Мы с Лизой продолжаем идти по темной парковой аллее, едва освещенной уличными фонарями. Неподалеку видим недавнее кострище. Лиза просит меня разжечь огонь и протягивает зажигалку. Мы почти не разговариваем. Набираем хворост и ветки, лежащие неподалеку, рвем какой-то бумажный мусор на растопку. Наконец садимся у костра, подставляя наши ладони теплу.
Мне очень нравилось наблюдать, как она излагает мысли. Ее холодный цинизм, резкость и бестактность в суждениях прятали под собой романтическую и тонкую натуру. Не знаю, как можно одновременно любить Ремарка и почитать Ницше. Многое бы я отдал, чтобы увидеть ее через пять-десять лет, какой бы она стала, как бы закончился этот конфликт в ее душе.
Ты ей поддакивал, небось? ухмыляется Лиза.
Ты что, она бы сразу почувствовала фальшь. Я был с ней почти всегда не согласен и охотно спорил. Но для нее это было просто интеллектуальным упражнением, она не относилась серьезно ни к нашему спору, ни к моему мнению. Всегда оставалась при своем. Никогда не сдавалась, но и меня не хотела в чем-то переубедить. Принимала мир и окружающих людей такими, как они и есть, и меня этому научила. Когда ей надоедало, Ксюша просто подытоживала наш диалог общим выводом и переходила к следующей теме. Со временем я узнал ее лучше. Она любила классическую музыку, закончила в детстве музыкалку. Любила джаз за импровизацию. Это был еще один конфликт, порядок и гармония против хаоса. Чем больше мы разговаривали, тем больнее мне было за нее.
Пока я говорю, Лиза поддерживает огонь, чтобы меня не отвлекать.
Почему было больнее? спрашивает она, подбрасывая в пламя пару очередных веток.
С каждой беседой я понимал, что за «высокомерной стервой» скрывалась умная, любопытная, интересная девушка, максимально открытая окружающему миру, стремящаяся объять необъятное, живущая по-настоящему жадно. Она любила музыку, причем серьезно, со знанием музыкальной теории но теперь не могла играть сама. Она впитывала огромный объем разной литературы но теперь не могла писать сама. Она не была с кем-то особенно близка, но у нее было много знакомых, с которыми она проводила досуг а теперь все ее прежние друзья сторонились ее, как чумной. Она была достаточно испорченной но теперь никаких дискотек, выпивки и секса. И жалел я ее страшно, но обнять, прижать к себе, утешить не мог для нее это был признак ее слабости, а она отвергала свою слабость, как бы абсурдно это ни было.
Похоже, что она достойно справлялась.
Так казалось только со стороны. Что бы ее ни глодало изнутри, она никогда не проявила этого при мне. Я видел только жизнерадостную, сильную девушку несмотря ни на что.
Ты сам понимаешь, насколько непоследовательный? строго спрашивает Лиза.
В каком смысле?
Ксюша надела маску жизнерадостной девушки она сильная и смелая. Настя одела маску жизнерадостной девушки она ну, я не буду повторять ту гадость. При этом Ксюша высокомерная стерва, без всяких кавычек, которая раньше видела в тебе не заслуживающего внимания неудачника, а Настя всегда была доброжелательна, и навестила тебя в больнице, одна из немногих девчонок. Ты же понимаешь, что если бы не инвалидность Шумейко, вы не были бы вместе? Получается, что ее оторванные руки это лучшее, что с тобой случилось. С тобой, но не с ней, конечно.
Звучит очень жестоко.
Зато правда.
А если бы я не напал на твоего обидчика, мы бы не подружились.
Тоже правда. Но звучит жалко.
***
Сначала я ходил к ней пару раз в неделю, но со временем все чаще, и, в конце концов, практически каждый день. Выходные я пропускал, но лишь потому, что Ксюша меня просила. Не хотела знакомить меня с родителями. Меня это не особенно волновало.
Я нашел общий язык с ее сиделкой, Инной Андреевной. Она искренне заботилась о своей подопечной, была ей еще и педагогом, вела домашнее обучение.
Это было яркое воспоминание, в начале нашей зимы. В тот день дверь мне открыла сама Ксения. Она встретила меня в коридоре и с улыбкой показала мне руки. Конечно, это были лишь элегантные протезы, совершенно нефункциональные, но смотрелись почти как настоящие. По крайней мере, она смогла открыть дверь с их помощью, хотя ей и потребовалось немало времени. На Ксюше была серая облегающая водолазка и строгая деловая юбка, подчеркивающая красоту ее стройных ног в темных колготках. Причесанные золотистые волосы были собраны в хвост.
Ну как?
Ее неестественные пластмассовые ладони практически не бросались в глаза.
Ты Ты очень красива. Но почему не предупредила, что мы куда-то идем. У меня ни копейки, и одет как обычно.
Подожди. Я пока еще не готова выходить в свет. Если честно, даже погулять. Мне кажется, на меня все будут смотреть. Но я готовлюсь. Хвали меня больше, и добьешься своего. Хочу сводить тебя в театр. Для этого я одета простовато, но я что-нибудь придумаю.
Инна Андреевна позвала меня из кухни.
Максим, поможешь мне почистить картошку? Я помогу Ксюше переодеться и сразу вернусь.
Конечно, Инна Андреевна.
Заканчивай с готовкой и приходи, подмигнула Ксения, и они ушли к ней в комнату.
На кухне место было подготовлено заранее, я помыл руки и сел чистить картошку, ожидая Инну Андреевну.
Когда она вошла и села рядом, я сказал тихо:
Спасибо за то, что позвали, Инна Андреевна. Я уже давно хотел бы с вами поговорить наедине, но не знал, как это сделать.
Не за что, Максим. Я тоже хочу с тобой серьезно поговорить.
«Серьезно поговорить» это плохое словосочетание.
Сначала давай ты, сказала она и кинула свежеочищенную картофелину в кастрюлю.
Я хотел у вас честно спросить, как она справляется? Я понимаю, что с этим невозможно хорошо справиться, но насколько плохо ее «плохо»?
Честно говоря, довольно плохо, Максим. Ее до сих пор беспокоят фантомные боли, и ей трудно взаимодействовать с окружающим миром. Есть несчастные люди, которые рождаются без рук, и они с детства очень многое могут делать ногами. Я надеялась, что и Ксюша сможет также, но ей не хватает гибкости Мы делаем гимнастику и тренируемся, но ей это слабо помогает. Но самое плохое это психологический аспект. Она очень угнетена.
Никогда не видел, что ей плохо. Но подозреваю, что она скрывает, насколько страдает.
Она была очень активной, красивой, умной и деятельной девочкой. Приличная семья, много друзей и прекрасное будущее. Теперь оно под вопросом. Конечно, деньги многое решают, семья богатая. Но я не представляю, как она будет учиться в Москве, вдали от родителей. Я не должна говорить, но ты и так догадываешься, что у нее, кроме тебя, друзей сейчас нет.
Она тяжело вздохнула.
Ксюша просто храбрится, но я всегда рядом и многое вижу. Знаю, что она часто плачет по ночам, а по утрам не может толком умыть свои опухшие глаза. Больше всего ее угнетает беспомощность, когда настолько зависишь от другого человека. Видел бы ты ее взгляд, когда я по утрам чищу ей зубы. Раньше она не выполняла работу по дому потому что были дела поважнее, и родители не заставляли. А теперь она сидит и тоскливо смотрит, как я мою посуду или пылесошу. Иногда просит меня пристегнуть протезы и привязать щеточку, чтобы хотя бы пыль вытирать
Инна Андреевна смутилась от своих же слов.
Только не говори ей.
Разумеется. Жаль, что я не могу ей ничем помочь.
Ты помогаешь.
Она взяла кастрюлю и поставила на плиту.
Я так понимаю, вы раньше не дружили.
Да, мы из разных кругов этой жизни. Думаю, лет через десять у таких семей будут отдельные школы.
Разумно, что ты не отрицаешь значение социального статуса.
Но я не говорил, что мне это нравится. Тогда мы бы вообще не пересеклись.
А почему ты подружился с ней сейчас? Все дело в ее инвалидности? Жалеешь?
Нет. Изначально я пришел из жалости, ну и любопытства отчасти. Но в первый же день поразился, насколько она крутая не такая, какой казалась в школе. Хотя мне не нравится многое в ней, если честно но хорошего однозначно больше.