Светлицу в шинке серая льняная ширма разделяла на две питейные комнаты: одна служила для проезжих, другая для местных жителей. В небольшой каморке по соседству готовили закуску, в глубине шинка в тесных комнатках стояли топчаны, чтобы посетители могли снять на короткое время покои, а перед этим поесть и выпить. В лавке, располагавшейся рядом со светлицей, можно было купить керосин, деготь, а также другой товар и различную стряпню.
Переступив порог заведения, Ефим почувствовал резкий запах табака, мыла и керосина. Два краснощеких половых в косоворотках убирались в комнате, а сам хозяин долговязый, в пенсне, с залысиной на бритой голове, в синей сатиновой рубахе считал деньги, сидя за прилавком. За ним на полках стояли большие бутыли с вином и медовухой, графины с водкой, посуда. Звали хозяина шинка Давид Карлович Рубинштейн.
Увидев гостя, он, смутившись, неловко смял купюры, сунул в карман и быстро выпрямился. Сняв пенсне и слегка щурясь, радостно оскалил зубы, приветствуя старого знакомого.
Проходи, садись, родимый. Давненько ты у нас не был.
Затем вежливо усадил гостя за стол рядом с Еремеем Крутем, неказистым мужичком в драной рубахе и поношенных штанах, с бритой головой и пышными соломенными усами. Еремей был частым гостем в шинке: работал он рядом, на маслобойне. После пожара он построил новую хату и привел в порядок хозяйственный двор. Настало время платить за материалы и работу, и он поднимался с солнцем, шел на завод и не покладая рук крутил немецкий сепаратор, разделяя молоко на сливки и обрат. Уставший от забот, он находил утешение в водке.
Перед ним лежала закуска: на посеревшем от грязи холсте ломоть ржаного хлеба и два вареных яйца. Рядом стояла бутылка.
А почему бы нам и не пить? протянул в раздумье Еремей, обращаясь к Ефиму. Хоть маленько радости в душе набирается. Вот потому, брат, я и пью, чтобы в жизни интересу больше было.
Половой услужливо налил вновь прибывшему рюмку водки и поставил на стол початую бутылку. Ефим трясущейся рукой достал из-за пазухи замусоленную холщовую тряпицу, заскорузлыми пальцами развернул ее и разложил на столе. На холсте обнаружилась краюха ржаного хлеба да зеленый лук.
Эх, заворчал хозяин, внимательно наблюдавший за ним, что ж вы с собой все тащите, разве я тебе закуски не подал бы?
Да уж подал бы, только три шкуры за нее сдерешь.
Вот народец, даже чай пить не будете, все вам дорого.
Ефим молча помотал головой, отказываясь от чая.
Противно заскрипела дверь, и на пороге появился Степан Гнатюк, долговязый крестьянин с красным от солнца лицом. Его маленькие зеленые глаза засветились радостью: он увидел сразу двух своих друзей. Степан машинально поправил кудрявые волосы и растерянно оглядел комнату.
Чего это народишку сегодня мало? удивленно спросил он, присаживаясь к столу.
Так все в поле, на покосе. А мы вот здесь упиваемся в радость, недовольно пробормотал Еремей и первым поднял рюмку. Лихо запрокинув голову, он выпил все до дна. Поставил рюмку на стол и довольно крякнул: Ух! Крепка же у тебя водка, Давид Карлович.
Хороша, матушка! хитро заулыбался хозяин.
Ефим тоже осушил рюмку и, сморщившись, шумно выдохнул:
Табаку насыпали, не иначе. Дураком станешь от нее, пропади она пропадом.
Занюхал горбушкой, потом зажевал зеленым луком. По телу пошло тепло, и захотелось жить.
Не успели закусить, как к ним подсел казак Семен Грибов и хрипло проговорил:
Налейте Христа ради.
Ефим вздрогнул:
Ты чего? Самим мало.
Я же не с пустыми руками топор купите, недорого продам.
Степан ухмыльнулся:
Что, друже, пропился весь?
Семен утвердительно закивал.
Давно не стиранная рубашка сидела на нем колом и была разорвана на локте: некогда ему было переодеваться, уж больно торопился в шинок. За опояской висел плотницкий топор.
Сам-то чем работать будешь? недовольно спросил Ефим и налил ему из своей бутылки.
Выпили. Потом по второй, третьей
Опять хлопнула дверь. Пришли новые гости, принесли с собой новые разговоры. За соседний стол присел заезжий мужик с седыми, гладко причесанными волосами, в опрятном мундире и сапогах. Ефим, глядя на него осоловевшими глазами, удивленно спросил:
Ты, господин хороший, тоже пить будешь?
Да! И как, посудите сами, не выпить служивому человеку?! Отца третий день как схоронил, тихим усталым голосом объяснил незнакомец. На его худом лице с темными глазами виднелись следы от оспы.
А-а-а, понимающе закивал Ефим, помянуть умершего святое дело.
Коптили керосиновые лампы, булькала разливаемая по рюмкам водка, звенели медяки, стучал в каморке хлебный нож. В воздухе витали запахи лука, жареного мяса и перегара. Бегали вокруг столов половые, пустели в шинке винные полки. Становилось шумно и тесно.
Степан напился быстро, стал плаксиво жаловаться Еремею на жену, на пана Миклашевского и на свою судьбу. Тот смотрел на собеседника безразличным взглядом; рубаха, борода и усы Еремея были обсыпаны хлебными крошками, к тому же он громко стал икать и, подперев голову кулаком, все вздыхал:
А я вот своему пану доход приношу: и на маслобойне работаю, и водку его пью.
Ефиму это не понравилось. Он вдруг вспомнил прошлогоднюю ссору с Еремкой, когда здесь же, в шинке, дал ему в долг на водку, а тот долг не вернул, заявив, что ничего не помнит. Честно признаться, и Ефим с трудом припоминал то давнее событие. Вроде Ерема брал деньги, а вроде и нет.
Некоторое время Ефим молчал, потом вдруг бешено завращал глазами, поднялся со скамьи, закачался и вновь сел, опять поднялся и вновь сел. Собрав всю силу в ногах, наконец встал, схватил Еремея за грудки, поднял с лавки и толкнул. Вялое непослушное тело шлепнулось на пол. Но уже через пару минут Еремей медленно, неловко поднялся и встал во весь рост. Ефим, тяжело ступая, подошел к нему вплотную, глаза его налились кровью:
Ты помнишь, гаденыш, как долг мне не вернул в прошлом году?
Не помню, неохотно ответил Еремей, что тут помнить? Я ничего у тебя не брал.
Костистый кулак Ефима, описав дугу, врезался в скулу. Еремей с грохотом повалился на пол. У него пошла носом кровь.
Половой, заложив ногу за ногу, привычно замер у прилавка, наблюдая за происходящим. Степан пытался утихомирить драчунов, но был слишком пьян. Он опустился на лавку и шевелил губами, словно молился. Стиснув зубы, Еремей сморщился, нахмурил брови и откуда только прыть взялась! ринулся на обидчика и ударил по голове. Ефим не ожидал удара и упал, словно мешок с картошкой.
Семен, подхватив руками штаны и прижимая к животу топор, быстро выбежал на улицу и, не оглядываясь, поспешил к своему дому.
Заезжий мужчина в мундире смотрел на потасовку. Кто кого бил, не понять. Потом незнакомец сплюнул и нарочито равнодушно отвернулся к окну. Но вскоре ему надоела пьяная возня, и он грохнул кулаком по столу:
Отставить! Половой, утихомирь их! Отдохнуть нормально людям не дают.
Драка прекратилась. Дебоширы, тяжело дыша, поднимались с пола. Отряхнувшись, сели на лавки. У Еремея из носа бежала кровь, он поднял из-под стола кусок грязной тряпки и зажал нос.
К ним торопливо подбежал шинкарь и с ухмылкой на тонких губах спросил:
Что тут у вас стряслось?
Убери этих холопов! брезгливо поморщившись, сказал мужчина в мундире. Лицо его покрылось красными пятнами, он всем своим видом выражал недовольство сложившийся ситуацией.
Какого ляда ты к нам лезешь?! огрызнулся Степан, вступая в спор.
Незнакомец осуждающе покачал головой и, снова отвернувшись, стал смотреть в окно.
Да бросился на меня ни с того ни с сего, оправдывался Еремей. Я испугался и двинул ему.
Слабак он, поддакнул Степан, вытирая ладонью мокрые губы.