Она тебе по-настоящему нравится?
Вопрос был понятен, но я все равно попытался вильнуть.
Конечно, мы же дружим.
Я не это имела в виду.
Похоже, придется отвечать прямо. Пауза затягивалась, Инна Андреевна выжидательно смотрела на меня.
Я так долго думаю не над ответом. А над тем, отвечать ли вам честно. Вы ей не скажете?
Нет. Я сама хочу знать.
Да. Она мне очень нравится.
Инна Андреевна кивнула и жестом попросила меня расслабиться.
Знаешь, ее родители спрашивали о тебе. Они хотят знать, что за парень так зачастил к их дочери.
Я бы хотел с ними познакомиться и пару раз спрашивал Ксюшу. Но она всегда была против.
Ее можно понять. Без обид, Максим, но если ее родители по каким-то причинам запретят ей общаться с тобой, то я не буду тебя пускать, а у Ксении возможности связаться с тобой ограничены буквально.
И с чего бы им так поступать?
Как и всякий другой пылко влюбленный юноша, ты недооцениваешь значение быта. Они хотят для Ксюши прежде всего обустроенной и спокойной жизни. Большие деньги это большие возможности. В том числе возможность получить по-настоящему большие проблемы. Жизнь сейчас тяжелая, ты понимаешь. Если какое-то несчастье, не дай Бог, случится, они хотят знать, что их единственная дочь под чьим-то надежным крылом.
Очевидно, у меня нет надежных крыльев, и вряд ли они вырастут.
То есть они плохо на меня посмотрят из-за моей бедности и проблем с головой?
Каких проблем с головой?
Ну да, она же не знает.
Прошлой осенью я получил серьезную травму головы. В целом я в норме, но у меня есть серьезный побочный эффект я разучился считать, буквально воспринимать понятия чисел. У меня никаких серьезных жизненных перспектив лучшее, на что я могу рассчитывать крутить баранку, шоферы всегда нужны.
Инна Андреевна горько вздохнула и погладила меня по голове.
Максим, мне так жаль Давай я просто скажу им, что вы хорошие друзья еще со школы, и у тебя есть другая девушка. Прости, но это будет наилучшее решение для тебя, для меня и для Ксюши.
Вы правы.
Сказать, что я расстроился это ничего не сказать. Эта милая женщина желала мне добра, и я впервые серьезно задумался о себе и Ксюше. Не в плане каких-то подростковых мечтаний, а вполне конкретно.
Только овладев протезами в достаточной степени, чтобы самостоятельно есть, Ксюша разрешила мне иногда ужинать с ней. Очевидно, она не могла позволить мне кормить ее или видеть, как Инна Андреевна кормит ее. Случай в первый день, с печеньем, так и остался единственным.
Сейчас Ксюша использовала короткий согнутый протез с закрепленной на конце ложкой. Поскольку она не могла совершать движения плечом с большой амплитудой, ей приходилось не столько подносить еду ко рту, сколько тянуться к ней самой. Со стороны это казалось неудобным, но ей удавалось довольно ловко справляться.
За едой я затеял разговор о будущем. Невинный разговор. Но о нашем будущем.
Школа скоро закончится. Какие у тебя планы на лето, да и потом? как бы между прочим спросил я.
Это был серьезный разговор, но я старался говорить легко, как будто речь идет о погоде. Она ненадолго задумалась, потом тихо сказала:
Летом папа отвезет меня в Москву. Попробуем новые протезы И еще попробую поступить в один из столичных вузов.
Она как-то виновато посмотрела на меня. Я улыбнулся ей и сказал максимально непринужденно:
Отлично! Я очень рад за тебя, ты заслуживаешь этого, как никто. Мой адрес знаешь, будем друг другу писать
Будем друг другу писать? Идиот.
прости.
Прекрати все время думать о том, как меня щадить. Я могу диктовать, чтобы кто-нибудь написал. Будут тебе письма от меня. А какие у тебя планы?
Ну, на ближайшие два года я, вероятно, буду занят воинской службой, с улыбкой сказал я.
Тебя не должны брать! резко сказала она. С твоей-то травмой.
Очевидно, что армейская служба в ее глаза не была тем, на что стоит тратить свое время.
Ксюша, сейчас берут всех. Не бойся, все будет нормально. Как мы договорились, будем переписываться, мама перешлет мне твой адрес. А как демобилизуюсь, обязательно слетаю к тебе в Москву.
И там скажу тебе, что люблю тебя. Если ты все еще будешь свободна. Может, тогда и родители твои меня примут. План был такой. Но тогда я этого, конечно, не сказал.
Будущее казалось мне туманным, но не безнадежным.
Через пару лет неопределенности в наших молодых судьбах должно было стать меньше.
Это были мысли глупого и наивного подростка.
***
Можно? Лиза показывает на тарелку с дымящейся едой, которую я, задумавшись, просто держу в руках.
Я не голоден и отдаю ей ужин тушеную картошку с котлетой.
Ого, котлета с мясом, домашняя. Тоже Инна Андреевна готовила?
Да. Она была у них и педагог, и медсестра, и домохозяйка все сразу. И это было не в тягость, как ни странно. Ксюша стала для нее как родная дочь или внучка. Инна Андреевна искренне ее любила и заботилась о ней, хотя подозреваю, как сложно это было. Для меня общение с Ксенией это час-два чистого незамутненного счастья, и я никак не ощущал тяжесть их быта. Да и характер у моей возлюбленной вряд ли был ангельский, уж в этом я не сомневаюсь.
Лиза кивнула.
Точно.
Я продолжал вспоминать.
Ксюша любила эпатировать меня своим образом мыслей. И еще я думаю, она редко бывала до конца искренней. За все время, что мы общались, мне не довелось увидеть, как она обижается, злится или плачет. Ксюша, которую я знал, всегда была сильной и смелой, всегда в хорошем расположении духа.
Думаешь, она не всегда такой бывала?
Уверен в этом.
Пока Лиза доедает, я молча смотрю, как тлеют угли костра. Кое-где пробивается редкий язычок пламени, облизывающий серые от золы поленья. Он уже не греет и почти не светит. Нас постепенно обступает тьма ночного зимнего леса. Луны и звезд не видно, не видно сквозь деревья света фонарей парковых аллей или огней ночного города. Кажется, что наш тлеющий огонек последний источник света. Не станет его и все погрузится во тьму.
Надо поддерживать огонь, говорит Лиза. Мы почти у цели.
Мне не хочется вставать, и я оставляю это дело ей. Ступая своими маленькими, детскими еще ножками, среди стволов, она набирает хворост, чтобы разжечь пламя сильнее и несколько толстых веток, чтобы костер горел дольше. Я сижу на снегу, но холода не чувствую. Лиза снова устраивается на небольшом пеньке напротив меня, по ту сторону костра.
Почему ты к ней не приходила? Ни в больницу, ни домой.
Я ее не любила и не понимала, что ты в ней нашел. Я хотела, чтобы ты перестал себя жалеть, а ты не перестал, да еще и влюбился в столь неподходящего тебе человека.
Любовь зла я пожал плечами.
Чушь. Ты знал, что ни к чему хорошему твои чувства к ней не приведут. Просто до этого ты если и влюблялся, то безответно и издалека. А когда подружился с ней, то даже не думал, что твои чувства могут причинить ей боль.
Каким же образом?
Ну, очевидным, раз ее с нами нет.
Я здесь ни при чем.
Ой ли?
Мне не нравится наш разговор и Лизина прямота. Я молчу. Она продолжает говорить, как будто ковыряясь палкой в открытой ране.
Я не ходила к ней, потому что она плохой человек, Максим. И от того, что с ней случилось это несчастье, она не стала хорошей. Она поверхностна, эгоцентрична и едва ли способна не то что любить, но даже сочувствовать другим людям. Ее стервозность это не маска, это ее суть. Ты был нужен ей, чтобы заполнить образовавшийся вокруг нее вакуум. Забившие на нее друзья такие же как она, и если бы руки оторвало кому-то из них, она также оставила бы его позади. А ты, Максим рак, который на безрыбье. Опьяневший от влюбленности дурачок.
Я долго думал, как ты. Но сейчас я не уверен.
Тогда она снова говорит:
Ты должен вспомнить, как все началось и как закончилось. Тогда ты поймешь.
***
Был ничем не примечательный день, на дворе стоя май месяц. Зима отступала под напором быстрых и грязных городских ручьев. Это была наша весна.