То есть ты хочешь сказать, что душа человека неспособна к высокому, потому что не умеет думать, а умеет только желать и наслаждаться? внёс свою лепту Кабан.
Именно так, Кабан! назидательно продолжал Вениамин. И не налегай ты так на «Зосю», нам ещё не надоела твоя компания. Наше первое «я» от животного, и его желания не всегда моральны, потому что оно не знает морали. Но зато её знает наше второе «я», совсем человеческое. И задача моральной части нашего существа сдерживать и воспитывать нашу животную часть.
Ах, эта постоянная борьба так изматывает, вздохнул Рыбка, в общении с женщинами я чувствую, что верх в этой борьбе все время берет мой «животный человек».
А не надо бороться с самим собой. Надо любить своё животное начало, своего «животного человека», хорошо ты выразился, Рыбон, надо развлекать его, баловать иногда, но держать в строгости, как любимую собаку, разволновался Веня и громко провозгласил: Любите, люди, животное в себе именно это, союз двух животных и двух человеков душевного и рассудительного, подарит вам счастье!
«Зося», видать, добралась и до этого строгого ума и вывела его из строя.
Последствия этого громкого лозунга Вениамина не заставили себя долго ждать. Пока наши друзья произносили торжественный тост за «два животных и два человека», к ним шаркающей походкой приблизился один из обитателей «дна жизни», в котором они устроили свой научный диспут. Судя по внешнему виду, этот обитатель не воспитывал своё животное начало, и оно преобладало во всех проявлениях, в том числе и на запах.
П-п-п п-п-п-п-п. произнёс обитатель.
По-моему, он хочет что-то выразить словами, и не может. Значит, им руководит «животный человек»! засуетился Рыбка и участливо спросил:
П-п-п-п это привет? Или, пожалуйста, вы хотите сказать?
А вот, по-моему, он хочет не выразить, а выразиться, встрял в этот безумный диалог изрядно пьяный Кабан. Ну, выражайся, ты, ублюдская кегля!
П-п-п пошёл ты, п-п-п падла, наконец выдавила из себя «ублюдская кегля».
Видите, пошло. торжествовал Кабан.
Торжество это было недолгим. В возникшей паузе друзья с ужасом увидели множество повёрнутых к себе бледных лиц завсегдатаев притона.
И тут у Семёновны проявился побочный эффект от потребления «Зоси».
Семёновна начала икать со скорострельностью винтовки Мосина.
Кабанч ИК! Ты же добрый мальч ИК! Помоги с трудом протелеграфировала она.
Для начала, Семёновна, перестань говорить слова на «ик», икота и пройдёт, иронически посоветовал Рыбка.
Это не ИК ота, это т ИК! возразила Семёновна.
Кабан начал спасать подругу.
Ну, что уставились, господа алкоголики? обратился он к местному собранию представителей винно-водочной субкультуры. Икоты не слышали? Ну-ка, напугайте девушку!
Гы-гы-гы-гы хором засмеялись алкаши. Лично мне стало страшно от этих замогильных звуков. Семёновне, видимо, тоже.
Ой! Всё прошло, бежим отсюда скороговоркой произнесла она.
Кабан решительно ломанул на выход, прокладывая Семёновне дорогу через толпу алкашей. Я и Рыбка потащили Веню, прикрывая арьергард. При этом Веня, волочимый под мышки в позе боярыни Морозовой, продолжал читать свою странную мораль изумлённым обитателям этого храма Бахуса.
На улице я посмотрел вверх и увидел, как солнце золотило купола Елоховки. Тёплый вечерний ветер развеивал невыносимый пивной смрад по Бакунинской. Всё это вызвало у меня в памяти когда-то сказанные Веней слова: «Animas in homine, ut nobilis, et humilis9».
Два животных и два человека внутри меня пребывали в согласии, и от этого было хорошо
2. О пространстве и времени
Стояла чудесная золотая осень. Шёл 1977 год. Леонид Ильич Брежнев ещё страстно целует Эрика Хонекера, памятник Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому ещё горделиво возвышается на Лубянской площади, Борис Абрамович Березовский ещё заведует лабораторией в Институте проблем управления АН СССР, а мрамор для облицовки Манежной площади ещё лежит в земле.
55° 5» 73» северной широты, 39° 4» 40» восточной долготы, излучина Оки. Один из совхозов Советского Союза, какой именно оставим в тайне, потому что ещё как минимум семь совхозов претендуют быть местом упомянутых в этом рассказе событий, как семь городов претендовали на честь быть родиной Гомера.
Туман, покрывавший в тот день берега Оки, был таким же густым, как и тот, которым покрыта история происхождения Одиссеи.
Паромщи-и-и-к! Паромщик, твою мать, плыви сюда-а-а-а-а! Нам на тот берег надо! раздавался басовитый, как пароходный гудок, призывный клич с берега реки.
А пошли вы на тот берег в том же тоне отвечал паромщик. При этом учтите, что мы передаём только смысл его ответа, который на самом деле был украшен множеством замысловатых нецензурных эпитетов, выражавших отношение паромщика к просящим, к родителям просящих, к парому и, вообще, к жизни. Вся эта квинтэссенция лексики деревенской части нашего общества долго и протяжно разносилась по туманным берегам Оки, создавая неповторимую атмосферу эпохи развитого социализма.
Плыви, а не то я сейчас тебе глаз продолжал мужской бас в том же духе, обещая паромщику участь Гомера.
Подожди, Кабан, дай мне сказать! прозвучал с туманного берега мелодичный женский голосок. Плывите сюда, паромщик, тут вас поцелую-ю-ю-т!
Этот неожиданный приём, как волшебный призыв Лорелеи10, возымел действие, потому что до страждущих переправы путников донёсся стук мотора парома, и вскоре из белой мглы вынырнула его чёрная продолговатая туша.
На укутанном туманом причале паром встречала девушка невероятной красоты. Её внешность точёная фигурка и белоснежное лицо, увенчанное копной светло-каштановых волос напомнила бы паромщику облик упомянутой речной девы и судьбу зачарованного ею рыбака, если бы он был достаточно образован для этого. Но на его беду, чего не было того не было.
Ну, кто тут меня поцелует? с надеждой в пропитом голосе спросил плохо знакомый с немецкой мифологией паромщик.
Девушка рассмеялась русалочьим смехом и отступила, а из группы, стоявших на причале людей, выдвинулся огромного роста и неохватного объёма молодой человек, и, приблизив свою небритую рыжую рожу к перекошенному от страха лицу паромщика, процедил сквозь зубы: «Я тебя поцелую. На том берегу, и после паузы свирепо добавил если захочешь»
В группе молодых людей раздался смех и один из них, худой очкарик заумного вида, сказал: «Und das hat mit ihrem Singen Die Lore-Ley gethan11».
Паромщик ещё долго будет злобно курить и заплёвывать Оку, переваривая этот позорный для него эпизод, а мы давайте сделаем небольшую паузу в повествовании и познакомимся с его участниками поближе. Даже если эти личности вам известны, не упускайте этот момент, будет не скучно.
Грубиян на причале и обладатель пароходного баса имел кличку «Кабан». Его обхождение с паромщиком, было самым малым из того, что следовало ожидать от его натуры. В Кабане всё было «чересчур». Он занимал слишком много пространства своим мощным телом, он занимал слишком много времени у окружающих своим чрезмерно пытливым умом. Со стороны, вообще, казалось, что все достоинства и недостатки, которых хватило бы на семерых обычных людей, по какому-то недоразумению природы достались одному её творению. И вот это казусное произведение эволюции пёрло по жизни напролом, не переставая ужасать, удивлять и восхищать своих друзей и знакомых. В силу этих качеств, Кабан почти всегда является промотором всех диспутов нашей компании.
Наша прелестная Лорелея на самом деле была обычной земной девушкой необыкновенной красоты и среди друзей имела прозвище «Семёновна». Семёновна была великолепным образцом рассеянной романтичной девицы. Большую часть времени она пребывала в состоянии возвышенной меланхолии, сдабривая нашу скучную для неё действительность неординарными шутками «чёрного» юмора. Одно время я полагал, что Семёновна как бы случайно забрела в наш земной мир и просто не знает, что в нём делать. Будто бы она вот-вот отрешённо скажет: «Ну, я пошла» и растворится в пространстве. Что же касается красоты, то наша подруга вполне понимала волшебное действие своей внешности на окружающих мужчин и часто, без угрызений совести, пользовалась этим влиянием как средством для достижения любых целей, как, например, в рассказанном вам эпизоде с паромом.