Куда мчимся? крикнул он мне. Садиться будешь, а то сейчас перрон кончится! и протянул руку.
Я ухватился за неё, и мы ввалились в тамбур вагона.
На Реутов? спросил я у оказавшегося подо мной лейтенанта.
На него. А тебе, наверно, удобно на мне лежать?
А то! ответил я, поднимаясь и помогая подняться ему.
Лейтенант Виктор Сазонов, лихо представился он. Командир взвода 309-го стрелкового полка. Но это большая военная тайна, понизив голос добавил он и рассмеялся.
Лейтенант Дмитрий Сверлов, комсорг батальона 309-го стрелкового полка, не менее лихо ответил я и подмигнул Виктору. Но это по секрету.
Мы оба засмеялись. Потом Виктор плотно закрыл дверь, и мы прошли в вагон. За разговорами время пролетело быстро. Виктор был из Новороссийска. Жена приезжала к нему на Север, когда узнала, что он в военном училище, куда его откомандировали с фронта после ранения. Он в Москве посадил её, беременную, в поезд до Новороссийска, а сам отправился искать свою часть. О нашем прибытии в Реутов узнал в штабе округа.
Мы добрались до своего эшелона уже поздно вечером. Виктор пошёл искать свой батальон, а я нашёл замполита и доложил о прибытии.
Как съездил, сынок?
Отлично, товарищ майор. Всё передал, Москву посмотрел, Красную площадь.
Ну ты пострел везде поспел! он улыбнулся. Иди, отдыхай. А то, наверно, набегался там.
Есть идти отдыхать!
Но сразу отдохнуть не удалось. Ребята расспрашивали про Москву и про то, как меня встретили. К часу ночи только и разошлись. Спал как убитый.
На следующий день, ближе к вечеру, эшелон тронулся. Утром Курск Дыхание горевшей стали, разрушенных зданий, недавних боёв Города: Сумы, Тернополь Польша: город Жешев, станция Снивишов конечный пункт. Степь, по которой ехали, поразила своим простором. В дороге одолевала скука. Играли в дурака, пели песни около маленькой, чадящей печки. Ближе познакомился и сдружился с Виктором Сазоновым. Он оказался отличным парнем. Много рассказывал о боях, в которых побывал. Надо же, всего на год старше меня, а уже такое видел!
Первого января 1945 года вылезли из теплушек и разместились близ Синдижува в землянках, в сосновом бору какого-то польского пана.
Поляки народ гостеприимный, но бедно живущий в большей своей массе. Глиняные дома с остроконечными соломенными крышами, земляными полами и ацетиленовым освещением. Большая религиозность. Здесь впервые увидел я, как семья поляков падала на колени в придорожную канаву, сдёргивала шапки с голов и низко кланялась проезжавшим по дороге панам.
Двенадцатого января Первый Украинский фронт, куда входила и наша 21-я армия, прорвал оборону немцев и двинулся вперёд. В ночь на тринадцатое января поднялись маршем и мы, оставив уже обжитые землянки, спеша занять своё место во втором эшелоне».
Фронтовые будни
Дмитрий Михайлович проснулся от громкого разговора. Он сразу и не понял, что лежит в больничной палате. Но, открыв глаза, вспомнил своё ночное заселение.
К нему подошла лечащий врач.
Ну что, Дмитрий Михайлович, решили поболеть? Или передышку от работы себе даёте? присев на край кровати, улыбнулась, глядя на него.
Это не я решил, ответил он, это мои болячки так решили. Что-то в последнее время они со мной не очень-то и советуются. А где это я Вас, доктор, видел? спросил он с любопытством.
А я во ВТЭКе заседаю. Мы вас оформляли в санаторий и не раз. Неужели не помните?
Так не помнил, не спросил бы, и они оба засмеялись.
Как Ваша раненая нога, не тревожит?
Нога терпимо. А вот лёгкие совсем стали плохие.
Ничего, не волнуйтесь подлечим. Вы, фронтовики, народ крепкий. И не то переносили. Она что-то сказала сопровождавшей её медсестре. Та записала всё в журнал.
Ну вот, Сонечка вам лекарства принесёт, проводит в рентген кабинет. Посмотрим снимки, а там решим, как вас лечить будем. Не унывайте! Она похлопала его по ноге, поднялась и вышла из палаты.
Фронтовик? донеслось из угла палаты, где лежал ещё один больной.
Фронтовик, ответил Дмитрий Михайлович. Первый Украинский.
Во! А я на первом Белорусском воевал. Да без ноги там и остался. Он высунул из-под одеяла свою культю и помахал ею в воздухе. С тех пор постоянно ложусь в больницу на профилактику. Ты отдыхать будешь или поговорим? спросил он.
Я, наверно, отдохну немного, а то полночи заселялся, не выспался.
А я дрых и ничего не слышал. Ну, давай, отдыхай!
Дмитрий Михайлович закрыл глаза. В памяти всплыли события января сорок пятого года.
Длинных одиннадцать дней и ночей шёл наш 309-й стрелковый полк, взбудораживая и перемешивая с пылью белый январский снег, покрывавший польскую землю пуховым платком.
Асфальтовые дороги сменялись просёлочными, равнины холмами. Открытые места, по которым в большом количестве шныряли не успевшие побелеть зайцы, чередовались с лесными массивами. Шли, отдыхая в сутки по четыре часа прямо на снегу, на который бросали сосновые лапы; прожигали шинели у костров в страстном желании согреть утомлённое тело. Шли, теряя людей. Шли вперёд в неизвестность. И я предполагаю, что редко кто в тот момент задавался вопросом личной судьбы. Меня неизвестность не страшила, а притягивала, возбуждая любопытство и стремление заглянуть под её тёмное покрывало.
За время марша пересекли в десять дней всю Польшу с Востока на Запад, и только две ночи из них, вернее конца их, провели под крышей, на глиняном полу польской хаты, щедро усыпанной добрым хозяином свежей соломой.
Везде следы недавних боёв. Немецкие «победители» в мундирах лягушачьего цвета, закоченевшие, выделялись пятнами на белой пелене снега, взрытой разрывами. С многих уже успели снять сапоги и одежду, вплоть до белья.
Границу с Германией пересекли ночью и разместились на днёвку в небольшом пограничном городишке. Заняли оборону, а солдаты начали барахолить. Сбоку нависал Домбровский угольный бассейн, и наша 21-я армия с Берлинского направления свернула на юг. Всё время впереди слышна канонада. Там бои.
В бой вступили в полдень двадцать третьего января, с марша попав под артогонь в каком-то городке, врубившись в участок соседней дивизии. Развернулись в цепь. Минут пятнадцать полежали в кювете наблюдателями схватки и потеряли 45-миллиметровую пушку с расчётом и лошадьми, которая ещё не успела развернуться. По цепи приказ: «Свернись!» А немец кидает в город методическим огоньком.
Ты куда слышен мат майора-артиллериста, подбегающего к командиру пятой роты лейтенанту Веретенникову, сворачиваешь роту? Ты что, слепой! Не видишь, что пушки остаются без прикрытия пехоты? Что я буду делать, если немец контратакует?
У меня приказ, говорит Веретенников.
А башка у тебя есть? и снова мат. Башка, говорю, есть? Ты же тоже командир, а не прохожий тут. Меня сомнут весь участок побежит назад!
Значит, побежит, Веретенников непреклонен.
Майор плюнул и побежал назад к своим пушкарям.
Свернулись, сосредоточились в лесу и тронулись дальше. Идёт слух: здесь заканчивают «котёл»
1
Ночью на исходном рубеже. Утром пошли, рассыпав впереди первый штурмовой батальон автоматчиков Витьки Сазонова, выбивающих из автоматов непрекращающуюся беспорядочную дробь. Впереди нас только немец. За день заняли две деревни и вышли на окраину посёлка городского типа.
Димка! Смотри, пленных ведут! заорал неизвестно как появившийся рядом Витька.
Где?
Да вон их девушка-санинструктор ведёт.
Не успели мы рассмотреть пленных, как на них навалились солдаты, избили, а потом и застрелили. Пока занимались этой, скребущей моё сердце процедурой уничтожения немцев, проглядели легковую машину, прятавшуюся за домом. Спохватились, когда она на полном газу полетела к лесу. Дал из ручного пулемёта очередь ушла