Они наверняка тоже стоят на палубе и высматривают нас, ответила Ида.
Уле-Александр взглянул на Монса. Красивый американский платок ярко краснел у него на шее поверх ветровки. Мама и папа Иды наверняка издали заметят его и сразу поймут, что Монсу подарок очень понравился. А праздничную рубашку никто под курткой не увидит. И все могут подумать, что Уле-Александр вообще не захотел её надевать. Он стал незаметно расстёгивать ветровку. Тётя Петра смотрела только на корабль, и Монс с Идой тоже. Уле-Александр справился с последней пуговицей и стянул с себя ветровку. Осталась кофта, но у неё были такие простые пуговицы, что дело сладилось в две минуты. Уле-Александр зажал под мышкой ветровку и кофту и поднял глаза, теперь он тоже смог посмотреть на корабль. Ой! Уле-Александр даже испугался, он не думал, что корабль будет такой огромный. Да он высотой с дом! И приближается очень медленно. Ещё бы нелегко пришвартовать такую громадину. Уле-Александр мёрз, ветер продувал его насквозь, но ждать оставалось недолго. Сейчас он поздоровается с мамой и папой Иды, они увидят его рубашку, и можно будет снова утепляться.
Корабль причалил, и в ту же секунду громко заиграла музыка исполняли гимн Норвегии, и все на судне и на причале замерли и молча слушали. От торжественности момента Уле-Александр задрожал сильнее, а тётя Петра заплакала.
Ты так огорчаешься, что приехали родители Иды? тихо спросил её Уле-Александр.
Нет, покачала головой тётя Петра. Но я чувствую, будто это я возвращаюсь в родную Норвегию из далёких странствий. На корабле наверняка много людей, которые не были дома много-много лет, и родина их встречает. Представляешь, что значит для них этот момент?!
Музыка заиграла снова, теперь американский гимн, и все стояли и внимательно слушали.
Едва музыка смолкла, в тишине кто-то крикнул:
Ида, доченька!
Уле-Александр посмотрел наверх. Мужчина и женщина махали им изо всех сил, женщина смеялась и плакала одновременно.
Мама! закричала Ида. Папа!
Она стала махать им руками, и Уле-Александр с Монсом тоже замахали.
Я их узнала! выдохнула Ида. Я их сразу узнала!
Как вы?! крикнула мама Иды.
Отлично! ответила тётя Петра. Спускайтесь поскорее, а то Ида сейчас от восторга в воду сиганёт!
У этого корабля и трап был не такой обычный, который матросы могут поднять и поставить. Нет, здешний был похож на маленький мост, и его ставил на место подъёмный кран!
Ещё несколько минут, сказал папа Иды.
Мы ждём тут, кивнула тётя Петра.
Поскорее бы они уже пришли, думал Уле-Александр. От холода у него стучали зубы, но он всё равно хотел встретить родителей Иды так, чтобы рубашку было хорошо видно. Снова заиграла музыка, на этот раз марш, и все стали пританцовывать на месте.
Прошло ещё немало времени, но вдруг Ида закричала:
Вот они!
Она сорвалась с места и кинулась на шею маме, потом папе, потом снова маме, и родители выпустили из рук чемоданы и подняли её высоко над толпой.
Как же ты выросла! говорили мама и папа. Ничего себе! Дай поздороваемся со всеми. Здравствуй, здравствуй, тётя Петра! А это друзья Иды, да?
Монс, сказал Монс и протянул руку.
А ты Уле-Александр, наверно, сказала мама Иды.
Угу, просипел Уле-Александр.
Да у тебя руки ледяные, ты замёрз, похоже.
Угу, но теперь я могу одеться.
Потом они все вместе поехали к тёте Петре. Их ждал накрытый стол и встречал приветственный плакат на двери.
Ида сидела между мамой и папой, но то и дело вскакивала и бежала поцеловать тётю Петру. Ещё не хватало, чтобы тётя решила, будто Ида её забыла. Она её так любит!
Уле-Александр так согрелся, что пыхал жаром. Он не мог взять в толк, как он умудрился замёрзнуть на пристани. Само слово «мёрзнуть» казалось ему странным. И в голове творилось что-то непонятное. Голоса за столом то грохотали, то едва слышались, не разберёшь, что и говорят.
Над ним вдруг склонилась тётя Петра.
Ты, часом, не заболел, друг дорогой? У тебя глаза блестят и ты какой-то красный.
Нет, просто эта рубашка ужасно жаркая. Я выйду на балкон проветрюсь.
Он вышел на балкон и мгновенно замёрз, но что удивительно голова по-прежнему пыхала жаром, как печка.
Надо высунуть наружу только голову, сообразил Уле-Александр, и тут его манёвры заметила тётя Петра.
Чем это ты странным занимаешься? удивлённо спросила она. Иди лучше обратно к нам.
Родители Иды как раз рассказывали о корабле.
Представляете, говорила мама Иды, там три банкетных зала. И в каждом по вечерам играет оркестр и подают очень вкусную еду.
Но таких чудесных кексов, как вы напекли, нам, конечно, не давали, добавил папа Иды.
После еды тётя Петра намекнула Уле-Александру и Монсу, что им пора домой, потому что родителям Иды надо с дороги отдохнуть, а потом спокойно разобрать чемоданы.
Уле-Александр пошёл к себе наверх, но лестница в этот день казалась бесконечной. И в голове что-то стучало и звенело. Он тащился до своего этажа неимоверно долго, а потом ещё долго-долго плёлся через всю площадку до двери квартиры. Наконец дошёл.
Сейчас ты мне всё-всё расскажешь, сказала мама. Только не мог бы ты сначала сбегать вниз в магазин?
Сил нет, ответил Уле-Александр.
Что ж ты, мне не поможешь? Такой ты лентяй?
Сейчас уже ночь всё равно, пробормотал Уле-Александр. Видишь, как я устал.
И он улёгся в постель не раздеваясь, прямо в брюках, рубашке и галстуке. Тут уж и мама поняла, что Уле-Александру плохо. А он чувствовал себя хуже некуда. На холодном ветру на причале он в своей тонкой рубашке промёрз насквозь и разболелся. «Какое счастье, что я уже в кровати и могу лежать, сколько захочу», думал он.
Визит врача
У тебя когда-нибудь была высокая температура? Голова раскалывается, ломота в теле и боль в груди, так что ни вздохнуть ни выдохнуть. Вот так себя Уле-Александр и чувствовал. Если у человека слишком высокая температура, он иногда заговаривается: говорит вслух, а что говорит, и сам не понимает. Уле-Александр произносил целые монологи:
Я жил в Америке очень долго, теперь так странно возвращаться домой. Нет, мне не холодно в одной рубашке, она очень тёплая. Мне просто сначала показалось, что я замёрз, но потом стало аж жарко. На корабле три банкетных зала, и в каждом подают домашнюю выпечку.
Утром он проснулся от маминых слов, она стояла у его кровати, склонившись над ним.
Сынок, ты нехорошо дышишь, слишком быстро, сказала мама.
У меня на голове что-то тяжёлое лежит, пожаловался Уле-Александр. Убери, пожалуйста.
Нет у тебя на голове ничего. Тебе так кажется из-за температуры.
Но я же чувствую. Наверно, ты положила мне на голову утятницу и забыла.
Тебе лучше не разговаривать. Лежи спокойно и выздоравливай. Положить тебе на лоб мокрое полотенце?
О, как приятно! Оно холодное, только очень быстро снова становится горячим. Мама, а обязательно всё время дышать?
Обязательно, кивнула мама. Люди должны дышать всё время.
Очень жалко, сказал Уле-Александр, потому что дышать мне больно. Вот бы можно было сделать перерыв и не дышать, чтоб не болело.
Придумала, сказала мама. Давай-ка я позвоню доктору, он гораздо лучше меня знает, как помочь человеку быстро поправиться.
Не надо, ты отлично справляешься, сказал Уле-Александр и заснул.
Кроха стояла в своей кроватке и гулила очень сердито.
Да-да-да, строго говорила она. Кроха привыкла, что по утрам Уле-Александр вынимает её из кроватки и кладёт в свою большую кровать. А сегодня он ленится и отлынивает, вот тебе раз!
Мама забрала Кроху на кухню.
Уле-Александр заболел, объяснила она, ему нужен покой.
Да-да, пробурчала Кроха, она всё ещё сердилась.
Когда Уле-Александр проснулся, у кровати стоял доктор. Уле-Александр узнал его, потому что видел не первый раз.
Привет, Уле-Александр Тилибом-бом-бом, что это ты выдумал такое? спросил доктор и достал что-то очень похожее на резиновую змею. Два хвоста доктор засунул себе в уши, а блестящую голову приложил к груди Уле-Александра, чтобы послушать, как он дышит.