Отправив Алексея и найденного ямщика с няней в людскую, вспоминали, конечно, Лицей и старых друзей-однокашников.
О, чуть не забыл! Жанно, уже сытый и благодушный, раскуривал трубку. Тебе Илличевский передавал привет. Мы с ним теперь, как бы сказать, почти коллеги. Он, как приехал из Томска, назначен столоначальником в отделение судных и тяжебных дел Министерства Финансов.
И как ему понравилось в Сибири? спросил Александр, сам удивившись словам "понравилось" и "Сибирь" в одном предложении.
Ты знаешь, говорит, неплохо. Но у него отец там губернатором служил, если помнишь, под папиным крылом и почтмейстером в Сибири можно быть. Хвалил этот Томск, хоть там и деревня, право слово, судя по его рассказам. Но, говорит, «до Бога высоко, до царя далеко», если есть власть, мол, все уважать будут, и никто слова поперёк не скажет, делай, что хочешь. Кстати же, сувенир передал. Я привёз, только не знаю, зачем бы тебе это было надо, Пущин полез в карман жилета и достал маленькую лошадку, искусно вырезанную из дерева. Держи на удачу.
Саша взял игрушку двумя пальцами. Лошадка была тёплой от тела Жанно и пахла хвоей. Он покатал фигурку между ладонями. Алексей Илличевский нравился Пушкину, у них всегда было взаимопонимание. Да они даже стихи друг другу редактировали, а это дорогого стоит!
Спасибо! от души сказал Саша. Про кого ещё что слышно? Что Кюхля?
Пару лет назад вернулся из Парижа, преподаёт теперь словесность в Москве, в женском пансионе, Пущин хмыкнул.
Эх, женский пансион Почему он, а не я? мечтательно вытянув ноги, вопросил Александр.
Да, собственно, почему не ты? оживился Пущин. Почему ты сидишь здесь, в деревне? За что?
Пушкина подкинуло с кресла этим вопросом, которым он сам задавался не первый месяц. Он вскочил и начал ходить по комнате, отчаянно жестикулируя:
Жанно, ну не знаю я, что им там опять в царственную голову взбрело! Может быть, граф Уоронцов нажаловался? Жена его, Елизавета Ксаверьевна, потрясающая женщина, невозможно остаться равнодушным!
Пущин рассмеялся.
Ну чего ты хохочешь?! Ухаживал я за ней, ты б тоже ухаживал, если б был знаком, но это же не повод отправлять в ссылку! Может, причина не в этом? Александр помрачнел и сел на подлокотник, поджав под себя ногу. Может, это из-за моего языка? Мало ли эпиграмм и стихов было написано! Да и в бога я не верю, меня всегда этим попрекают.
Вот, кстати, напрасно не веришь, заметил Пущин. Но позволь, а Библия почему у тебя в таком случае на видном месте? Или это нянина?
Моя, моя, махнул рукой Саша. Она тут для маскировки. За мной ведь следят, знаешь ли. Священник регулярно захаживает, надзирает, беседы душеспасительные ведёт: про бога, царя и Отечество, Пушкин поморщился. Кстати, не знаешь, что про меня в столице говорят? Я слышал, будто бы император страшно перепугался, увидев в списке въезжающих мою фамилию, а это всего лишь Лёвка, брат мой из Михайловского вернулся. Уморительная история!
Нет, Пушкин, в это сложно поверить, назидательно сказал Иван. Вряд ли ты фигура, значимая в политическом масштабе, и не мечтай. А вот как поэта тебя любит общественность, и все ждут твоего возвращения. О, кстати, прибавил он, желая развеять мрачность друга, я же тебе комедию Грибоедова привёз, «Горе от ума» называется. Почитаем?
После обеда открыли шампанское, и Пушкин, отвыкший в деревне от игристых вин, быстро захмелел. Тема разговора незаметно снова соскользнула в политику.
Послушай, Жанно, проникновенно сказал Александр. Вот Горчаков мне ещё в Лицее советовал: «Вращайся больше в свете, делай политическую карьеру». И ведь он сделал титулярный советник, дипломат, хотя всего на год меня старше, твой ровесник! А я кто? Изгнанник, вечно в опале. Свет, впрочем, я сам не люблю. Но ведь это ты всегда оберегал меня от политики! И сейчас. Вот скажи, друг Пущин, взяли бы вы Горчакова в своё тайное общество? Саша склонил голову набок, как воробей, и пристально посмотрел на Ивана. А меня?
Пущин нахмурился было, но ответил честно:
Горчаков бы к нам сам не пошёл, его во власти всё устраивает. А тебя Я не хочу рисковать тобой. Это слишком опасно.
До этого друзья никогда не поднимали тему тайного общества, Пушкин даже не знал, как оно называется, но, конечно, догадывался, что оно есть не могло не быть. Теперь же Пущин прямо подтвердил его подозрения.
А я думал, вы мне не доверяете, пытаясь казаться беспечным, сказал Александр.
Да нет же! возмутился Иван. Мы просто любим тебя. Ты же народный поэт! И, кстати, у тебя и без этих лишних знаний хватит versets compromettants на десяток авторов. Правда, Пушкин, не надо тебе этого.
Саша выпил залпом остатки вина в бокале и сказал нарочито весело:
Ну что ж, ладно, так тому и быть. Наливай! Давай выпьем за успех вашего предприятия! Ты только обещай, что скажешь мне, когда всё начнётся.
Пущин обещал.
Они ещё пили, говорили, ходили по пустым холодным комнатам, даже заходили в девичью и к няне. Пушкин звал друга в Тригорское, к Осиповым, но Иван отказался.
Прости, я бы с радостью, но мне ночью уже ехать дальше. Но кто такие эти Осиповы, о которых ты столько говоришь? Новые пассии? Сёстры меж собой?
Мм, нет, не совсем. Мать, Прасковья Александровна очень образованная женщина, с ней всегда можно обсудить какие-либо проблемы, она фактически мой поверенный в этих местах. Кстати, будешь мне писать пиши через неё, мою почту читают, Пушкин нахмурился.
Вот как? Хорошо, буду иметь в виду. Так, значит, вы с ней просто разговариваете? спросил Пущин, посмеиваясь. Ты продолжай, очень интересно.
Она приятная, не старая ещё женщина, дважды вдова, пропустил насмешку мимо ушей Александр. У неё есть взрослые дети. Анна, старшая, влюблена в меня, но она такая книжная дева! Алексей, её брат, напоминает мне Лёвушку, тоже балбес, но чертовски мил. Есть ещё Зизи, девочка-подросток лет через пять будет блистать, потом два мальчика и совсем малышки-дочери. Да, с ними живёт Алина, падчерица Прасковьи Александровны, ровесница Анны, взгляд Пушкина затуманился, прелестная девушка. И племянница приезжает погостить, Нетти.
Понятно, развлекаешься, улыбнулся Пущин. Милые соседки это, конечно, притягательно, но давай лучше побудем здесь, я ведь совсем ненадолго.
Перед отъездом Жанно они выпили ещё вина. Пушкин загрустил было невыносимо жаль расставаться с другом.
А может, я приеду к тебе скоро, с надеждой сказал он. Может, император отпустит меня всё-таки, не вечно ж в ссылке держать! Я б в Европу подался, на воды куда-нибудь, чтобы глаза ему не мозолить Но сперва к тебе.
Когда сани, скрипя полозьями по снегу, отъехали от крыльца и скрылись во мраке, Саша ещё долго стоял, кутаясь в халат, и снежинки таяли в пламени свечи в его руке.
Пущин сдержал слово: снова была зима, самое начало декабря того же, 1825 года, когда в Михайловское повар Прасковьи Александровны привёз письмо. Убористым мелким почерком там было написано:
«Дорогой мой! Я еду в Петербург, очень хочу тебя видеть с нами мы все хотим. Помнишь, тогда, в генваре, ты просил оповестить? Так вот: начинается. Встретимся так скоро, как сможешь, у Кондратия. Твой Жанно».
Пушкин пробежал письмо глазами трижды. «Молодец, Пущин! подумал он. Ни одной фамилии!» Затем посмотрел на дату: пятое декабря 1825 года, Москва. На календаре было восьмое письмо добралось очень быстро. Александр, в халате, босой, заметался по комнате, не зная, за что ему схватиться, собирать ли вещи Сронил со стола чашку с недопитым чаем, поскользнулся, загрохотал стулом. На шум прибежала няня.
Куда ты опять собрался, голубь мой? встревоженно спросила она.
На днях от Осиповых тоже передавали почту: письмо от Анны Петровны Керн, содержания которого няня не знала, и короткую записку от Прасковьи Александровны с новостью в Таганроге умер император Александр, всё государство Российское присягает новому императору, Константину. После этого известия Саша тоже был сам не свой, хотел собирать вещи и ехать в Петербург, мол, нет царя, который его сослал, значит, и сидеть тут нечего. Насилу Арина отговорила его, догадываясь, что тут дело не в царе, а в этой замужней даме, Керн, племяннице Осиповой.