Андрей поздоровался и низко поклонился.
С чем пожаловал? А то мне уже ехать надо.
Пан Миклашевский все еще был под впечатлением проверки, устроенной им на заводе, и учиненного нагоняя управляющему. Услышав просьбу, которая прозвучала для него как гром среди ясного неба, сначала пришел в ярость, но потом опомнился, сообразив, что юноша ни в чем не виноват, и сменил гнев на милость.
Говоришь, по душе она тебе?
Да! кивнул Андрей.
Ну, тогда ты готов пожертвовать волей и пойти ко мне в крепостные, чтобы жить вместе с моей холопкой?
Я не знаю, растерялся тот.
Вот то-то и оно, и я не готов тебе ее отдать, он оценивающе разглядывал просителя, как разглядывают собак или лошадей перед покупкой. Ничего личного привычка, выработанная годами. Что же делать? притворно посокрушался помещик, не сводя колючего взгляда с Андрея. Люди вы хорошие, кузнецы на всю округу известные. Понятно, что в надежных руках Елена будет. Да вот только не могу я ей вольную дать, понимаешь? Не могу! Моя она!
Он с трудом забрался в бричку.
Михаил Павлович, проявите милосердие.
Я ж тебе сказал! рявкнул Миклашевский. Выкинь Еленку из головы, тебе что, других девок мало? Вон какие казачки по селу ходят, залюбуешься.
Мне они не по сердцу! с вызовом сказал Андрей. В горле пересохло, хотелось плакать. Он не мигая смотрел на помещика.
Пороть тебя надо, тогда и любовь пройдет! Совсем с ума посходили. Гони! крикнул пан кучеру и уехал прочь.
Андрей на ватных ногах побрел обратно в кузницу Вечером он отправился к Елене, та ждала его в условленном месте.
Ну как, поговорил с паном? тревожно спросила она.
Он растеряно развел руками:
Поговорил. Отказал помещик, жалко ему тебя отдавать, ты ж его собственность.
Я знаю.
Остается только бежать в другую деревню, поближе к полякам, чтоб нас никто не нашел.
Найдут, еще как найдут. Вернут обратно к пану и выпорют и тебя и меня.
Делать нечего, подождем, что дальше будет. Может, смилостивится пан помещик? грустно улыбнулся Андрей и обнял любимую.
Весной в кузнице полно народу, сельчане готовятся к севу. Кто плуг везет в ремонт, кому лошадь подковать надо, кому готовить серпы и косы. От зари и до темноты стучали молотки по наковальне. Горячая пора. Усталые и голодные приходили домой отец с сыном. Андрей в заботах уже стал забывать разговор с помещиком, только где-то глубоко в душе еще тлела надежда, что пан образумится и согласится отдать ему в жены Елену.
9
Перед заходом солнца к хате Гнатюка подъехал управляющий Миклашевского, бодро спрыгнул с брички, крутанул русой бороденкой и, держа в руке плетку, направился к двери.
С какой радостью прибыл? спросила ехидно Глафира, стоя у плетня.
За дочкой твоей приехал. Пан приказал привезти ее в Стародуб к новому мужу.
Ты что, спятил? Да у нее и старого нет. Она ребенок еще.
Вперед вышел Степан. Трезвый, в стираной рубахе, он, напрягая все свои силы, сказал:
Шутка сказать, девице еще пятнадцати годков нет, а ее уже замуж отдают. Девка еще в куклы не наигралась, а уже в кабалу. Не дам дите поганить.
Не хочешь по-хорошему, вдруг заорал управляющий, так я и вдарить могу!
Он замахнулся плеткой и огрел Степана по спине. Потом изловчился и ударил кулаком в скулу.
Бей в морду, бей, я привычный, всхлипнул Степан, твердо стоя на ногах.
Но, но! закричала Глафира. Ты волю-то рукам не давай, а то панское добро попортишь, хозяин с тебя тогда шкуру спустит.
В это время в хате закричала Елена:
Маменька, ради Христа, не отдавайте меня!
Не отдам! твердо заявил Степан.
На крыльцо выскочил босоногий Антипка:
Не тронь сестренку! и замахнулся на управляющего ухватом.
Вот паршивец! Ну я тебе задам, попомнишь еще меня, вспыхнул тот.
Потом, немного успокоившись, обратился к Глафире:
С вами, дураками, связываться хуже нет. Не хотите по-доброму, завтра силой заберем.
Степан, раскрыв рот, жадно хватал воздух, потом прохрипел:
Ох, господи, за что только нам такие мучения А ты, дочка, нос не вешай, в обиду тебя не дам.
До самого вечера прорыдала Елена, а потом соскочила с топчана и побежала к Андрею. Никогда раньше она не была у него в хате. Войдя, она увидела, что вся семья Демьяна сидела за столом и ужинала. Вся в слезах, крича не своим голосом, девушка поведала, что пан хочет выдать ее замуж за своего крепостного. Выпалила это и убежала так же неожиданно, как и появилась.
Андрей не бросился следом, а только опустил голову.
Все за столом молчали, никому уже больше не елось, не пилось. Андрей встал, вышел на улицу и не помня себя побрел куда глаза глядят.
Он полной грудью вдыхал прохладный воздух, пропитанный запахом полей, и впервые в жизни с болью в сердце ощущал всю низость бессилия. Он сел на трухлявый пень, вокруг которого рос бурьян. С одной стороны, Андрей чувствовал острую неприязнь к пану, но с другой он понимал: не будь Миклашевского, был бы Ханенко или другой помещик.
Кто-то взял его за плечо. Он резко обернулся, перед ним стоял Моисей.
Эх, друже! Знал бы ты, как тяжело у меня на сердце, как больно мне вот тут! Андрей приложил руку к груди.
Чего горевать? Что было, то прошло. На все воля божья. Нужно новую жизнь начинать и тебе, и Елене.
Я понимаю, ты хочешь облегчить мои страдания, успокоить, но покоя я не найду никогда.
Это тебе сейчас так думается, а время все сотрет, ничего в памяти не оставит, рассудил Моисей.
10
Утром следующего дня несколько крепких мужиков зашли в хату Гнатюков, избили Степана, Глафиру закрыли в хлеву и силой забрали Елену. Связали да уложили в бричку к управляющему, который увез ее в Стародуб.
Возле конюшни Елену бросили на солому и развязали. Ее тут же обступила толпа любопытствующих. Девушка была напугана, ее глаза из-под длинных черных ресниц со страхом глядели на людей.
К ней подошел пан Миклашевский, бросил взгляд на ее загорелые, с ободранными коленками ноги, обутые в истрепанные лапти, и стал всматриваться в лицо.
«Моя порода», подумал он, но, злобно нахмурившись, хлопнул по голенищу плетью и вслух произнес другое:
Ты почему ослушалась?
Панове, взмолилась девушка, отпустите меня, ради Христа, домой к тяте и маме.
Миклашевский размахнулся плетью и ударил ее. Елена закричала от боли.
Как ты посмела пойти против моей воли? рявкнул он.
Девушка, опустив голову, молчала.
Немного успокоившись, он приказал конюху отвести ее в сарай.
Пан, она же ребенок.
Не твое собачье дело! полыхнул глазами помещик. Ты что, не понял? Выполнять! Без разговоров! Ей уже пятнадцать лет, замуж собралась, а ты «ребенок». Тащи ее туда, да побыстрее.
Крестьяне, стоявшие рядом, испуганно переглянулись. Конюх поклонился и, схватив Елену за рукав рубахи, повел в сарай.
И теперь Елена сидела на полу и с тревогой смотрела на дверь, ожидая своей участи.
Вскоре в сарай вошел Миклашевский, повалился на солому, схватил дочь за платье, потянул к себе.
Елена неожиданно подняла голову и глянула на помещика, словно ножом полоснула, и сжала кулаки, выставив перед собой:
Не трогайте меня! Не берите грех на душу.
Миклашевский криво усмехнулся и, возбужденный молодым телом, обнял девушку и прижал к себе:
Иди сюда! В любовь вздумала играть? Сейчас я тобой займусь!
Елена пыталась вырваться, но у нее не получилось. От бессилия, обиды и безысходности она заплакала.
Я здесь хозяин, и мне решать, что с тобой делать. Поцелуй меня. Сейчас я буду тебя учить, как надо любить, а ты потом расскажешь всем, какой пан добрый и ласковый в любовных утехах.
Сильные руки схватили ее за бедра, потом бесцеремонно сжали грудь. Страх безумия сковал тело девушки, превратив ее в безвольную куклу. Застонав, она прикусила губы, закрыла глаза. Больно, страшно, стыдно
Спустя некоторое время помещик вышел из подсобки, поправляя штаны: