Есть! ответил я.
Быстро прихватив заранее приготовленный рюкзак с продуктами, запихнув туда же завёрнутые в чистую нательную рубашку продукты майора, я выскочил из вагона. Навстречу шёл железнодорожник, держа в руках молоток на длинной ручке, которым он что-то там простукивал под вагонами.
Скажите пожалуйста, обратился я к нему, как тут можно до Москвы добраться?
А вон, иди к платформе, он указал направление рукой. Повезёт, на пригородный попадёшь. Он должен был уже пройти, но что-то задерживается.
Спасибо! крикнул я на бегу.
Как это ни удивительно, но мне повезло. Я успел на поезд. Правда, он больше стоял на каких-то станциях, разъездах, а то и прямо в поле, но уже через два часа я был на Курском вокзале. В справочной узнал, как доехать до улицы Осипенко. Оказалось, совсем несложно: на метро до библиотеки Ленина, а там на трамвае прямо до улицы Осипенко.
Я быстро нашёл нужный дом и, поднявшись на третий этаж, квартиру. Звонок не работал. Постучал в дверь. Потом ещё раз. За дверью послышались шаркающие шаги, и дверь открыл очень пожилой человек с женским тёплым платком на плечах.
Вам что надо, молодой человек? спросил он, глядя на меня подслеповатыми глазами.
Макеева Люся здесь живёт?
А Вы, собственно говоря, кто?
А Вы, кто? вопросом на вопрос ответил я.
Я её папа, Аркадий Семёнович Макеев. А Вы?
Лейтенант Сверлов, представился я и после небольшой паузы добавил: Дмитрий, брат Николая.
Так что же Вы стоите в дверях? засуетился старик. Проходите, проходите!.. Извините, не предлагаю раздеться, у нас здесь очень холодно. Проходите сюда, и он пошёл по длинному коридору коммунальной квартиры.
Миновав большую кухню и дойдя до последней двери коридора, мой провожатый открыл её, приглашая меня войти внутрь.
Люся! позвал он дочь, тут к тебе от Николая пришли.
Из-за ширмы, разделяющей большую, пустоватую комнату пополам, вышла молодая симпатичная женщина. Она с интересом глядела на меня.
Вы от Коли?
И да, и нет, ответил я. Я его брат Дмитрий.
Ой, Дима! Мне Коля много рассказывал о Вас. Какими судьбами Вы в Москве?
Наш эшелон идёт на фронт. Здесь, в Подмосковье остановились, вот я и решил наведаться к Вам. Хоть познакомиться с Вами и Колиным сыном. Его, кажется, Валентином зовут?
Валькой! Да Вы раздевайтесь! Папа, пойди кипяточку принеси, громко обратилась она к сидевшему за столом старику, чайку попьём.
Да-да, Люсенька, я сейчас сбегаю, и он своей шаркающей походкой медленно направился на кухню.
Папа у меня профессор консерватории, регент московских церквей. Совсем ослабел от недоедания и холода, стал плоховато слышать и видеть. Но врач сказал, что при нормализации питания всё восстановится. А в Москве так трудно с питанием Хорошо, что у меня молоко для сына есть. Его так много, застеснявшись вдруг, сказала она, что я и папу им иногда подкармливаю.
Я, снимая шинель, замер, услышав эти слова.
Да вон туда, на гвоздик повесьте, она указала на стенку рядом с дверью.
Так, Люся, давай на «ты». Хорошо? А то как-то неудобно получается. Как будто мы чужие люди.
Давайте, то есть давай. Проходи сюда за ширму, позвала она меня, тут мой касатик спит.
На железной кровати спал крупный мальчик с большими, пухлыми щёчками. Его ротик был приоткрыт, и лицо выглядело таким спокойным и забавным, что я непроизвольно улыбнулся.
Правда хорошенький? спросила Люся.
Не то слово, ответил я. Спокойный?
А чего голосить? Мама всегда под рукой, рядом. Молокозавод, она показала на свою грудь, работает; дай Бог, и дальше, без перебоев. Чего нервничать? Вот только холодновато. Но тут уж ничего не сделаешь. Все в нашем доме мёрзнут. Я дала объявление на обмен квартиры. Хочу подобрать что-нибудь потеплее, пусть и поменьше.
В комнату вошёл Аркадий Семёнович, неся горячий чайник и подставку для него. Он положил её на стол, поставил на неё чайник, а затем, подойдя к комоду, стал доставать оттуда стаканы.
Вот только заварка у нас морковная, извиняющимся голосом произнёс он, Но зато у нас остался ещё кусочек рафинада. Это мне в церкви дали, с гордостью добавил он.
Я вышел из-за ширмы, подошёл к двери, где на полу лежал мой вещмешок, взял его, развязал тесёмки и, подойдя к столу, стал выкладывать на него продукты: хлеб, тушёнку, сгущёнку, сахар, приличный кусок сала, который дал мне Пашка, знавший, что я хочу пойти в Москве к жене брата. Затем достал отдельно завёрнутые в рубашку продукты майора.
А это наш замполит просил вам передать. У него все родные погибли, и он, когда узнал, что у тебя, я повернулся к стоящей у ширмы Люсе, есть сынок, то просил передать это тебе. А вот тут ещё и хозяйственное мыло есть, достал из кармашка два больших куска хозяйственного мыла.
Да ты прямо Харун-аль-Рашид, проговорила Люся. Такое богатство, что смотреть страшно.
А на него смотреть не надо, засмеявшись сказал я, Это всё надо съесть для пользы дела. Но, я не за этим пришёл, и полез в карман гимнастёрки. Вот тебе мой продовольственный аттестат. Хотел отослать маме в Архангельск, но она сказала, чтобы я передал его тебе. Тебе нужнее.
Люся как-то осторожно подошла к столу, взяла в руки продовольственный аттестат, внимательно посмотрела на него и прижала его к лицу. Потом, повернувшись ко мне, обняла меня и стала целовать куда-то в шею, и я почувствовал, что её слёзы потекли мне за шиворот.
Ну что ты, что ты? сказал я, отстраняясь от плачущей Люси. Всё нормально! Так и должно быть!
Ты понимаешь, что спасаешь не только меня с малышом, но и моего папку?
Никого я не спасаю, и не надо делать из меня святого. Ты этот аттестат, между прочим, тоже заслужила своим участием на фронте.
Да кому это интересно!? успокаиваясь ответила Люся. Тут каждый о себе только и думает. Что-то совсем люди одичали. А ведь есть и такие, что всю войну живут без забот. Всё у них есть. Я, когда Вальку родила, по подъездам картофельные очистки собирала и отваривала их. Да и не только я Вон из комнаты всё распродали. Только комод, стол с табуретками, две кровати и ширма остались, а раньше-то всё было.
Ничего, Люся, сказал я, вот с фашистами разделаемся, и всё у нас будет.
Дай-то Бог!
Мы попили чая, и я собрался уходить.
А куда ты спешишь-то? спросила Люся.
Надо быть в части к 24:00, а я хочу по Москве хоть немножко пройтись. Когда я ещё в неё попаду-то?
Да после войны и попадёшь. Мы с Колей тут будем. Тебе есть, где остановиться. Тогда мы уж тебя по-царски встретим, а не кипяточком!
Договорились! А где тут чего посмотреть можно? И главное Красную площадь.
Так ты через мост переезжал? Вот на трамвае обратно до библиотеки Ленина, там сойди и пройди вперёд. Увидишь сад. Это Александровский сад. Пройдёшь через него и выйдешь на Манежную площадь. Там гостиница Москва, а справа Исторический Музей, за ним Красная площадь.
Хорошо, спасибо! Ну, давайте тут не болейте! Счастья вам и тепла побольше.
Удачи тебе, Димочка! Чтоб тебя ни пуля, ни мина, ни снаряд не брал. Чтоб ты остался жив и здоров, и приезжай к нам, и Люся поцеловала меня.
Будьте здоровы и живы, молодой человек, сказал, пожимая руку, проводивший меня до входных дверей Аркадий Семёнович.
Так и быть, буду, ответил я и вышел на лестничную площадку. Я тогда не знал, что видел его в первый и последний раз. Через полгода, дождавшись нашей Победы, он умер.
Часа три я бродил по Москве. Красная площадь просто поразила меня своей красотой и величием. Постоял у памятника Минину и Пожарскому. Ведь это как раз те люди, которые организовали защиту Руси от поляков. Послушал бой Кремлёвских курантов.
На Курском вокзале в справке спросил, когда на Реутов идёт пригородный поезд.
Да сейчас, если ещё не ушёл, ответила мне из окна справочного бюро женщина. Бегите на третий путь.
Когда я выскочил на перрон, мой поезд уже начал своё движение. Припустившись за ним, я поровнялся с закрытой дверью последнего вагона. За стеклом двери мелькнула чья-то физиономия, и дверь открылась. На верхней ступеньке стоял молоденький лейтенант в расстёгнутой гимнастёрке.