог свое, причем, когда они работают вместе, шансы на успех сильно повышаются. Ведь клинический психолог, кроме непосредственной психотерапии, занимается и патопсихологическими исследованиями. А именно их результаты помогают врачу поставить диагноз, назначить лечение и что очень важно отследить эффективность этого лечения.
В общем, я уже думал звонить очень толковому психиатру (у меня налажены давние профессиональные отношения с сильными специалистами), однако решил пока заняться своими делами, а именно патопсихологическим обследованием.
И мой разговор со Светланой продолжился.
Голос, не похожий на голос. А вот паника настоящая
Светлана плакала и успокаивалась, а в промежутках рассказывала свою невеселую историю.
Началось все в 16 лет. Девочка из дружной теплой семьи, воспитанная даже немного в старомодных понятиях, довольно религиозная и целомудренная. Очень любящая родителей и влюбленная в свою жизнь, которая только-только начала перед ней разворачиваться. Музыкальная, спортивная, красивая, добрая.
Как вдруг
«В голове возникло очень плохое слово», с запинкой сказала она. Я, конечно, захотел знать какое.
Светлана и сейчас оставалась прежней, чистой и немного старомодной. Назвала только первую букву.
Ну, я не такой правильный, все плохие слова знаю. Причем, с учетом моего личного онтогенеза, в гораздо большем комплекте, чем средний московский гопник.
В общем, это даже не мат. А жаргонное обозначение акта физической любви.
С юной девушкой, девочкой почти, никогда ничего подобного не произносившей, сразу случилась истерика. А потом неотступный страх повторения эпизода.
И он действительно время от времени повторялся, делая панику привычной, а ожидание грядущего ужаса постоянным.
Я начал осторожно расспрашивать про особенности этого страшного голоса. Он был императивным, приказывал что-то? Советовал? Издевался? Был он мужским или женским? Напоминал ли голос какого-либо знакомого человека?