К полудню появляются явану. Завидев построения боевые парфян, враги останавливаются в трёх стадиях. Пыль оседает. Две армии рассматривают друг друга. Барабаны оживают злыми песнями, лучники покидают центр построения. Но что это? Явану уходят прочь. Катафракты рысью поддерживают атаку лучников. Стрелы летят в спины отступающим. Опустошив гориты, лучники возвращаются. Митридат принимает решение прекратить преследование врага. Бессонные ночи в долгих переходах дают знать о себе. Воители устали, устали и лошади, всем требуется отдых. Катафракты спешиваются, не снимая доспехов, валятся на тёплую землю, засыпают в молодой траве подле лошадей.
К вождю и командирам два лучника волочат под руки пленного, явану, юношу лет двадцати в ранах несмертельных: в предплечье стрелой и с ногой неподвижной, сломанной, возможно, при падении.
Кто вы? Откуда вы пришли? через толмача-гирканца вопрошает вождь парфян.
Юноша молчит, висит бледной тенью между опорами-лучниками, смотрит исподлобья не на властителя, а на сверкающие под солнцем золотые ножны с ксифосом. Катафракт из знати парнов подходит к пленному. Удар кулаком под дых выводит явану из оцепенения. Лучники заламывают руки пленному, валят на колени. Юноша ахает, скрипит зубами, тихо стонет от боли.
Илы базилевса Евкратида пришли из Бактрии за свергнутым Евтидемом Вторым из династии Евтидема.
Где твой базилевс Евкратид? Митридат подходит к пленному почти вплотную, катафракт за волосы поднимает голову юноши к вождю. Митридат наклоняется к лицу допрашиваемого.
Базилевс был только что перед тобой. Юноша не трусит в окружении врагов.
Митридат поворачивается к знати, переспрашивает через толмача:
Так мы обратили в бегство базилевса Бактрии?
Да, следует простой ответ пленного.
Вновь скрежет зубов и приглушённые стоны. Катафракт отпускает волосы юноши, голова пленного сникает. Митридат утрачивает самообладание, поднимает голову к солнцу, во весь голос смеётся. Радость властителя Парфии поддерживается старшими командирами и знатью. Неожиданно очень громко поверх голов откуда-то из рядов младших командиров катафрактов раздаётся восторженное:
Парфия победила двух царей явану!
Тот, кто победил царя, царь! первым отзывается Артадат, стоящий по правую руку от Митридата. В полной тишине провозглашает: Отныне Митридат царь Парфии!
Царь! Царь! Царь! раздаётся со всех сторон.
Часть первая.
Старая добрая Бактрия
Глава 1. Столичные магистраты
Колонна сирийских катеков из Маргианы менее всего напоминает сборище жалких бродяг-попрошаек. Десять тысяч изгнанников македонцев и эллинов странствуют по земле Бактрии стройным военным порядком, со сверкающими серебром якорями-штандартами катойкий Маргианы, с флейтистами, при достойном оружии: копьях, ксифосах, справных доспехах, бронзовых шлемах, щитах за спинами. Сторонние наблюдатели легко могут заметить в той колонне передовой авангард из двух ил всадников в шлемах-кавсиях, затем авангард из тысячи пеших молодых крепких мужей. За авангардом следует вереница повозок, около двух сотен, с запасами продовольствия и теми переселенцами, кто по малолетству или по старости не в силах идти. Повозки с обоих боков сопровождают два полных лоха из быстроногих юношей и подростков с дротиками и пельтами11. Замыкает впечатляющую колонну пеший отряд арьергарда из мужей зрелых, опытных, седовласых, той же численности, что и авангард. Позади них на полёте стрелы в прямоугольном построении ила легковооружённых всадников-продромов.
Гордо шествующие сирийские изгнанники занимают в иной день до двенадцати стадиев широкой персидской царской дороги. Звуки колонны под стать странствующим. И звуки те, право, стоит послушать. Топот копыт, конское ржание, строгая, благородная в торжественности походная музыка двойных авлосов переменяется женскими, девичьими, детскими голосами, блеяньем большого стада овец, вновь звучат бравые авлосы, а с ними в аккомпанемент перезвон металла, тяжёлые шаги и хруст амуниции. Зачарованный ветер ласково сдувает пылинки с сирийских несчастливцев.
Возглавляют походную колонну Сирии, о удивление, два бактрийских чиновника, таксодиархи, молодые македоняне из Аорна, выходцы из известных семей. Представители власти предъявляют гегемонам статмосов папирус распоряжение эпистата «не чинить препятствий беженцам из Маргианы». Сирийцы учтивы, дружелюбны и приветливы, знакомятся первыми, их койне приятен, шутят беззлобно, слова бранные не используют, на чужое добро не заглядываются, а на привалах хором распевают старинные македонские песни, молитвы предкам и богам. Звуки кифары, авлосы, тимпаны ласкают слух слаженностью исполнения. Возвышенно-строги мелодии. Катеки Маргианы и в горе чтут гордость свою, а потому колонна изгнанников у зевак вызывает интерес и живое участие, а не неприятие, отчуждение или страх.
На вечерних шумных привалах сирийцев у крепостных стен статмосов бактрийские гарнизоны забывают про нудную службу. Звучит зазывно шутливый многоголосый балагур поликаламос12. Любопытство занимает скучающих воителей. За взаимными угощениями простыми блюдами походной кухни, обменами амулетами, фигурками богов завязываются знакомства. После тревожных новостей о новой войне с парфянами следуют живые разговоры. Хотя вина достаточно, воителям Бактрии и Маргианы есть что обсудить и без вина. В неспешных беседах о войске, катойкиях и быте отыскиваются незначительные отличия и поразительные схожести. Бактрийцы проникаются доверием к гостям, угощают свежим хлебом, овечьим сыром, сушёными дынями, мёдом. За одним из таких обсуждений прошлых урожаев фруктов в Маргиане друга базилевса и его товарищей застают важные люди в богатых одеяниях. Быстро выйдя на свет костра из темноты, трое мужей, осанистых, надменных, лет сорока сорока пяти, чуть не в один голос изумлённо восклицают:
Аргей!
В костре с шумом трескаются поленья, над танцующим пламенем поднимается яркий сноп искр. Юноша встаёт с раскладного кресла, вглядывается в лица пришедших. Весёлый говор бактрийских и маргианских эллинов замолкает.
Сын Ореста, ты нас не узнаёшь?
Хорош же ты на память!
Неужели намерен нас он оскорбить непочтительностью?
Тарип? Алкет? Эакид? удивлённо вопрошает Аргей. Хайре, магистраты Бактр! Рад видеть вас.
Мужи теряют всякую надменность, довольно улыбаются, подбирают полы длинных одежд, деликатно обходят сидящих у костров, крепко обнимают по очереди Аргея, часто похлопывают по спине ладонями. К ним спешит четвёртый муж, помоложе, рослый, крепкий, с лицом суровым-хмурым, лет тридцати пяти.
Лаг? Это ты, дорогой? Хайре! приветствует Аргей, разнимая объятия с Эакидом.
Лаг, положив обе руки на плечи Аргея, внимательно рассматривает облачение юноши, поднимает густые брови, округляет глаза, восторженно шепчет: «Пурпур!», всматривается в фибулу, слегка подаётся назад, читает, тихо проговаривает вслух надпись:
«Почётный друг базилевса. Селевк Филопатр». Селевк Филопатр? Сирия? Так ты из Сирии, Аргей?
Восторженность сурового Лага переходит в громкий стон экстаза:
О-о-о!
Магистрат стискивает Аргея так, как его ещё никто не обнимал. Объятия походят со стороны на борцовский захват. Лаг легко отрывает Аргея от земли. Чьи-то кости хрустят, юноша хрипит. Захват сменяется дружеским смехом. Аргей склоняется к земле. Лаг поглаживает по спине тяжело дышащего юношу.
Родственник я его, по материнской линии. Лаг объясняет сидящим у костра причину восторгов. Выпрямляет Аргея, обнимает за плечо, прижимается головой к виску Аргея. Благодушно улыбается, как дитя. Как братья мы похожи. Имею право гордиться успехом сына Ореста при дворе Родственник Аргея обретает вновь суровый вид, качает часто головой и добавляет с уважением: самого базилевса Селевка Филопатра.