Ему никто не ответил каждый ждал, что ответит кто-то другой.
Да привитые, конечно! соврал наконец Вадик.
Смотри мне! погрозил генерал сразу всем присутствующим, отправляя в рот второй бутерброд с икрой.
Кстати, вовремя вспомнил Вадик, одним из ранних сторонников вакцинации был доктор Вистар, в честь которого назвали вот эту вистерию. Ее очень любит моя жена.
И Вадик показал в окно на край оплетавшей беседку вистерии, пока еще голой, уродливо крючковатой, которая в апреле должна закрыть всю беседку невиданными сиренево-голубыми букетами.
С чего ты взял, что я ее люблю? настороженно спросила Вероника.
Ну разве нет? Только о ней и говоришь.
Ну и что? Это не любовь. Это просто
И вдруг Вероника брызнула глазами, дернулась и, пробормотав: «Извините», быстро ушла. Вадик даже побледнел, он не ожидал, что жена доставит ему столько неловкостей за один вечер, при людях, да еще при каких. Он слегка улыбнулся и объяснил:
Ничего страшного. Аллергия. У нее аллергия на черную икру.
* * *
Утро выдалось пресным, как Вадикина обязательная девятичасовая овсянка. Солнце бледнело над безжизненным морем; мимоза уже начала перегорать: гроздья желтых пушинок ссыхались в бурые катышки, такие же, как на Вероникиных кашемировых свитерах.
Гуд морнинг! объявил Вадик, заходя в ванную, где Вероника втирала в лицо сыворотку с экстрактом сапфира «волшебный омолаживающий эликсир», как было сказано в чьей-то инстаграмной интеграции. Что это за слезы были вчера? Опять сплин?
Да, тихо промямлила Вероника. Сплин.
Все из-за Сурена?
Из-за кого? Вероника испуганно отвела взгляд от зеркала.
Сурен, водитель твой, тебя раздражает, ты говорила.
А! Да. Водитель. Редкий идиот. Просто бесит.
И Вероника снова принялась втирать чудодейственный эликсир в носогубные складки.
Ты сегодня сопровождаешь Полину в аэропорт. Мне нужно дискретно поговорить по дороге с Пал Палычем, не комильфо отправлять ее одну с водителем, сказал Вадик.
Вероника слегка кивнула.
Въезд в вип-зал был закрыт из-за недавней грозы, выведшей из себя нервную Мзымту так, что она снесла половину взлетно-посадочной полосы и парковку. Пришлось тащиться в обход, по общему тротуару.
Над раздраженной рекой сутулился новый аэропорт. Таксисты сидели на корточках у серых переносных ограждений, отделивших от них улыбчивый мир гигантских украшенных бриллиантами ролексов на рекламных щитах, официантов вип-зала в белых передничках, коктейлей апероль-шприц с апельсиновой долькой, улыбающейся из пузырчатой глубины, мраморных стен, кожаных кресел и тихих, почтительных, в черных костюмах, водителей мерседесов.
Таксисты помнили времена, когда здесь не было никаких ограждений и бомбилы подтягивались по утрам прямо к старому аэропорту, пили кофе из турки, до обеда играли в нарды, прикручивая шипящую рацию, требовавшую от них куда-то зачем-то поехать: «Гумария, второй подъезд возле гор, сколько могу повторять, кто у меня поедет?»; презрительно провожали черными взглядами Магадан и Иркутск, тащившие свои оклеенные скотчем баулы к автобусу или маршрутке, дожидались московского рейса и, нехотя дефилируя к выходу из сарая, десятилетиями служившего пунктом выдачи багажа, бросали:
Две тысячи до «Жемчужины», дешевле только маршрутка тебя повезет.
Теперь в черных глазах таксистов отражалось сияющее стекло нового аэропорта и угадывалось осознание, что их крикливое время покосилось и скоро рухнет в забвение, как тот казавшийся вечным сарай с багажом.
Так же неловко, как сами таксисты, лишней неряшливой горсточкой у каймы сизой лужи сгрудились их окурки, словно бы не решаясь нарушить ее горделивую гладь, украшенную бензинными переливами, похожими на Полинин неоновый маникюр, заметив который, Вероника с ностальгией вспомнила расписные цветочки из своей прошлой жизни (Вадик разрешал ей носить только строгий прозрачный френч) и мысленно усмехнулась: попадись такая Полина в Вадикин золотой капкан, никогда бы ей не видать неоновых маникюров.
Вероника под руку с Полиной одна была в сдержанных светлых туфлях Кристиан Диор, другая просто на каблуках (тоже светлых и сдержанных, но безымянных) брезгливо обходили сизую лужу, когда Вероника услышала:
Женщина, подожди, я тебя перенесу через нее!
Вачик поднялся с корточек и смотрел на Веронику прямо, дважды прогладив взглядом все ее тело, улыбаясь рядом здоровых зубов, в котором не хватало одного слева, но остальные удивительным образом сохранили свою вызывающую белизну.
Вероника глотнула воздух мгновенно высохшим ртом. Пресное утро вдруг обрело вкус хорошо перченного шашлыка, чей дым доносился с другой стороны улицы.
Полина, познакомься, это Вачик, мой одноклассник, сказала Вероника.
Полина разглядывала Вачика, как вчера она разглядывала в адлерском обезьяньем питомнике самца клыкастого гамадрила с большой красной задницей и манерой при всех душить свою самочку.
Вы работаете таксистом? спросила Полина, подняв брови.
Да какая это работа! сплюнул Вачик. Это так, временно. Пока не раскручу одну тему.
И он облокотился на свою белоснежную дэу.
Ты помнишь, что я за тобой в понедельник в шесть заеду? подмигнул Вачик Веронике.
Я-то помню, а вот ты-то помнишь? Опять на эсэмэску не ответил, сказала Вероника.
Ты что! Я как мог такое забыть? и Вачик маслено заблестел черными глазами.
Мы опаздываем, напомнила Полина, с любопытством разглядывая уже не только Вачика, но и Веронику, которую она только что как будто увидела в первый раз.
Прощаясь, Вероника нерешительно сделала шаг навстречу Вачику, но он уже сам подхватил ее и оставил у нее на щеке влажный след совсем не приятельского поцелуя. На Веронику дохнуло его совершенно не изменившимся запахом сигарет, одеколона, кожаной куртки, мускусного, здорового пота, вяжущего, как адлерская хурма, твердая, красная, по которой видно, что будет вязать, но не откусить все равно невозможно.
Ты переписываешься со своим одноклассником? насмешливо улыбаясь, спросила Полина.
Нет, конечно, с чего ты взяла? Вероника слегка вздрогнула.
Ты сказала, что он на эсэмэску тебе не ответил.
А Да. Я с кучей своих одноклассников переписываюсь, ты разве нет?
Дорога обратно тянулась вдоль длинного одинакового жестяного забора с наклеенными на металл фотообоями, имитирующими забор настоящий, каменный. Возвращались Вероника и Вадик в одной машине.
У тебя одноклассник таксистом работает? вдруг спросил Вадик.
Откуда ты знаешь? Вероника остановила поднявшуюся первую волну испуга, вспомнив, что пока еще ни в чем не виновата и не может быть изобличена.
Мне Полина сказала. Прелестная девушка эта Полина.
Да, ответила Вероника. Прелестная.
Так что этот одноклассник? Он тебе нравится?
В каком смысле? с возмущением сказала Вероника и сама заметила неестественность своего возмущения. Которую, впрочем, совершенно не заметил Вадик.
В человеческом, в каком еще.
Ну, он мне не не нравится. Он нормальный.
Не хочешь Сурена на него заменить?
Что? Вероника поперхнулась слюной.
Я говорю, Сурен же тебя расстраивает. Замени его на одноклассника своего. Если уж менять Сурена, все-таки лучше, чтобы не совсем с улицы человек. В нашем положении. Ты понимаешь.
Вероника отвернулась к окну, чтобы не расхохотаться.
У Вачика, сдавленно произнесла Вероника и удивилась, как ее взволновало впервые при муже вслух назвать это имя то самое имя, которое уже две недели будило ее, отправляло ко сну и не отпускало ни ночью, в счастливых горячечных сновидениях, ни каждое ставшее значимым и осязаемым мгновение каждого дня.