«Какой именно?»
«Гамлет из Холмгарта».
«Вот те на! Всемирно известная пьеса!»
«Расцениваем как намек на царственную особу.
«Вы имеете ввиду Павла, Александра, Константина или ныне царствующего?»
«Позвольте, господа, вмешаться в ваш разговор. Зачем вы несете отсебятину? Играйте по тексту».
«Но так записано в тексте. Встает великий князь в ложе и говорит: Позвольте, вмешаться в ваш разговор. И далее, что мы уже слышали. Весь мир театр, а мы в нем актеры, и вы вовсе не князь, а актер, как и все. Фома Фомич, наш благодетель, из ресторана явившись, велел сыграть что-нибудь. Вот мы и играем»
* * *
Что за пьеса такая «Гамлет из Хольмгарта» слишком уж краткая?
Да это не пьеса, так, скетч промелькнул в голове. К тому ж продолженье напишут, название главное есть. В моем театре одного актера, я буду разными голосами изображать персонажей, с вашими схожими, а вы прозревайте обстановку и лица. Уж этим искусством вы лучше всех в нашем веке владеете. Как вы поняли, меня много раз принимали себя за значительную особу.
Каюсь, однажды и я выдал себя за угадайте наперёд за кого
За Пушкина, что ли?
Никогда не догадаетесь, за себя самого.
Ой, Николай Васильевич, расскажите, с ума сойду от нетерпения услышать от вас истуар!
* * *
«По дороге из города N в черт его знает какую дыру, мне довелось разговориться с важною персоной. Дорожная атмосфера, сами знаете, способствует сближению. Лошади бубенцами звенят монотонно, ямщик лошадей своих наругивает более от скуки, чем по необходимости. «Чтоб вашим внукам овса не видать! Чтоб вам самим без подков до Казани скакать! Чтоб вся ваша тройка строптивая разогналась да взлетела, аки птица безумная, да исчезла с глаз долой вместе с коляской постылой! разъярялся ямщик, забывая о том, что сам на постылой сидит, как император на троне. Чтобы у тебя все спицы повыскакивали!» переходил он на коляску и добавлял кое-что непечатное. Особо он отмечал немцев, поляков, французов и англичан, коих он поносил всяческими словами более всего за железные дороги. Они у него еще хуже лошадей оказывались, хотя хуже их, по его словам, никого в мире не было. За оконцем зима: солнышко, мороз. Поля алмазами усыпаны, как сказал бы поэт, хотя ежели оставить его в поле одного на морозе, так он любоваться природой не станет, а побежит к первой попавшейся избе греться, к той самой, какую он в своей поэзии превозносит, а в жизни презирает. Кстати, об алмазах! На груди у персоны из-под распахнувшейся шубы алмазы поблескивали на орденах.
Позвольте полюбопытствовать, обратилась персона от скуки ко мне, что вы записываете в книжке своей записной? Великолепие описываете русской природы?
По правде сказать, я записывал речь ямщика. Уж больно витиеватая ругань неслась с облучков на все, что ни попадя. Особливо от него доставалось тем, до кого он своими кнутом не мог дотянуться, в том числе и до статуи бога Гермеса Трижды-противного, коего он видел в каком-то поместье за оградой лет эдак десять назад и посчитал демоном.
Роман сочиняю, отвечаю его превосходительству.
Как называется сие сочинение?
«Мертвые души».
Мистическое что-нибудь или в поэтическом духе? спрашивает персона.
В сатирическом.
Ах, в сатирическом?! Это интересно. Зачтите что-нибудь нам.
Я и прочел ему начало «Мертвых душ» о безымянных мужиках, обсуждающих достоинство брички Чичикова. Его превосходительство выслушал меня и говорит:
Ерунда какая-то у вас получается. Вам поучиться сатире у Гоголя надобно. В «Ревизоре» у него совсем другое дело. Я вам тоже цитату зачту. Как там у него в начале? «Мой дядя слыл нечестным малым, а был, меж тем, честнейших правил. Когда ж наследство получил, он уважать себя заставил». Как сказано! Дядя стал-таки фигурою, а вот племянник не только не возвысился в нравственном смысле, но и упал, покатился, можно сказать, с лестницы вниз: его, оскорбившего всех своим поведением, из общества выгнали вон на мороз! Ибо Господь умным ума не дает, а он умником слыл, и ему от ума было горе великое. Вот, сатира! Учитесь у Гоголя, молодой человек!» сказала персона и более со мной не общалась».
* * *
В вашем рассказе, Селифана своего узнаю, вами описанного в точности. Большие доки ямщики, да извозчики!
С извозчиками глаз, да глаз нужен. Того и гляди обмишулят, хуже того облапошат. В лес завезут и ограбят, мало того заколдует, в лошадь превратят и будете в упряжке служить до скончания века.
Николай Васильевич, это уж слишком!
Вием, небось, моим попрекнете и все прочими персонажи подобного рода и вида? Скажите еще, таких не бывает? Да, не бывают, однако, встречаются. В России такие бывают извозчики, каких во всей Европе не сыщешь.
С извозчиками согласен, о чем могу рассказать. «Как прозывают тебя, болван?» спрашиваю.
* * *
«Терезий Терентьевич меня прозывают, извозчик, как видите, а фамилия Тристаразов. От того, что рождался на грешной земле столько раз. Ампиратором Неврой бывал, а то и маркизом известным»
«Поймали недавно маркиза, шулером оказался. Стало быть, ты из-под стражи сбежал?»
«Каюсь, сбежал, из Шарантона. Слыхали, о месте таком?»
«Да ты и впрямь умствовать научился, мерзавец!»
«В свое время Платоном был, многому от него научился. Кем только не перебывал, прежде чем»
«Дураком умудрился родиться в России».
«У всяческого народа одна видимость в назначении свыше, а у нашего планида на спине, и мы, наподобие Атланта единого, идем с ней незнамо куда».
«Да как же он, ваш Атлант, не слезая с печи, идти еще куда-то умудряется?»
«Метахвизика тут, ваше благородие, сугубая. Проезжий немец за меня пуд серебра отдавал за то, чтобы я в академии у них про себя рассказал. Вы, говорит, Уникаль! Ну, тут наш барин его и спрашивает, что, мол, он думает о русском помещике, ежели даже ничтожество, вроде меня Идеаль? Немец возьми и скажи: помещик, мол, ваш ленив и не отёсан. Ну, тут, как был, так меня и не стало. Прыгнул в оконце и деру дал в лес купчишек останавливать, а оттедова вскорости в Петельбург. Теперь вот с кафедры своей извозчичьей выступаю будизм проповедую. Народ пробуждаю от спячки».
* * *
Павел Иванович, вы лучше признайтесь, когда черт надоумил вас души скупать?
Да, погодите вы с вашими душами, все еще впереди. Живых предостаточно. Не скоро сказка сказывается, а уж, если поехали, то держись!
Куда направляемся?
Во Францию, скажем. В путешествие отправимся из Петербурга в Париж с заездом в Прагу, Пергам, Пятигорск и Пекин.
Далековато, однако!
* * *
«Где это я, господа?»
«Как это где? В почтовой карете, в омнибусе, можно сказать».
«Куда направляется сей экипаж?»
«Из Петербурга в Париж».
«Из Петербурга, говорите? Должно быть, я тоже оттуда. Вот только себя позабыл».
«Да это со сна. Проснулись и никак не придете в себя».
«Батюшки светы! Что творится! Да я все еще сплю, а вы, господа?».
«Мы играем в пьесе Крамольника Путешествие из Петербурга в Пекин. Как сидели в карете, так и сидим, понимаете?»
«Да, понимаю, то есть, нет, не совсем».
«Беседуем, а спектакль идет своим ходом, как верблюд по пустыне».
«Куда направляется сей»
«Верблюд? В Багдад, разумеется, а мы из Парижа, как сказано в пьесе, в Пекин».
«Сами вы кто?»
«У автора сказано, куда направляемся и откуда, а вот, кто мы, не сказано».
«Господа, вот объясненье всему! Не только я, но и вы не можете вспомнить о себя ничего. Что ж получается? Нас посадили в карету: поезжайте, куда глаза глядят, а там, будь, что будет. Нет, так не пойдет. Давайте-ка выйдем на первой же станции и заявим в полицию на Крамольника. Пускай объяснит, кто мы, куда и зачем!»
* * *
Николай Васильевич, а вы заметили в том экипаже меня?
Вас не заметить нельзя.
Хотите продолженье услышать? «Я, господа, сообщил гусар, вспомнивший кое-что о себе, генеральская лошадь, пардон генеральскую лошадь в отставке нет, лошадь на службе, а генерал в отставке. Я с ним на спор она у него, подлеца, лошадь, то есть, шампанское ведрами пьёт. Я её перепил».