Ефим, нахмурив брови, виновато молчал. Сидел, низко, чуть не до самого стола опустив голову, подбородок его нервно подрагивал, руки теребили холщовую штанину.
Виноват я, братухи, только пить я еще до смертоубийства бросил, как с отцом Дионисием поговорил.
Не будет тебе прощения! негодовала Меланья, стоя у печи. Такого батюшку потеряли, да и я еле ноги унесла оттуда, всю оставшуюся жизнь трястись от страха буду.
Ничего, бог простит, успокаивала Прасковья. Господь ко всем милосерден. Может, вашего тятю и моего домой отпустят.
Иван нахмурился и бросил на Прасковью недовольный взгляд.
Кто ж их отпустит, столько людей солдаты погубили, всю вину теперь за это на них переложат.
Прасковья промолчала. Ей не хотелось спорить со свояком.
Царствие небесное матушке и сестрице нашей Лукерье, вставая из-за стола, негромко, но так, чтобы все услышали, произнес Моисей. Он обратил свой взор на образа и перекрестился. Рядом с Николаем Чудотворцем он поставил Черниговскую икону Божией Матери с простреленной грудью как напоминание о скорбном дне.
Царствие небесное! перекрестились все домочадцы.
2
Мария Грибова стояла у плетня. Мимо хаты как раз проходила Авдотья. Женщины поздоровались.
Иди-ка сюда, заговорщически проговорила Мария. Намедни мне Семен по секрету сказал, что твой Еремей заглядывается на Глафиру.
Как это? опешила Авдотья, часто заморгав глазами.
Как, как! спокойно проговорила Мария. Что промеж них было, я не знаю, но только крутится он возле нее.
Это когда он тебе говорил?
Еще до стрельбы, когда шинок пограбили, они горилку уворовали и распивали за поскотиной. Так он тогда глаз на нее положил. Степка даже морду ему набил.
Брешешь! вспыхнув глазами, злобно бросила ей в лицо Авдотья.
Да вот те крест!
От неожиданности Авдотья обомлела и, немного помолчав, задумчиво покачала головой не зря говорят, что все беды от красоты. Мужики падкие до красивых баб, и как их удержишь?
Мария заметила замешательство собеседницы и сказала:
А ты порчу на нее наведи, чтобы неповадно было перед чужими мужиками задницей крутить.
Да что ты! всплеснула руками Авдотья. Разве можно нам, православным, бесовщиной заниматься. Это ж все от черта.
Ну, смотри сама, тебе виднее, только боюсь, чтобы твой мужик совсем не сосволочился.
А к кому идти-то, чтоб управу на Глашку найти?
К Луане сходи, к ней половина села ходит со своими бедами.
Знаю я эту колдунью, много про ее дела слышала.
Медленно подбирался вечер. Авдотья подоила корову, управилась с домашними делами и с нетерпением поглядывала в окно. Мужики уже вернулись с полей, а Еремея все не было. Сын Витька ушел с ребятами гулять.
А, будь, что будет, пробурчала сама себе Авдотья и, накинув на голову платок, пошла к колдунье.
Чем дальше она отходила от дома, тем труднее становилось дышать, ноги отказывались идти. В конце села встретила женщину, которая гнала домой блудливую корову, припозднившуюся на пастбище. Она указала ей на хату Луаны и, глядя вслед, с болью подумала, что еще чью-то судьбу сломает старая ведьма.
Красно-желтые блики от горящего пламени печи выхватывали из темноты темно-серые дерюги, лежавшие на топчане. Старуха со сморщенным желтым лицом и девочка со спутавшимися волосами и узкими слезящимися глазами внимательно рассматривали гостью.
С чем пришла? тихо спросила колдунья. Она взяла с полки курительную трубку. Христя, подай мне табак.
Девочка, осторожно передвигаясь, принесла из-за печи небольшой холщовый мешочек. Ведьма размяла в ладони листья табака и набила трубку. Устроившись поуютнее у печи, послюнявила пальцы и, быстро схватив горящий уголек, положила в трубку на табак.
Что молчишь? нахмурившись спросила колдунья.
Тяжело мне, Луана, сказала Авдотья.
Вижу. Когда легко, ко мне не приходят.
Авдотья вдруг оживилась и торопливо рассказала ей о том, что поведала Мария.
Ха! злорадно ухмыльнулась старуха. Вот уж эта Глашка, не баба, а бестия, многие в селе на нее обижаются.
Она покряхтела, подымила трубкой и, взглянув исподлобья на притихшую Авдотью, скрипучим голосом проговорила:
Ладно, так и быть, помогу я тебе. Иди домой. Только завтра принеси мне фунта три гречи, а то нам совсем жрать нечего.
Авдотья, не отрывая взгляда от мерцающих в печи углей, медленно встала и, повернувшись к двери, вышла из хаты.
Дома она долго мыла руки и лицо. И все никак не могла отмыть. Ей казалось, что она покрылась слоем грязи и пыли в хате колдуньи.
Уже и ночь наступила. Пришел сын, попил молока и улегся на полатях, а она все сидела за столом, сцепив перед собой руки. Перед глазами время от времени возникал образ старухи с трубкой, грязные дерюги и закопченные стены хаты. Уже было ближе к полуночи. Авдотья не на шутку встревожилась, но наконец заскрипели ворота, и телега медленно въехала во двор.
Ну, слава богу, перекрестилась она и стала накрывать на стол.
Еремей долго мылся на улице, потом вошел в хату.
Что случилось? ехидно спросила она.
У телеги колесо отвалилось и ось сломалась. Хорошо, Моисей Кириенко следом ехал, помог, не бросил в беде. Пока новую делали, ночь пришла, хмуро ответил муж.
Садись, ешь.
Еремей ел молча, она сидела напротив и смотрела на него.
Ну, рассказывай, что у тебя с Глафирой, нарушила молчание Авдотья.
Еремей перестал жевать и напрягся в ожидании.
Какой Глафирой?
Надо же, он Глафиру не знает!
Что ты выдумываешь? Мне только этого не хватало.
Я тебя со временем и сама бы уличила, но спасибо, добрые люди подсказали.
Еремей продолжал молча есть.
Ты что, оглох?
Что ты ко мне пристала, как банный лист? попытался возмутится Еремей.
Думаешь, никто не видел, когда ты к ней приставал?
У Еремея похолодел затылок. Он поднялся с лавки и посмотрел жене в глаза, пытаясь понять, что она от него хочет.
Ну, было один раз, выпивали за поскотиной, так все там были, и Ефим, и Степка.
Сегодня к колдунье ходила, с издевкой проговорила Авдотья.
Зачем? удивился Еремей.
Порчу навела на твою Глашку.
Тьфу! сплюнул он. Ну и дура!
3
На следующий год весной бурмистр приехал в деревню Михайловка, встал в центре и повелел той половине, что по левую руку, оставаться на месте, а той, что по правую, переселяться в сторону Ларневска. Против пана не попрешь. Разоренные, ревущие от безысходности люди двинулись на новые земли и стали строить деревни Ивановка и Ермолинка.
Потом появились деревни Кибирщина и Чиграи. Как и ожидалось, земли здесь были пустые, в основном суглинистые и окружены болотами, поэтому богатых урожаев ждать не приходилось. Но других свободных земель в округе просто не было.
Подрастали дети у Моисея и Ефима; не успеешь глазом моргнуть и их отделять придется. А земли у братьев совсем ничего, одна десятина на две семьи. Как детям жить-то потом? Чем семью кормить, скотину?
Как и всякий крестьянин, тешился Моисей одной мыслью, что придет когда-нибудь день и будет у него и его семьи большой надел земли, в несколько десятин. И ничего больше не нужно будет ему ни от царя-батюшки, ни от казачьего старшины. Тогда станет он жить в достатке и работать в удовольствие, исправно уплачивая налоги в государеву казну. Только крестьянин знает, каким трудом достается урожай. Для этого нужно каждый день вставать до восхода солнца, работать до изнурения в поле и ложиться после захода солнца. Моисей хорошо знал цену своему труду и старался приучать детей к тяжелым крестьянским будням.
Наступило долгожданное время пахоты. Моисей с Ефимом готовились к выезду в поле. Сновавший туда-сюда Степка нетерпеливо спрашивал отца:
Тятя, с тобой можно в поле?
Моисей отмалчивался.
Видал каков? усмехнулся Ефим, запрягая рыжего мерина. Молодец племяшка.