Ермаков Дмитрий А. - Красный берег

Дмитрий Ермаков

Красный берег

© Ермаков Д. А., 2023

© Машьянова А. А., иллюстрация на обложке, 2023

© Издательство «Родники», 2023

© Оформление. Издательство «Родники», 2023

Когда началась эта река? Бог знает Из болота лесного, гиблого ручьём сочится. Вот уже и речушка. Вот и река в берегах дремучих, где высоких, а где пологих. Небольшая, да и немаленькая. Название оканчивается на «га», как и у сотен ближних рек и ручьёв.

Несёт река свою воду, отражает берега и небо, как положено, вливается в другую реку, а та ещё в другую, а та уже в студёное океан-море

Когда осели на её берегах люди? Река не скажет, а люди не помнят. Люди живут. Люди пашут и строят. Люди ловят рыбу и бьют зверя. Люди любят и ненавидят. Люди оплакивают своих мертвецов и свои умершие деревни. И снова строят, и пашут, и любят, и умирают Всему есть место на берегах реки. Вода её время. Небо, отражённое водой,  вечность

Глава первая

1

Сначала, с грохотом сшибаясь на излуках, уплыли громоздкие льдины, потом ещё долго проплывали серые ноздреватые льдины-оскрёбыши

Тяжёлое серое небо придавило землю и воду.

И по большой, плоской, придавленной небом воде увозили бабушку

Снега в ту зиму выпало много, он таял, река разбухала, заливала берега. Теперь уж до следующего льда из Ивановки, с Красного Берега, в большой мир лишь в объезд, крюк десять вёрст до моста, либо на лодках и плотах.

А говорят, что и мост снесло

Васятка стоял на берегу, смотрел, как удаляется плот, посреди которого гроб. Плот качался, мужики с трудом выгребали поперёк течения. Казалось, гроб вот-вот соскользнёт в воду, и бабушка утонет. За мужиков он не боялся они живые.

От берега отчалили ещё три лодки, в одной из которых и мама. Все едут прощаться с бабушкой. Там, на том берегу, у церкви, её зароют в землю. И в подтверждение этой неизбежности с того берега, от колокольни, плывёт тягучий печальный звук.

Голые вички затопленных ив торчат из воды, как вешки. Лодки плывут между ними, направляемые гребцами, отяжелелые молчаливыми людьми в тёмной одежде.

 Пойдём-ко, Васятка, домой. Не ровён час продует, заболеешь,  по-взрослому говорит сестра Полина, ради него оставленная дома.

По грязной, размокшей, истолчённой десятками ног дороге возвращались они к родной избе

Ивановка три десятка домов. Пять из них вдоль реки, остальные двумя рядами уходят вглубь берега. Серебристые, будто инеем подёрнутые, стены бань и сараев; тёмные, высокие, в одной связи с обширными дворами избы с полукруглыми поверху окнами, со скупой резьбой наличников и застрех; драночные чёрные крыши Всё сейчас хмурое и тяжёлое, как небо

Снег ещё кое-где остался в тени кустов, под глухими стенами амбаров и бань, но всё в природе уже готово к новому кругу, ждёт сокровенного мига А бабушка их, Аграфена Ивановна Игнатьева, ушла в другой мир, в ту неведомую жизнь, в которую и верила, и будто бы уже прозревала незрячими в этом мире глазами

Бабушка уже давно, сколько он помнил, ничего не видела. Она сидела в своём уголке за печкой, там и спала на лавке, рассказывала сказки да «про прошлую жизнь» сперва внучке Полине, а когда та подросла и всё чаще стала уходить из дома на взрослую уже работу, либо вечерами, с прялкой, к кому из подружек, стала бабушка внуку Васе те же побасёнки бухтить Ещё песни пела очень хорошо, и на праздниках, бывало, просили её особо и слушали все сидевшие за длинным столом

В тот день никого в избе не случилось отец у них на войне, Полина по своим девичьим делам где-то, мать со скотиной обряжалась. Бабушка сидела тихо и как-то особенно, что-то творилось в ней Позвала: «Васятка, иди-ко сюда, милой» Он подошёл, думая, что бабушка расскажет сказку, но она молчала, только гладила его по голове твёрдой сухой ладонью. «Бабушка, а спой песню».  «Не до песен мне сегодня, милой».  «А хочешь, я тебе стопочку налью?»  спросил Васятка. Он знал, где стоит у матери бражка, а стопка в доме одна серебряная, с надписью по кругу: «Выпить пора ура!». Отцовская, вернее, дедовская ещё, подаренная ему воздвиженским барином в старые годы за что-то «А и то! Налей-ка мне, Васятка Больше-то не пивать». Он уже знал действие браги. На праздниках, когда просили бабушку спеть, всегда перед тем наливали.

И бабушка выпила.

 Про Мальвину, бабушка!  попросил Васятка.

 Балладу-то ну, давай, балладу

Песня та странная, не крестьянская, и называли её почему-то «баллада». А бабушка её ещё по молодости под окном барской дочки пела любила та. А научила той песне повариха из Петербурга привезённая Всё это тоже рассказывала она внучке и внуку

Бабушка упёрлась обеими руками в край лавки, будто вглядываясь во что-то невидящими глазами, негромким ровным голосом запела, чуть покачиваясь

Голос бабушки креп, набирал силу, и расправлялась её давно, казалось, навечно согнутая спина, и она будто не здесь уже была, а там в песне

 Мать, да ты что?  Васяткина мать вернулась.  Что это бабушка-то у нас?..

 Верка, посылай за попом, пора мне  тихо ответила бабушка, тяжело легла и больше уже не встала

Дома Полина дала Васятке кусок пирога с картошкой, налила в чашку кипятка. Села у окна за пяльцы. А Васятка уплёл пирог, влез на тёплую печку и там лепил из прихваченного с улицы кома глины фигурки человека, собаку, кошку

После полудня вернулись с того берега (уплывали-то совсем рано утром). Полина выставила кутью, приготовила посуду. Среди приехавших был и жандармский, кажется, офицер. Молоденький и какой-то, хоть и при форме, невоинственный, может из-за очков, которые всё время сползали с переносицы, или из-за смешно подкрученных, не идущих ему усов

Впрочем, жандармский ротмистр, Иван Андреевич Сажин, приехал, конечно, не ради поминок древней незнакомой ему старухи. Но подвернувшейся оказией в Ивановку воспользовался. Он приезжал в село Воздвиженье, в гости к подполковнику Зуеву, и для разговора и пригляда за местным священником отцом Николаем, организовавшим в селе «крестьянскую чайную» и яростно боровшимся с пьянством среди своих прихожан. А в Ивановке хотел проведать ротмистр Сажин ссыльного поселенца Потапенко.

И тут, в Ивановке, выяснилось, что ссыльного никто не видел уже два дня

В дом Игнатьевых заходили соседи выпивали рюмку, заедали кутьёй. «Земля пухом и вечная память»,  говорили либо что-то подобное и уходили не принято на поминках рассиживать Мужиков мало, тех, кто в силе да возрасте, война призвала, уже третий год как. Остались недоростки, переростки да негодные к службе, как отцов брат дядя Михаил, с покалеченной, перебитой ещё по молодости и неровно сросшейся, усохшей левой рукой.

 Васька, а ты чего там забился-то?  захотел, видно, приободрить дядя племянника, отдернув занавеску, глянул на печь.  Ну, ты чего, спишь?..

 Нет, божатко

 Верка, глянь парня-то, не заболел ли?  Что-то насторожило Михаила Игнатьева в Васяткином голосе.

Ротмистр Сажин тоже выпил рюмку за помин души новопреставленной и, разместившись в отведённой ему горенке, вызвал через хозяйкину дочь старика Кочерыгу.

Тот одиноко жил в кособокой избёнке на отшибе рыбак и охотник, к которому относились все, с одной стороны, шутливо-презрительно, чему подтверждением и неблагозвучное прозвище, за то, что он не работал на земле; с другой стороны уважительно, потому что в своём деле, охоте и рыбалке, в знании реки и леса он был главный знаток во всей краснобережной округе.