Рассказывай, че не спится, чего домой не идешь? Набедокурил чего?
Нет, спокойно ответил парень, Разговор есть.
Михаил, Ильич сделал суровое лицо и посмотрел на ходики над окном, Почти три часа, за окном ночь и ливень, об чем говорить? дед умышленно коверкал слова и строил фразы на старый деревенский манер, показывая тем самым Мишке свое недоумение.
Де, а откуда у Романовых Волга?
Какая Волга? Черная, Победа что ли? Ильич замер, прикрыл глаза, Так Петька то войну прошел, к годовщине какой-то вроде и дали. А что тебе до нее?
Дед прошел по мастерской до темного угла, растворился в легком полумраке, потом раздался щелчок, и на столе загорелся зеленоватыми светом старый светильник.
Чайник ставь, че как истукан встал? дед дал Мишке команду, а сам стал рыться в шкафчике над столом, Петруха тот славный воин, он раненый сам был, а умудрился на себе полвзвода вынести с поля боя под Минском.
Де, так он ведь меньше меня, кого он снести мог, разве что козлят?
Не Мишаня, тут ты не спеши с выводами, рост еще не показатель крепости, а во время боя, так, поди, первая крепость это дух. Вот не сломило Петро то, что его парней положило, что сам подранен, что немец кругом, а он наоборот, ребят спас, вывел, и позицию удержал, за то и отметили его наградами да автомашиной с гордым названием «Победа».
Да, машина хорошая.
А тебе-то че она далась? Че заладил, машина да машина?
Де, я ж знаю, Серега завтра поутру к тебе прискачет, расспросы вести начнет.
Михаил, Ильич строго посмотрел на парня, а руки все так же продолжали разбирать могучим пальцами сухие травинки из газетного измятого свертка, который дед достал из шкафчика.
Алексей Ильич, парень, выдерживая тон, ответил деду.
Что сотворил? Выкладывай!
Не, деда, все хорошо, ни че не сотворили.
Помню я твое это «хорошо», в котором мало че хорошего. Расхайдокали машину Петрухе?
Деда, чистенькая, целая, стоит с гараже под брезентом, Мишка сделал паузу, Ильич всыпал размятые травы в большую глиняную плошку с широкими краями, потер друг о друга ладони, поднес их к своему лицу, шумно втянул воздух и только после отряхнул руки от остатков травы о рушник, висевший под шкафчиком, Мы только до совхоза доехали и дождь пошел, сразу назад вернулись, на водонапорке помыли ее и в гараж, так что волноваться причин нет, но вот побелку на шины навести не успели, заметит, как пить дать, утром жди участкового.
Погоди, так этому засранцу годов одиннадцать, не больше, а он уже машину дедову катать ночами надумал!
Де, ты про Филипка что ль? Так я не с ним, мы с Алькой.
Дед поставил обратно чайник на электроплитку, потер рукой нос и присел.
Вот те оторва выросла! Ильич накрыл плошку аккуратной дощечкой, походившей на крышку со смешной ручкой из корявой веточки, Точно все хорошо?
Де, даже лучше чем было.
А чего сразу ко мне и издали заходить начал?
А к кому мне еще?
Странный ты Мишка тип, у него три брата под боком почти год в год одна соображалка на всех, а он мне, деду старому хвалиться пришел!
А я не хвалиться, насупился парень, Я эмоциями, чувствами поделиться. Че я своим то расскажу, как девка, которая младше меня на два года у деда машину угнала, а я под кустами на шухере стоял, как накататься не успели, а я глину с колес отмывал?
И то верно, улыбнулся Ильич, Утром то Петро может и не заметит, да и Серега тоже не с простых. Машина в гараже, цела-целёхонька, мало ли чего дед с контузией наговорит, а то участковому дел нет, как ходить и искать, кто, да где на его машине катался. Максимум покивает и предложит ключи из-под подушки у бабки перепрятать, да внучат крапивой полечить.
Мишка хмыкнул, вытер лицо и руки расшитым причудливым узором с птицами и колосьями рушником, кинул на спинку стула мокрую майку и уселся за стол напротив деда.
Де, а ты откуда про ключи знал?
Что знал?
Ну что они под подушкой у бабки.
Ильич засмеялся, не громко, но откровенно, от всей души, морщинки в уголках глаз собрались в причудливый узор, усы и борода стали двигаться синхронно и необычно, лицо стало напоминать доброе солнышко, которое рисовали в детских книжках
Давай чай пить, дед приподнял деревянную крышку с плошки и его лицо окатили клубы пара, он теперь еще больше походил на солнышко из книжки, только в пушистых и легких облаках, Промерз небось, пока глину то от машины отскребли?
Мы быстро, я и не успел заметить. Мишка обхватил плошку куском ветоши и разлил коричневато-зеленую жидкость в две алюминиевые солдатские кружки, Больше вымок, пока до тебя бежал от Романовых.
Да не накрывай, пусть подышит, Ильич долил кипятка в кружки и плошку, а Мишка суетливо вертел в руках деревянную крышку.
По мастерской полетели запахи утреннего ветра, сырые, с тоненькой горечью нотки из сада и со стороны оврага, немного отдавало пылью и сладким вкусом аира, чабреца. На втором глубоком вдохе раскрывались мята и лист смородины, потом их дополняли хвойные и резкие запахи от апельсиновых и лимонных корок и высушенных лесных яблок. Запахи кружились, сливались в новые сочетания и сменялись один за другим, вырисовывая картины, которые Мишка любил больше всего на свете, рассвет, запах росы с луга и тот особый запах сада, когда весь букет ароматов логически и ожидаемо, завершен запахом мокрой древесной коры, медом и парным молоком.
Мишка, пряник сгрызешь? Ильич разломил рыхлый плоский буроватый брикет на две части и протянул кусок парню.
Спасибо, в самый раз! Жрать то охота от воды!
Мишка откусил кусок пряника, звучно хлюпнул чаем и обхватив горячий металл кружки прикрыл глаза, а там, где-то совсем близко, был ливень, летний, теплый, ночной, под которым они с соседской внучкой Алькой все терли белую глину с черной дедовской Победы и весело хохотали.
Эй, фантазер! Ильич окликнул парня, Домой спать пойдешь, или тут останешься?
Спать? Мишка дернулся, посмотрел на часы и замер, Я спать не хочу, но тут останусь, льет зараза, только обсох.
Спать он не хочет, Ильич фыркнул с усмешкой, Ложись на диван да спи, заготовки на пол переставь, в полете еще уснешь. Свет не гаси, а то бабка заглянет, а ты тут, и в темноте, опять переполох устроит.
Мишка, соглашаясь, кивнул, потянул горячего чаю, ухнул, стараясь делать вид, что ему не так горячо.
Деда, если Серега нагрянет утром
Если Серега и нагрянет утром, перебил дед, То ты тут спишь, с вечера, заработались мы до темна, а там и дождик пошел.
Мишка улыбнулся, стащил с себя мокрые джинсы, встряхнул их и повесил на спинку стула. Дверь за Ильичом закрылась, с улицы в мастерскую влетела сырость и прохлада, но тут же спряталась, растворилась в легком полумраке, в запахе заваренных трав.
Деревянный диван с высокой спинкой и подлокотниками больше походил на дыбу, а не на место для сна, массивный, громоздкий и мрачный, с потрескавшейся от времени краской, причудливыми резными узорами на спинке. Перекинув заготовки на пол под диван, Мишка бросил в изголовье свою старую клетчатую рубаху, в которой работал в мастерской, стянул с вешалки дедов рабочий халат и улегся, стараясь не шевелиться, чтоб кости не упирались в деревянное ложе.
Как только зеленоватый отблеск лампы растянулся в тонкую ниточку света, Мишку окутала теплая и приятная темнота, немного потянула в какую-то глубину, потом резко остановила, но деревянный диван уже не казался таким жестким и неудобным. Перед глазами промелькнула легкая фигурка Алины, в причудливых цветных брюках, в ярко-желтой майке.
Выходи! едва расслышав ее тонкий голос, вздрогнул парень.
Аля стояла в паре метров от Мишки и крутила на пальце блестящие ключи.
Едем? ее голос стал отражаться эхом, запутался где-то, был вокруг, внутри, всюду.
Сквозь легкую дремоту парень все еще видел зеленую бледную полоску от светильника на столе, в голове сами собой побежали мысли, рассуждения, выводы, они то наплывали одна за другой, путались, но потом обрывались и замирали, а в финале всего их действа, почти не напрягая сознание, вдруг появлялась маленькая и хрупкая Аля. Это уже был не сон, а картинки недавних воспоминаний, там, на водонапорке, они вдвоем под проливным дождиком, в самом начале испуганные и взволнованные из-за меловой грязи на машине, а потом глупые, резвящиеся в холодной воде.