Как часто вас беспокоят боли? спросил врач, не пытаясь осмотреть пациента.
Постоянно, соврал Саша. Особенно после ходьбы по распутице в моей деревне.
О, знаете, с умным видом сказал доктор, это тяжёлая форма аневризмы, вам срочно нужна операция, без неё вы не протянете и пяти лет.
Да, потупил взгляд Александр, я уже договорился с профессором Мойером из Дерпта, но мне нужна медицинская бумага, чтобы выехать за границу.
Э-э-э, протянул врач, косясь на дверь. Ему явно хотелось вернуться к столу. Приезжайте через неделю. А лучше через месяц. Я вам напишу рекомендацию.
Вернувшись в Михайловское, Пушкин принялся за прошение.
«Всемилостивейший государь!» начал он. В этом месте Александр задумался. С одной стороны, слова нетрезвого доктора давали некоторую надежду на законное подтверждение диагноза, а с другой Николаю Саша не верил. Ну, не верил и всё тут. Почесав левую щёку чуть ниже бакенбарда, он продолжил писать. «В 1824 году, имев несчастье заслужить гнев покойного императора Ныне, с надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием» А теперь можно было сделать акцент на состоянии здоровья: «требует постоянного лечения осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие краи». Тут Саша скривился, но сделал над собой усилие и подписался: «императорского величества верноподданный Александр Пушкин». Поставил точку, выдохнул и запустил чернильницею в стену.
Новостей никаких не было. Саша бы умер в тоске и ожидании, если б в Тригорское не вернулись Осиповы, а следом за ними Алексей Вульф, да не один, с приятелем-однокашником. Николая Языкова Пушкин знал заочно, со слов Алексея и по переписке. Он тоже был поэтом, неплохим для его возраста, этим и заинтересовал Александра. При личном общении простой и открытый юноша понравился Саше ещё больше. Они много разговаривали Пушкин опять почти поселился в Тригорском, но и к себе звал приятелей. Языков подружился с Ариной Родионовной, да и она привечала его, как родного. Месяц пролетел за шумными застольями, перемежающимися баней, купанием в Сороти и няниными сказками. Саша и думать забыл о своих заботах, однако губернатор Адеркас снова прислал ему приглашение на этот раз с предложением пройти нормальное медицинское обследование во врачебной управе Пскова. Отказываться было нельзя Адеркас был расположен к Пушкину и мог поспособствовать его возвращению в столицу. Но и отрываться от весёлого времяпровождения тоже не хотелось. Проблема решилась просто Вульф и Языков сами напросились сопровождать Сашу в Псков. Отъезд был назначен на восемнадцатое июля.
Вечером накануне Пушкин остался один ему нужно было собрать документы, а утром он обещал заехать за приятелями в Тригорское. Уже стемнело, няня внесла свечи и села в уголок, вздыхая.
Что с тобой, мамушка? спросил Саша, оборачиваясь от шкафа.
Неспокойно мне, голубь мой.
Было б чего переживать! Я ведь действительно еду в Псков, на этот раз именно туда, к доктору.
Я это знаю, родненький, но душа болит, пожаловалась Родионовна.
Ну от этого никакого лекарства нет. Разве что выпить?
Няня махнула на него рукой и понизила голос:
Сон мне снился намедни. Хочешь верь, хочешь не верь. Ждёт тебя, свет мой Александр Сергеевич, дальняя дорога в тёмные леса. Я тут собрала немножко, она смутилась. Ты только не серчай! Давай зашью в подкладку.
Арина Родионовна пошарила в переднике и достала тощую пачку синих ассигнаций.
Господи, мамушка, что ты придумала! воскликнул Саша, но по сердцу его пробежал холодок. Нянины предчувствия редко обманывали.
Позволь! попросила няня. Мне спокойнее будет.
Надо признать, что денег у Пушкина и впрямь было немного, а те, что ему платили за публикации, сразу расходились на игру или выпивку. Поэтому мамушкина поддержка оказалась бы кстати, если б не ужасная неловкость ситуации. Слёзы выступили у Саши на глазах, он бросился к няне и крепко обнял её, целуя морщинистые щёки. Няня тоже расплакалась и после всё всхлипывала, зашивая деньги в Сашин жилет.
Утром Пушкин уехал в Тригорское. Солнце только-только показалось из-за горизонта, но пчёлы уже поднялись над лугом, предвещая жару. Не заходя в дом, Александр ждал, пока появятся Вульф и Языков, но на крыльцо к нему вышла Прасковья Александровна.
Доброе утро, Сашенька, непривычно ласково поздоровалась она.
Доброе, ответил Пушкин, он уже мысленно был в Пскове. А где?..
Проспали они, махнула рукой хозяйка, поняв вопрос с полуслова. Скоро соберутся, она подошла к Саше и взяла обе его ладони в свои. Будь осторожен. Я прямо места себе не нахожу даже не спала сегодня. Что-то не то в воздухе.
Душно, легкомысленно ответил Пушкин. Наверное, будет гроза. Нужно успеть доехать до города.
Да, может, дело в этом, задумчиво сказала Прасковья Александровна, отпуская его. Тогда не буду задерживать, она погрустнела.
Милая моя Прасковья, заметил, наконец, её угнетённость Саша, всё будет хорошо. Мы вернёмся дней через пять и сразу к вам. И Алексея я верну в целости, он усмехнулся.
Вульф оказался лёгок на помине и прервал их прощание. Шумно вывалившись из дверей, они с Языковым погрузились в коляску и, дождавшись Пушкина, погнали в Псков. Когда вечером началась гроза, приятели уже были в гостинице.
На следующий день Александр сразу занялся делами. Во врачебной управе его осмотрел доктор и, к удивлению, подтвердил диагноз.
У вас расширение вен обеих нижних оконечностей, особенно правой голени, заявил он. И затруднённость в движении вообще, ведь так? особенным вопросительным взглядом посмотрел эскулап.
Как вы верно подметили, сударь! осторожно ответил Саша. Сколько я вам должен?
Сколько изволите, врач опустил взгляд, но гербовая бумага стоит три рубля.
Пушкин дал десять именно за то заключение, которое ему было нужно.
С оформленным документом он явился к Адеркасу.
Я позволил себе придержать ваше прошение до получения медицинских бумаг, сообщил тот. Теперь я отправлю весь пакет дальше. Вы же понимаете, невозможно сразу передать письмо Его Императорскому Величеству, оно должно последовательно подняться наверх, он сделал движение ладонью. Возможно, для вас это окажется к лучшему, пройдёт какое-то время после казни.
Пол будто бы вылетел у Саши из-под ног.
Какой казни? выдавил из себя он. Я ничего не знаю.
Ох, на добродушном лице губернатора появилась озабоченность, вы сядьте, сядьте. Может, воды?
Пушкин отрицательно качнул головой.
Кого? хрипло спросил он. Это же не секретные сведения?
Нет, конечно, нет. Просто до нас новости долго идут. Уже шесть дней тому. Пестель, Каховский, Муравьёв-Апостол, Бестужев-Рюмин и Рылеев повешены. Остальные в Сибирь.
Пушкин чуть слышно выругался и до крови прикусил себе губу. Внутри всё кипело и требовало выхода. Приговор суда был предсказуем, но при этом казался совершенно невозможным.
Адеркас прикрыл уши руками:
Учтите, любезный, я ничего не слышал. Сочувствие мятежникам карается нынче не мягче, чем само участие в заговоре. Держите себя в руках.
Александр!
Пушкин открыл глаза. И тут же закрыл, реагируя на невыносимо яркий свет.
Барин, проснитесь!
Саша заслонился рукой и осторожно выглянул наружу. Перед взором его всё расплывалось, в горле саднило, при этом ужасно мутило и хотелось пить. «Вот стыдоба-то, подумал он. Словно братец Лёвушка». От этой мысли стало ещё хуже. Пушкин прокашлялся и хрипло спросил:
Ч-кхх-то случилось?
Одна из размытых фигур у постели пошевелилась и сказала голосом Вульфа:
Эллины бы сказали, что ты сожительствовал с Дионисом.