Случилось что?
Хрен его знает. Что-то.
Всё? Ни у кого нет ничего в руках. Я ещё утром заметил: когда они одного такого же добивали толпой, ни у одного не было ни камня, ни палки. И вожаков нет. Стадо.
Похоже, болевая чувствительность на нуле. Как эта бабка долбилась головой о стекло бр-р-р
Бешеные они какие-то. С пол-оборота заводятся. Что случилось, как думаешь?
Понятия не имею. Массовое отравление чем? Вода? Какой-то газ? Нет таких заболеваний, чтобы здоровый человек проснулся идиотом. Самое главное: мы-то отчего в своём уме?
Вот я и говорю: сдёргивать надо. Пока не прилетели и не разобрали нас на анализы. Значит, так. У тебя документы с собой?
Нет, дома.
Где «дома»?
В больнице.
Ты там живёшь?
Да, в подвале.
Ладно, хоть не в морге.
А там патологоанатом живёт.
Ты что, серьёзно?
Абсолютно. Переоборудовал один бокс и живёт.
Ну и бардак у вас в больнице, однако. Ладно, сейчас заезжаем в пару магазинов по дороге, затариваемся, я тебя подбрасываю к больнице, еду домой, потом забираю тебя и на объездную. Да, ты водишь?
Вожу что?
Машину, блин!
Нет, подавленно сказала я.
Ладно, стреляешь, и то хлеб. Что ещё от бабы требовать Выходи, прикрывай. Ардон, пошли.
Он впустил пса в открытую дверь магазинчика, помедлил несколько секунд и вошёл туда сам. Я топталась у машины с карабином наперевес, поглядывая по сторонам, пока он загружал в «Ниву» коробки с тушенкой и упаковки минеральной воды.
В булочную Сергей зашел только после того, как Ардон прочесал торговый зал и подсобку.
Пошли сюда.
Я вошла вслед за ним в ювелирный магазин и слова сказать не успела, как он разбил моей монтировкой значит, и её прихватил? несколько витрин с золотыми украшениями.
Ты что, рехнулся? Что ты делаешь?
Он одним гибким кошачьим движением повернулся ко мне, и на лбу у меня выступил холодный пот. Я уже видела это лицо маску ярости с неистовыми бледными глазами Вчерашняя сцена на базаре, Стасик размазывающий кровь и слезы по своему лицу пожилого ребенка
Ты со мной так не разговаривай, поняла? сказал он медленно, с присвистом дыша сквозь зубы. У меня после контузии нервы ни к черту. Повторяю ещё раз, для тех, кто в танке: распоряжаюсь я. Ты делаешь, что сказано. А нет чапай пешком в свою Хомутовку.
Командовать своим псом будешь. Хочешь иметь на своей стороне ещё один ствол держись в рамках. Тебе нужен лишний стрелок, мне колеса, так что давай будем взаимно вежливы, договорились? Я была неправа, слишком резко высказалась. Нам лучше прорываться вместе, чем порознь, согласен?
Ну.
Так вот, во-первых, здесь явно есть камеры. Во-вторых, зачем нам сейчас побрякушки?
Ещё раз, для сильно умных. По пунктам: камеры я отключил: этот магазин тоже наша фирма охраняет, и я здесь бывал. Кстати, и там, в «Сафари», тоже отключил как только понял, что жареным пахнет. А золото если эта заварушка затянется, то цениться будут консервы, оружие, патроны и золото.
А ещё бензин и лекарства.
Правильно. Подумай, что взять в больнице. А пока держи.
Он вынул из разбитой витрины несколько планшетов с золотыми цепочками и сунул их мне.
На, выбери десяток подлиннее и потолще и надевай. Только этикетки оторви.
А ты?
И я тоже. Бери еще золотые часы с браслетом, кольца, серьги бриллианты вон на том прилавке.
У меня уши не проколоты.
Ну и зря. А так бы вынула серьгу, отдала солдатику на блок-посту все довольны, и пацан не спалится.
Я механически застегивала на шее золотые цепи, думая, что никогда не имела столько украшений и никогда они не приносили так мало радости.
Под одежду спрятала? Всё, пошли!
Сергей высадил меня у шлагбаума, перекрывавшего въезд в больничный двор, и «Нива» исчезла за углом.
Я побрела к двери в подвал по раскаленному асфальту, в который раз чувствуя иррациональность происходящего. Что за дешевый боевик. Обвешанная золотом, как новогодняя елка, «Сайга» наизготовку, с досланным в ствол патроном, палец на спусковом крючке неужели это я? Труп, облепленный мухами, и золотые часы на моей руке, сжимающей карабин бред, бред, бред Может быть, я сплю? Но от черно-красной лужи на асфальте тянуло таким знакомым по кафедре судебной медицины сладковатым смрадом, что стало ясно: это не сон и не кино, на набережной по-прежнему жрут, дерутся и убивают походя, невзначай.
В городе, кажется, не осталось нормальных, вменяемых людей. А что происходит за его пределами? Что с Димкой?
Я несколько раз подряд набрала его номер, потом номер Натальи Николаевны. Никто не ответил, и стало ещё страшнее. Но сквозь страх, как росток сквозь асфальт, пробивалось ясное осознание: жив Димка или мёртв, но я его найду. И ничто меня не остановит, кроме смерти.
Железная дверь подвала отгородила меня от безумия этого дня, и на миг показалось, что всё по-прежнему как неделю или месяц назад. Я потрясла головой, избавляясь от опасной иллюзии, и принялась собираться. В первую очередь документы. Паспорт в карман джинсовой рубашки, застегнуть клапан, проверить, что пуговица пришита крепко. Диплом и врачебную печать во внутренний карман сумки. Я вывернула на стол кошелёк и выбрала купюры из груды мелочи. Там же оказалась бумажка то, что нагадал мне Повелитель птиц, так и не собралась прочесть предсказание. И его в карман вместе с деньгами память о том мире, который ушел, наверно, навсегда. Даже если всё будет по- прежнему, я-то прежней уже не буду.
Я вдела в шлевки джинсов старый Андреев ремень. Единственная его вещь, которая у меня осталась, обычный офицерский ремень из неизносимой сыромятной кожи, подписанный с внутренней стороны синей шариковой ручкой.
А что здесь написано «Змей»?
Их всегда помечают, чтоб не путать. А это моя кличка, ещё с училища, с первого курса. И ремень ещё с училища.
Змей-то почему?
Из-за фамилии.
А я её так и не знаю.
Простая у меня фамилия Кобрин. Это деревня такая под Питером, недалеко от Гатчины Кобрино. Вроде предки оттуда были. В училище сначала, конечно, Коброй звали, пока я кое-кому рыло не начистил. А потом на рукопашке просекли, что из захватов всегда ухожу и растяжка хорошая. Вот и прилепили. Змей так Змей. Так и осталось.
Чем же тебя кобра не устроила?
Да ну, в женском родеБыл бы ещё лётчиком ладно, Покрышкин вон на «Кобре» летал. И Речкалов тот пятьдесят немцев на «Кобре» завалил.
О нём я и не слышала.
Ну да, мы же ленивы и нелюбопытны
Я исправлюсь. А другой ремень у тебя есть?
Конечно.
Тогда оставь этот здесь. Вернешься заберешь.
Воспоминание оказалось таким живым и болезненным, что я застонала сквозь зубы. И, словно затем, чтобы наказать себя за слабость, затянула ремень так, что стало трудно дышать. Еще раз обругала себя и ослабила ремень так, чтобы стало удобно. Ветровку, белье, джинсы, пуловер, несколько футболок что ещё?
Свистульку. Керамическую птичку, память о счастливом времени, когда жизнь осыпала меня своими дарами, возвращая недополученное в детстве и одинокой молодости. Радость, от которой, кажется, вот-вот взлетишь в вечернее небо под звонкий переливчатый свист Птичка умещается в кулаке, она и не весит- то ничего, и места не займёт, уверяла я кого- то про себя, заворачивая игрушку в носовой платок и пристраивая её в карман сумки рядом с дипломом и печатью.
Дура. Сентиментальная дура.
Я застегнула карман на «молнию». Пусть дура, но свистулька поедет со мной в неизвестность и дальше.
Картинки этого безумного дня, казалось, отпечатались у меня на сетчатке, и, бросая вещи в спортивную сумку, я видела их вновь и вновь. Лицо «семьдесят третьего» маска, на которой не осталось ничего человеческого. Толпа на набережной: живые и мертвые вперемежку. Йеху. Биомасса. Что же всё-таки случилось?
Я вскинула сумку на плечо, подхватила карабин и пошла к выходу, не оглянувшись. Заперла за собой дверь в подвал, кинула связку ключей в наружный карман сумки и застегнула молнию.