Помещик наследственно владел крестьянами, живущими в деревнях, обширными лесными угодьями, пахотными полями, покосными лугами, прудами и всей той живностью, что там водилась.
Вместе с ним приехал бурмистр Богдан Леонтьевич Ющенок. Управляющего Ющенка знали все в округе: он занимался оброчными делами, следил за ведением хозяйства в окрестных деревнях, принадлежавших помещику, контролировал сбор податей с крестьян и определял другие повинности. Отличался крутым нравом, и многие пьяницы и лодыри в окрестных деревнях его побаивались. Он не церемонился с ними и устраивал хорошую баню в виде показательных порок.
На помещика же Ющенок смотрел преданно, как пес. Еще с молодости помнил, как вразумлял его Ханенко:
Стереги хозяйский хлеб, стереги мое добро. Кто из холопов в работе будет ленивым или непослушным, бей плетьми, не жалей никого. Чуешь, что говорю?
Чую, панове, все исполнять буду, как приказали.
Все шло гладко, во всем имелся свой смысл, пока помещик занимался своими делами или охотничьими утехами: стрелял зайцев, лис и другую дичь, гоняя собаками. Под пристальным оком Богдана Леонтьевича мужики пахали, косили, а бабы обрабатывали поля, гребли сено. Отлажена была работа и на коровьей ферме, и на молочном заводе, который располагался рядом.
Сердитый, с распушенными усами помещик окинул взглядом сгоревшие усадьбы и едва не застонал от досады. Снял с головы картуз, перекрестился.
Что же эти поганцы натворили? недоумевал он.
Обычная расхлябанность, мрачно отозвался бурмистр.
Думаешь?
Неужто петуха кто пустил? Вряд ли.
Тем временем к бричке стали подтягиваться люди, здоровались, кланяясь помещику. Собралась чуть ли не половина села. Люди, убитые горем, стояли словно пришибленные.
Что нам теперь делать, Иван Николаевич? послышался хриплый голос кузнеца Руденко. Он был в грязной рубахе, еще не отмывшийся от сажи, рядом стояли Надежда с детьми.
Помещик, сцепив руки за спиной, слегка покачивался, пружиня взад-вперед. Он взглянул на загорелое, с прокопченной бородой лицо кузнеца, на вспухшие от тяжелой работы руки, пальцы на которых уже плохо сгибались.
Вижу. Все вижу. Беда немалая пришла, надо всем миром помогать и восстанавливать потери.
Бога прогневили! закричал Сковпень. Теперь молиться надо, прощение вымаливать.
Да угомонись ты! не выдержал Харитон. Лоб намозолил, а что толку?
Отчего пожар был? сердито спросил Ханенко, обернувшись к Харитону.
А кто его знает, пожал тот плечами. Люди разное говорят. Кто что сам собой начался, по неосторожности. А кто он поднял глаза и посмотрел помещику прямо в лицо. Тот также смотрел в упор, не сводя с казака колких глаз. А кто толкует, что красного петуха пустили, продолжил Харитон, поеживаясь от пронизывающего взгляда.
Кто пустил?
Как про то узнаешь? Может, сбрехнул кто, а я напраслину ни на кого возводить не стану. Может, хлопцы с огнем баловались, а может, ведьма беду навела?
Как нам, панове, далее жить-поживать? вынырнул из толпы крестьянин Степан Гнатюк в обгорелых штанах и драной рубахе. Вот у меня ни хаты, ни амбара, ни хлева не осталось. Спасибо, люди добрые приютили, он вытянул свои черные от недавних ожогов ладони. Вот что у меня осталось да жена с детками.
А где ж твой хозяин, пан Миклашевский? с издевкой спросил Ханенко.
А бог его знает, вздохнул Степан, вытирая под носом. Да, поди, должен приехать, не бросит же нас на произвол судьбы.
Ну-ну! ехидно ухмыльнулся тот.
У помещика Миклашевского в Дареевске был десяток владельческих дворов. Когда-то давно Ханенко встречался его в селе. Михаил Павлович невысокий, лысый, с худым лицом и торчащей жиденькой бороденкой был известен в округе как жадный и занозистый человек. Хозяйство имел небольшое, но прибыльное и в страстном порыве наживы не находил себе места. Издевался над крестьянами, за малейшую провинность требовал наказывать их розгами, а то и сам стегал плетью. В Стародубе у него было отцовское имение, где он проживал с двумя младшими братьями, да несколько дворов крестьян. В Дареевске его семья владела сахарным заводом. На полях крестьяне выращивали свеклу, которую перерабатывали здесь же, на заводе.
С первого взгляда Ханенко и Миклашевский невзлюбили друг друга, но виду не показывали. В гости друг к другу не ездили и старались вовсе не встречаться. Была еще одна причина обоюдной неприязни: они принадлежали к двум презиравшим друг друга охотничьим кланам Миклашевский любил псовую охоту, а Ханенко охотился с ружьями.
Харитон щурил глаза от поднимавшегося летнего солнца, безжалостно сжигавшего все живое вокруг. Его большой нос на обветренном, с красноватыми прожилками лице обгорел и теперь шелушился. Казак слушал разговоры односельчан и сочувствовал их горю. Рядом стоял Демьян Руденко, отрешенно смотря поверх деревьев и крыш куда-то в пустоту, и молчал. Харитон с жалостью глядел на его бородатое печальное лицо и думал, сколько же этому сильному духом человеку довелось испытать за свою жизнь. И тяготы войны, и фактически разорение, и возрождение хозяйства Вот только начал жить, как пожар все уничтожил.
Ты что, тоже погорел? помещик обратил взор на Еремея Крутя, стоявшего в грязной, с обгоревшими рукавами рубахе. Он был собственностью Ханенко, батрачил на маслобойне и слыл добросовестным работником.
Да, пан, все сгорело, ничего не осталось, только корову сберегли да овец, а куры вместе с сараем сгинули. Вот остались я, жена моя Авдотья да дите малое.
Жена Еремея, невысокая худая женщина, припала к его плечу, держа на руках ребенка. Лицо ее покраснело, она блеснула глазами в сторону помещика и умоляюще посмотрела на него.
Вон тоже ваш холоп, бурмистр указал пальцем на шорника Гордея Макаренко. Тот, понуро опустив голову, слушал разговоры, рядом стояла жена Матрена, исподлобья глядя на управляющего. Крепко держа батьку за портки, жались к нему малые детки. Мальчик постарше, девочка совсем еще малышка.
Составь список погоревших, строго проговорил Ханенко бурмистру. Да напиши, у кого сколько деток и какого возраста; всех холопов, от огня пострадавших, перепиши.
Понял, Иван Николаевич. Все сделаю к завтрашнему дню, услужливо кивая, проговорил управляющий.
Не допусти, пан, чтобы людишки с голоду пропали! крикнул хрипло старик Терещенко, нервно стуча батожком оземь. Бог вознаградит тебя за доброту и милость.
Вот старый дурак! вспыхнул помещик. Я же сказал, что не оставлю.
От нахлынувшего волнения у него по щеке покатилась слеза. Достав платок, он вытер лицо, посмотрел на Терещенко и, укоризненно покачав головой, осадил его:
На бога, как говорится, надейся, а сам
На колени! вдруг завопила Надежда, оборвав Ханенко на полуслове.
Женщины опустились на колени.
Помоги, родимый! протянула она руки и поползла к помещику.
Женщины последовали ее примеру.
Встаньте, бабы, сердито проговорил Ханенко. И, по-отечески улыбаясь, сказал: Чего теперь сокрушаться? он обвел зорким взглядом толпу. Вижу, от сердца просите, не могу отказать. Главное, земля у вас есть и скотина, а хаты к осени поставим. Вот ты! он ткнул пальцем в Степана. Ты же плотник, собирай мужиков и поднимай дом. Пан Миклашевский в беде тебя не оставит. А вы, обратился к своим крестьянам, возьмете у бурмистра лесу да тесу не бесплатно, конечно. Потом отработаете. А ты все запиши, наказал он Ющенку. Так и быть, казакам помогу, раз просят. Как в такой беде не помочь?
Богдан Леонтьевич посмотрел на Степана Гнатюка. Этот неказистый с виду мужичонка был хорошим плотником, дело свое любил и работал всегда с душой. Многим сельчанам помог дома поставить. Но все, что зарабатывал, пропивал до последнего гроша, оттого и был гол как сокол. Но его жена Глафира видная женщина.