У Вачика, хрипло повторила Вероника, это временная работа. Пока не раскрутит одну тему.
* * *
Все платья на вешалках в гардеробной Вероники были разных оттенков песочного цвета. Как требовал Вадик, она надевала новое каждый день, и все вместе и платья, и дни сливалось в глазах Вероники в измученный караван, совершающий свой бессмысленный переход через равнодушную и неживую пустыню.
Самый бесцветный из всех цветов. Вадика любимый, сказала Вероника Сусанне, показывая на длинный ряд своих платьев.
Сусанна смотрела на хозяйку, стоявшую посреди гардеробной в одном белье, не скрывая удивления.
Вы так похудели! Каждый день прямо таете. Это которая диета?
А вот никоторая! торжествующе объявила Вероника. Просто сама по себе худею, и все.
Вероника хотела улыбнуться, но не стала, на всякий случай, чтобы необязательная улыбка вдруг не спровоцировала появление морщин.
А знаешь что? заговорщически произнесла Вероника. Забери эти платья. Все забери! Видеть их не могу.
Ой, не надо, вы что! Сусанна даже попятилась от такой неожиданной щедрости.
Двадцать лет живем, а он не знает, что я песочное не люблю! продолжала Вероника.
Так у вас все песочное.
Вот именно! сказала Вероника и с силой дернула за штангу, на которую вплотную были навешаны платья. Дерево сухо хрустнуло и надломилось, отчего песочные шелка, сатины и шерсть вместе с гремящими вешалками рухнули на теплый плиточный пол.
На шум заглянул Вадик.
Что у вас за катаклизм?
Ты не можешь просто спросить: «Что у вас случилось?» раздраженно бросила Вероника. Зачем тебе нужно все время вот эти слова использовать?
Вадик изумленно посмотрел на Веронику. Поняв, что она действительно переборщила, Вероника взяла принятый у них с Вадиком домашний полушутливый тон.
Просто нормально разговаривай, ара, сказала Вероника, подражая местному акценту.
Как тебе не идет этот южный говор, Вадик сморщил свои короткие белесые брови. Даже в шутку. Это же совсем не ты. Очень неорганично.
Это я! Это и есть я! Не я это то, что ты из меня сделал! вдруг окончательно сорвалась Вероника.
Сусанна, увидев, что дело идет к хозяйской ссоре, которые стали частыми в последнее время, потихоньку выскользнула из комнаты.
Я «из тебя» сделал? Я из тебя ничего не делал. А вот ДЛЯ тебя действительно сделал немало, сказал Вадик.
Тебе нравится мне об этом напоминать, да?
Почему же не напомнить? Если ты начала забывать. А также хочу тебе напомнить, что сама ты не делаешь вообще ничего. И всю жизнь не делала. Конечно, если не считать твоих ботоксов и фитнесов.
Ботоксов и фитнесов? фыркнула Вероника. Ботоксов и фитнесов? А эти ботоксы и фитнесы для кого? Кто не выносит вида морщин? У кого изжога от целлюлита? Мне, что ли, все это нужно? Я, может, всю жизнь ничего и не делала, но все, что я делала, я делала для тебя. А все, что делал ты, ты делал для себя. И меня ты сделал такой для себя.
Какой интересный у нас разговор, спокойно произнес Вадик, удивленно поднимая белесые брови и замечая ворох песочных платьев на черно-белом полу. Неожиданно. И этот дворец я купил не тебе?
И этот дворец ты купил не мне. Ты его купил, чтобы все видели, что он у тебя есть. Чтобы ты его всем показывал. Так же, как твой кабрик тупой. «Ни разу не надеванный!» И меня ты так же всем показываешь, точно так же! «Правда, она похожа на Мэри Поппинс»? передразнила Вероника. А я не похожа на Мэри Поппинс!
Вероника заметила в зеркальных дверях гардеробной свой разъяренный оскал ее новые винировые коронки сверкали, как клыки саблезубого тигра, и разозлилась еще больше.
Я из-за тебя всю осень торчала у стоматологов! Потому что тебе приспичило, чтобы у меня были виниры, как у чьей-то там жены! А я не хотела эти виниры! Я не считала, что у меня что-то не так с зубами.
Во-первых, не у чьей-то там жены, а у супруги премьер-министра, которой ты должна быть благодарна за то, что она лично рекомендовала тебя своему дантисту. Во-вторых, у всех английских аристократок что-то не так с зубами, довольно мирно констатировал Вадик.
Слушай, ты издеваешься? захлебнулась Вероника. Ты реально веришь, что я английская аристократка??? Я сочинская парикмахерша, а не английская аристократка! Была, есть и буду!
Ты ошибаешься. Твоя аристократичность это твоя природа. Она существует вопреки твоему происхождению, вопреки воспитанию, вопреки тебе самой. Чего стоят одни твои коленки!
Да при чем тут коленки? Коленки это просто кости! Или хрящи!
Так кости или хрящи? улыбнулся Вадик. А что мы делаем, когда чего-то не знаем? Мы гуглим!
Я не буду гуглить, из чего состоят коленки, медленно и зло сказала Вероника. И это не моя природа. Ты понятия не имеешь, какая у меня природа! Я, может быть, сама только сейчас это поняла.
Что ты имеешь в виду? спросил Вадик, уткнув взгляд в экран своего айфона. О! Ты смотри! И из хрящей, и из костей! Коленки состоят!
Вот тогда Вероника и решилась.
Она обещала себе, что сделает это один раз. Один раз. И сразу улетит в Москву. Скажет Вадику, что ей надо к врачу. Что она не доделала виниры. По большому счету как Вадику может навредить, что в ее сериале появятся несколько сладостных новых минут, ради которых можно даже пожертвовать будущим, потому что будущее без таких мгновений не стоит того, чтобы быть прожитым.
Вероника вспомнила, как Вачик поцеловал ее на парковке у аэропорта и как ее щека, с которой она не стала стирать его влажный след, долго горела под ветром с привкусом перечного шашлычного дыма, как будто ее обожгло ежевичной петлей в том лесу, где они были в свой первый раз и будут завтра в свой крайний.
Изменился ли он на ощупь? Или у него такая же гладкая, плотная кожа, спина как горячий каток, по которому так легко скользили Вероникины ногти, впиваясь во время его особенно мощных толчков, оставляя надолго багровые следы, которыми, как трофеями, хвастаются молодые и холостые мужчины и которых боятся старые и женатые.
Ты женатый? написала Вачику Вероника.
Обязательно, ответил Вачик.
Дети?
Сын 14 лет.
Большой. Помнишь, как мы в 14 лет играли в раздевалке в бутылочку? написала Вероника, замирая от собственной подзабытой свободы, от смелой раскованности, которая стала ее постоянным настроением в эти последние дни.
Завтра опять поиграем. С тобой вдвоем, ответил Вачик.
Да. Вероника решилась. Что будет потом не так важно, а даже если важно, то не настолько, чтобы она была в состоянии думать об этом сейчас, когда в ее голове пульсировало негасимое пламя завтрашних поцелуев, объятий, сплетений, проникновений, конвульсий, и судорог, и иррезистибл счастья.
Потом она вернется в Москву, заставит Вадика продать этот опостылевший ей дворец и больше никогда не приедет в город, где растет вистерия самая красивая на земле лиана, а будет только смотреть еще много лет свой сериал в голове, к которому сегодня ночью добавится новая, лучшая, ошеломительная и крайняя серия.
Ты вистерия, написала она Вачику.
Сама ты в истерике. Т9 отключи, женщина, ответил Вачик.
* * *
Солнце, наливаясь ярким румянцем, как готовый расплакаться новорожденный младенец, клонилось к своей серебристой люльке, выткавшейся на дальней линии волн.
Последний свет скупо сочился в окно гардеробной, как в сжатую апертуру. С восточного края в кадр попадали огрызки хостинских пятиэтажек. Это всегда раздражало Веронику, но сейчас показалось особенно оскорбительным.
Вместо старых песочных платьев на вешалках теперь пестрели новые, привезенные из ЦУМа специально для вечера встречи выпускников. Часть их лежала цветастой кучей на полу. На фоне песочных шелков, которые Сусанна все никак не осмеливалась забрать себе, эта куча смотрелась сочинской вечнозеленой клумбой посреди подмосковной апрельской травы, умерщвленной длинной зимой.