Стоять в одном ботинке было неудобно. Я пытался стянуть расшнурованный Мартенс, злился от того, что не могу наклониться, колени сквозь слой грязи и запекшейся крови поверх разорванных штанов выглядели так же плохо, как и ощущались. Наконец, мне удалось избавиться от обуви, и, неуклюже хромая, я со злостью швырнул ботинок в дверной проем куда-то в направлении комнаты. Он громко и глухо встретился с преградой, но других звуков не было. Я ничего не разбил.
Рубашку я отправил черной летящей кляксой вдогонку ботинку. В бездумном, тошнотворном ступоре я расстегнул ширинку и присел на край ванны, голова кружилась Из транса выдернул посторонний, будто не из моей одинокой реальности звук телефонный звонок, доносившийся из комнаты.
Я лениво стянул джинсы до колен и даже не думал отвечать. Наверняка, это настойчивый Кафцефони только он из всего моего окружения просыпался в первой половине дня.
Телефон замолк, я с силой рванул джинсы с колен вниз, отрывая слои кожи вместе с одеждой Неприятно. Челюсть свело от того, как я стиснул зубы. Будь проклят этот мужик из переулка!
Когда я разделался со всеми предметами одежды, высвободившись из узких штанин не в первый раз жалея, что ношу узкие джинсы, я залез под душ.
К черту все мне надо отмыться от этого поганого дня.
Прислонившись к стене плечом, устало прикрыв глаза, я сквозь шум воды снова различал звук телефона.
5. На своих местах
Хотелось курить. Я метался по квартире в поисках пачки сигарет: ключи, деньги, телефон все на месте Привычка выкладывать на тумбочку содержимое карманов, как только я возвращаюсь домой, меня не подвела, а вот сигарет нигде не обнаружилось. Я огорчился однако вскоре наткнулся взглядом на пачку на полу между тумбочкой и кроватью.
Хвала всем богам, демонам, Расщепленной Звезде, кому угодно.
Я затянулся. Все на своих местах, уютный маленький мирок. Люди называют это социофобией Мне было плевать, как это называют. В людях я не нуждался.
Часть мира, в которой я появляюсь всего лишь андеграунд, это маски и роли, настоящего меня, кажется, на самом деле не знает никто. В Нью-Йорке восемь миллионов человек, на планете семь миллиардов Мне повезло, что о моем существовании вспоминают только тогда, когда надо развлечь толпу музыкой, мне повезло, что по какой-то причине я пригодился в деле, которое у меня получается лучше всего.
Я лежал на спине поперек кровати, откинув голову назад, всматриваясь в бесцветное дневное небо, перевернутое вверх ногами, серый день с пасмурными облаками неуверенно пробивался в окно. Не хотелось ничего делать, вновь эта знакомая апатия Я могу ничего не делать.
Я сел. Сигарета уже давно дотлела в руке, боль в запястье пульсировала жаром, пластырь белел на ладони. Равнодушно окидывая взглядом пространство комнаты, я вдруг вспомнил про пропущенный телефонный звонок. Я доковылял до тумбочки.
Два пропущенных звонка. От неизвестного номера.
От мысли, что этот номер и новый знакомый с желтыми глазами как-то связаны между собой, по спине пополз неприятный холодок. Глупости.
Глаза слипались, то ли от усталости, то ли от скуки. Свернувшись в позе эмбриона насколько это позволяли искалеченные конечности, я провалился в сон. Позже я ни разу не вспомнил про пропущенный вызов и не перезвонил.
За окнами многоквартирного дома, не интересный мне, кипел нью-йоркский муравейник, вечерние фонари зажглись в сумерки, приглашая осеннюю ночь. Мне снились желтые глаза и хохочущая скрипка, танцующая вокруг цыганского костра.
6. Бесит
Ты воспользовался моей кредиткой?
Я опешил и лишь непонимающе хлопал глазами.
Да, а что такого? Ты мне должен пару сотен.
Как Почему ты мне говоришь об этом только сейчас?
Мимо нас пронеслись работники клуба с ворохом проводов под мышкой, и мне пришлось отступить в сторону, чтобы не мешаться на проходе.
Я негодующе уставился на Бафомета. Этот поганец оплатил скрипку с моей кредитки!
Это же твоя скрипка, оправдывался он.
Он даже не старался изображать раскаяние он видел, что я не злюсь, просто обескуражен.
Это не моя скрипка, отчеканил я, разворачиваясь на пятках в сторону сцены.
Меня встревожила новость, запал бешенства был меньше необъяснимого беспокойства. Иногда эти музыканты-демоны такие странные
Я оглянулся на Мета, проглотив невысказанные сомнения, и лишь миролюбиво пожал плечом:
Забей, нам пора выходить.
После выступления я чувствовал себя, как выжатый лимон. Зал визжал и рукоплескал, а мне казалось, что меня загоняют в угол, безысходность сжимается, как узкий луч света, в котором я, как цирковой зверь, обнажаю тело и душу всем напоказ
Уже в гримерке я понял, что просто сбежал, не обращая внимания на восторженный гул толпы, молящей о продолжении, кричащей название нашего коллектива, мое имя. Увидев в отражении за спиной темную фигуру, я вскочил, как ошпаренный, но был пригвожден тяжелой рукой к стулу.
Виктор, ты заболел?
Демон Кафцефони он же Кафц, он же Кит Сандстрем подкравшийся незаметно, смотрел на меня внимательно. Сосредоточенное выражение на его лице редкость.
Почему я струхнул? Мне просто надо выспаться.
Да все отлично Просто прекрасно, поджал губы я, даже не стараясь выглядеть убедительным.
Кафцу врать бесполезно. Он не дурак пусть и строит из себя шута, со своими гитарными трюками и танцами на сцене, мерзким и скабрезным юмором.
Тебя бесит эта скрипка?
Он прав, меня бесит эта скрипка проблема точно в ней, больше ни в чем.
Я развернулся на стуле и уперся носом в козлиную голову-маску в руках музыканта, беззвучно хохочущую надо мной своей рогатой мордой. Я поднял взгляд на Кафцефони, он испытывающе взирал на меня сверху вниз. Маска имела очевидное с ним сходство.
Почесав подбородок с козлиной бородой, Кафц произнес:
Мне не нравится твой унылый вид.
Мне тоже, с искренней досадой отозвался я. Но она меня, правда, бесит!
Кафц наклонился, и козлиная голова качнулась, следя за мной взглядом коричневых глаз. Мне захотелось хлопнуть ее по носу, но я сдержался.
Я знаю, что делать, заявила голова голосом стоявшего напротив Кафца. Видел когда-нибудь, как с огнем борются огнем?
Сжечь скрипку? Это я запросто!
К сожалению, это была всего лишь фигура речи. Я замотал головой, отстраняясь, уже в глубине души понимая, что он собирается заставить меня сделать. Я открыл рот, чтобы возразить, но передумал.
Очередное клише А что я теряю? Засидевшись в уютном мирке, я рано или поздно опрокину переставшие качаться качели, самосаботаж мое второе имя.
Пару мгновений спустя я уже уверенным шагом направлялся вон из гримерки, в обход караулящих поклонников нашего музыкального творчества, чтобы присоединиться к остальным приятелям в демонических обличьях. Кафцефони, несший козлиную голову-маску, словно ритуальную чашу, следовал за мной.
7. Несыгранная нота
Наверное, он самодовольно улыбался, кивая остальным, что надоумил меня сыграть на скрипке. Я не видел его лица, но чувствовал, как выжидающе на меня смотрят шесть пар глаз словно я выдам что-нибудь гениальное, и это будет величайший скрипичный концерт.
Я лишь пожал плечами и подошел к столику в приватном зале куда на время выступлений не пускали посторонних, и в черном приоткрытом футляре лежала эта проклятая скрипка. Я протянул руки к инструменту, кожа покрылась мурашками.
К черту! Я вынул скрипку и смычок из футляра, черный шелк, выскользнув из-под пальцев, упал к ногам.
Скрипку на левое плечо, под подбородок, смычок в правой руке Ничего, кроме визга и хрипа, этот инструмент не издаст, я никогда не прикасался к скрипкам, им не на что рассчитывать я даже руки держу как попало. Четыре струны, звук от движения по ним смычка, корпус всего лишь резонатор, вовсе не демонический артефакт