Арина Родионовна была права. Анна Керн прислала Пушкину прочувствованное письмо о том, что бросает опостылевшего старого мужа и возвращается из Риги в Петербург. En signe d'amour она передала увесистый томик любимого Сашей Байрона. Пушкин не знал, ехать ли ему к Анне, или опять всё пустое кокетство, и ничего больше не будет, но хотелось надеяться как никогда. Ссылка давила и сковывала руки, хотя не было уже царя, который мог бы покарать, но закон и наказание едины, независимо от личности монарха. Нужно было сперва написать прошение на имя императора Константина. Здравый смысл и няня остановили Пушкина в тот раз. Но теперь чаша весов снова склонилась в сторону побега.
О побеге Александр задумывался с первого дня ссылки в Михайловском. Год назад он даже составлял для брата список того, что ему привезти в дорогу: «Бумаги, перьев, облаток, чернил, чернильницу de voyage, чемодан, Библии 2, вина Soterne Champagne, сыр лимбургский, курильницу, lampe de voyage, allumettes, табак, глиняную трубку с черешневым чубуком, bague, medaillon simple, montre». Но тогда это всё было лишь мечтанием. Желание свободы, желание любви всё ничто по сравнению с зовом дружбы. А уж если все трое тянут в одну сторону
Да, мамушка, надо ехать, остановившись на минуту, сказал Александр и, порывисто обняв Арину, закружил по комнате. Меня все ждут, и я всем нужен! пропел он.
Окстись, батюшка! высвобождаясь из объятий и оправляя сбившийся набок чепец, воскликнула Арина Родионовна. Какая надобность тебе перечить Императорскому Величеству Александру, упокой Господь его душу? От кого на этот раз письмо?
От моего Жанно! Помнишь его? Он приезжал прошлой зимой.
Как не помнить! Солидный барин и приятный мужчина, не ожидала от него такой опрометчивости. Виданное ли дело, в самую смуту ехать?
О какой смуте ты говоришь, мамушка? попытался прикинуться простачком Саша. Да я в Псков только съезжу на недельку и назад.
Ну-ну, недоверчиво глянула на него Родионовна. С кем поедешь-то? Один?
Дядьку Никиту возьму, только сперва к Осиповым съезжу. Вдруг им тоже что-нибудь нужно в городе.
Хорошо, батюшка, покорилась няня. Сейчас девок пришлю, приберут у тебя.
Саша махнул рукой и, не обращая более внимания на няню, пристроился на чистом уголке стола писать письмо Анне Керн, чтоб передать его с почтой Прасковьи Александровны. Пока французские слова, присыпанные песком, подсыхали на бумаге, Пушкин быстро одевался для визита. Белоснежная рубашка с таким же шейным платком, горчичный жилет с позолоченными пуговицами, из кармашка торчат часы. Коричневый фрак с длинными фалдами и брюки в тон. Высокие сапоги a la russe, тёплый плащ на дворе всё же декабрь, хоть снега пока и нет. Обычно Александр заезжал в Тригорское запросто, но сегодня ему хотелось какого-то праздника. Кто знает, как изменит его жизнь это путешествие в Петербург. С одной стороны, няня права, это действительно опасно. Пущин пишет: начинается! Неужели они хотят свергнуть Константина? Очень жаль, если так этого брата Романова Пушкин уважал более других. «С другой стороны, может, ничего и не случится, беспечно думал он. Отложат, передумают. Тогда я просто поеду к прекрасной Аннет! Она будет моей мы кинемся в ноги императору Константину, он романтик и оценит наш порыв, разрешит Анне развод, и мы с ней уедем в Европу», размечтался Саша.
Решено! сказал он вслух. Основной багаж был у него давно собран. Оставалось только уладить детали. Подхватив письмо двумя пальцами, он отряхнул его прямо на пол, свернул и запечатал облаткой.
В Тригорском было сегодня не так весело, как обычно. Хозяйка, Прасковья Александровна, застудилась и ходила с замотанным шалью лицом, не желая пугать дорогого гостя воспалённой кожей. Старшие девушки были расстроены новостями: вообще-то Пушкин сказал им, как и няне, что едет в Псков на неделю-другую, но даже такая разлука с любимым соседом огорчила их. Анна даже выронила платок из рук и не заметила этого, глядя Саше прямо в глаза.
Как? своим обычным робким голосом спросила она. Сейчас? Но к Рождеству же вы вернётесь?
Да, разумеется, не тревожьтесь, милая Аннетта, любезно соврал Александр. Берите пример с сестёр! он кивнул на Катю и Машу, которые под столом укладывали спать кукол, не обращая внимания на взрослых. Скоро приедет Алексей, вам всем будет веселее.
Да ну, братец и вполовину не так забавен, как вы, дорогой Пушкин! вклинилась в разговор прямолинейная Зизи. Прасковья Александровна, несмотря на свою показную строгость, детей воспитывала в свободных нравах. Шестнадцатилетняя Евпраксия, для домашних Зизи или даже Зина, уже чувствовала свою возросшую власть над мужчинами, и Саша ей охотно поддавался.
Действительно, что может случиться с нашим милым Александром Сергеевичем в Пскове! заметила Прасковья Александровна, проницательно посмотрев на Пушкина. Анна, право слово, ну что ты дрожишь, как заяц? Накинь вон платок свой, чего пол им метёшь, укорила она дочь.
Кстати, о зайцах! вдруг вспомнил Саша. Прасковья Александровна, вы верите в приметы?
Ну, смотря какие, пожала плечами хозяйка дома. Бывает, что и сбудутся, но чаще нет, наверное, не верю. А что случилось?
Представляете, еду к вам, а тут прямо из-под колёс заяц! Белый уже, хорошо видно было в сумерках. Выпрыгнул на дорогу, постоял мгновенье и умчался через поле к лесу. Ах ты ж, думаю, ушастый, был бы я гончей затравил бы тебя! Говорят же, дурная примета встретить зайца перед поездкой.
Зизи покатилась со смеху.
Мать с неудовольствием взглянула на неё.
Не хотите ехать не ездите, -рассудительно сказала Прасковья Александровна Пушкину.
Да, да, оставайтесь, в голос запросили Анна и Алина, но Евпраксия снова встряла в разговор:
Ну, Пушкин, вы же такой взрослый, а верите во всякий вздор! Так я в вас разочаруюсь! она погрозила ему пальчиком. А вообще-то, сейчас вы направлялись к нам, а вовсе не в Псков. Неужели вы считаете, что приехали зря? она надула губы и скорчила гримасу так, что Саша рассмеялся.
Что вы, что вы, Зина, к вам никакие приметы не относятся, только если самые лучшие!
Вот то-то же!
Вечер окончился быстро, ехать домой, в Михайловское, посреди ночи не хотелось, и Пушкин поддался на уговоры хозяйки остаться до утра. Тем более, у него было к ней дело.
Девочек всех, и маленьких, и больших, отослали спать. Саша пообещал им, что раньше завтрака не уедет. Теперь можно было спокойно пить чай с брусничной наливкой и яблочным пирогом, прощаясь перед дальней дорогой.
Когда ты едешь? спросила Прасковья по-французски, переходя на «tu».
Пока не решил, честно ответил Саша. Может, завтра, может, парой дней позже. Но у меня есть письмо, которое я бы хотел отправить быстрее. Вы не посылаете нынче почту в Петербург?
Анне написал? напрямую спросила Прасковья. В последнее время между тёткой и племянницей установилась взаимная неприязнь на почве ревности, но Пушкину женщины друг на друга не жаловались.
Саша пожал плечами и протянул надписанный конверт.
Это ты удачно спросил, как раз с утра Арсений едет в Петербург с яблоками. Я накажу ему передать.
Пушкин поцеловал её руку в знак признательности. В ответ Прасковья погладила его по щеке. Он перехватил руку и прижал к губам её ладонь.
Merci beaucoup! шепнул Александр, подразумевая её великодушие.
Отпустив, спросил, будто между прочим:
А что вы делаете, когда отправляете своих людей в столицу? Нужны же документы. Неужели каждый раз выправляете? он потянулся за пирогом, изображая равнодушие к обсуждаемому вопросу.
Для этого вполне достаточно моей подписи и личной печати, так что сделать подорожный билет совсем нетрудно. Нужно только написать имя, приметы и цель поездки. Я всегда пишу «по семейным надобностям», незачем жандармам знать подробности моей жизни.