Эй, эй! медичка затрясла его за плечи, Верхом едем, скомандовала она.
Как скажешь.
Нам уже спешить не зачем.
Мотоцикл легко и бодро ускорился, щелкнул сухо своими внутренностями и рассекая встречный легкий ветер растворился в поле над косогором.
Ты домой? Антонина строго, голосом учительницы спросила парня.
Мотоцикл к Ильичу отгоню и домой спать.
Уснешь?
Не знаю, Мишка ответил лишь после долгой паузы.
Тогда прячь мотоцикл в погребку, все равно сейчас Серега приедет, разбираться будет, еще тебя встретит по дороге, до конца лета пешком ходить будешь.
Мишка неуверенно посмотрел на дорогу над косогором, там было пусто, да и за полем никто не ехал.
А Серега то к тебе зачем?
Как зачем? Я же вроде как единственный медик, который прибыл первым на происшествие, потом то с района приедут осматривать, а начнут все же с меня, он как участковый явится на зорьке.
Парень понимающе кивнул, почесал затылок и потянул мотоцикл в сторону старой приземистой постройки в дальнем углу двора.
Садись, чай будешь? Тоня бегала по кухне раскидывая какие-то вещи, наводя легкий порядок, освобождая стулья заваленные выстиранными вещами, еще пахнущие стиральным порошком.
Буду.
Не обижаться, я покрепче выпью, не по себе мне что-то.
Из окна кухни на горизонте показались две точки от фар машины, она неуклюже ползла по краю косогора, словно божья коровка по краю чашки, красная Нива на фоне желтеющего поля пшеницы.
Едет, Мишка привстал.
Знаешь, давай ка вон туда в чулан за шторку и молчок, Серега чтоб не видел.
Мишка обиженно отодвинул непочатую чашку чая и юркнул за тяжелую самотканую шторку с какими-то неизвестным животными и уселся на мешки с зерном.
В узкую щелку между стеной и шторой Мишка видел, как Тоня спешно скинула с себя тесный халатик в котором она была все утро, полуголая перебежала из одного угла кухни в другой и обратно, схватила из перестиранных вещей белоснежный медицинский халат и спешно застегнула его до самого горла, до самой последней пуговки.
От момента, когда машина участкового заглушила мотор прошло несколько секунд и громоздкая фигура в полевой серой форме уже прошла в кухню и уселась на Мишкино место, без предложения потянула его горячий чай.
Мишка сидел на мешке, не дышал, не моргал, стараясь разобрать о чем разговор, но Антонина отвечала сухо, мало, сделав взволнованное лицо, переполняя страхом каждое свое слово.
Ладно, мне пока этого хватит, закрывая черную книжечку остановил ее Сергей, Потом в РОВД все равно вызывать будут.
Сергей вышел, машина так же незаметно растворилась за полем на горке.
Выходи, Тоня произнесла надрывным голосом, расстегнула верхние пуговки халата, А он ведь ко мне позавчера приезжал вечером.
Серега? Зачем?
Нет, Сашка, покойный, Антонина подняла строгий взгляд на Мишку, который усаживался на сундук у окна, Он приехал и попросил таблеток, говорил, что спит плохо, я уже дать хотела, а он и продолжил, что Ленка его загуляла, а он от этого сам не свой и не спит. Я поняла, что таблетки давать ему те не стоит, предложила укол сделать, он согласился.
Уколола?
Да, витамины, Тоня ехидно ухмыльнулась, Он с довольным видом уехал, а сегодня ты, ночью, она опустила голову и заплакала.
Мишка сидел на сундуке и сам не знал, что делать, подойти и погладить ее по голове как собаку? Может обнять? Но что-то внутри говорила, что Тонька может и локтем под ребра за такое.
Ну что есть, то есть, теперь поздно
Утешил, она рыкнула сквозь ладони, Налей, вон там на полке, кувшин стоит, но не много.
Мишка снял с полки белый керамический кувшин, налил в чашку прозрачную жидкость, в нос ударил запах спирта.
Посидишь, пока я не усну, ладно? Антонина медленно и морщась выпила налитое, потом подошла к деревянному дивану в углу кухни, сняла с себя халат совершенно не стесняясь Мишкиного присутствия, легла и накинулась лоскутным одеялом .
Дверь потом как закрыть?
Не закрывай, ко мне на уколы народ к девяти будет, разбудят. А тебе лет сколько?
Шестнадцать.
Деда слушайся.
А его попробуй не послушай, чухаться долго будешь.
Он же тебе не родной?
Нет, родных я в глаза не видел, а с Ильичом лет с пяти. Он мне за родного, столярничать научил, на охоту вместе ходим. А чего спрашиваешь, вся деревня знает, а ты еще не в курсе?
Тоня в ответ промолчала, парень сполз с сундука, подошел к дивану чуть ближе, стараясь заглянуть в лицо девушке, взгляд зацепился за белоснежную кожу бедра, неприкрытого одеялом. Мишка постоял около минуты рядом и тихо вышел из дома.
Ильич сидел в углу за кучей обрезков и опилок, на верстаке в центре мастерской лежала крышка от гроба, двое мужиков с мрачными серыми лицами вошли и унесли ее.
Мишка, лапух, ты где там ходишь?! голос Ильича выдавал не первый литр выпитый им.
Я тут, проставку выносил.
Садись, дед достал из полки стакан, протер его рукавом, потом оттуда же вынул зеленую бутылку заткнутую скрученной газетой, раскупорил и налил, Только самую малость, скомандовал он, подталкивая стакан в Мишкину сторону.
Ну, царствие небесное, парень дрожащей рукой, но уверенно взял стакан и не морщась выпил его содержимое, потом воткнулся носом себе в ладонь, поднял с пола горсть стружки и глубоко выдохнул несколько раз подряд.
Эх Мишаня, жалко Саню не уберегли, а ведь пальни я в воздух, как с самого начала хотел, небось он бы ушел, не стал палить себя.
Деда, уже все, чего размышлять на эту тему.
Тут ты тоже прав, но мысли они такие, они покоя не дадут, и каждый все равно будет думать, что мог бы все изменить и исправить, а ведь обиднее всего, что мысли эти приходят всегда после случившегося.
Мишка сел на стул рядом с дедом, а перед глазами лежала на диване Тонька, полуголая, какая-то жалкая и измученная и тоже корившая себя за случившееся.
Чего у нас из работы еще есть? деловито произнес Мишка.
Ходки пригнали, перебрать надо, но там разбирать на день, так что на сегодня уборка по мастерской да подточим железки.
Дед, может квасу принести?
Неси, самогонка что-то как вода пьется, не лезет в глотку.
Мишка выскочил из мастерской, спешно зашагал на погреб, потом остановился глядя на свой мотоцикл и в голову само собой пришло, что ведь ни Тоня и ни дед не должны себя винить, ведь это он деда заговорил в саду, он его отвлек и в этот момент, какая-то странная нить сознательного единения пронизала его, захотелось и пить вместо Ильича противный самого и лежать за Тоньку на жестком деревянном диване
Мишка! Холодный бери с погреба! голос Ильича вернул его в душный полумрак погребки
Уже иду!
Это странное чувство больше не приходило, как бы Мишка не хотел его воссоздать и почувствовать, оно было одновременно страшным и противным, но было в нем что-то особенное, единящее, дающее ощущение нависшего восприятия и понимания. Оно больше привязало к деду, заставило иначе воспринимать Антонину, вынуждало думать на шаг вперед.
Вернулось оно всего лишь однажды, на мизерное мгновенье, год спустя, так же летом, но в райцентре, Мишка толкался с ребятами у военкомата, а навстречу с коляской шла Ленка, Санина вдова, с цветущей улыбкой без какой-либо доли горести в лице, словно всю эту скорбь и обиду разделили между собой дед, Тонька и он, ну и само собой Саня, в том ночном пожаре
ПРОГУЛКА
И носит же вас ночами под дождем, Ильич проворчал что-то себе под нос, но Мишка не рискнул переспросить, Башмаки снимай! Только стружку с вечера замел, сейчас замочишь пол, потом скобелем не отодрать.
Мишка наклонился развязать шнурки, с волос и с носа на пол полились ручьи, на сухом полу сразу же расцвели яркие рыжие пятна, капельки воды в древесной пыли остались причудливыми шариками и раскатились перед входом.