Это на свечи? спросил парень.
Да, сынок.
В какой-то момент отец остановился и оценивающе посмотрел на колоду:
Ну вот. Этого пчелиной семье хватит на безбедную сытую зиму.
Он закрыл крышку, потом аккуратно, чтобы уплотнить, стукнул по ней топором-теслой и пошел к следующей борти.
Моисей отнес короб под навес и все содержимое вывалил в бочку.
Анна осторожно, чтобы не ужалила пчела, подошла к бочонку. В меду плавали пчелы с пчелиным ядом, маточное молочко, прополис. В воздухе витал терпкий аромат меда с нотками вереска. Следом за матерью к бочке подкрались Иван с Ефимом и Лукерья.
Мам, заискивающе спросил Ефим, а медку можно попробовать?
Потерпи немного, сынок, вот закончат тятя с Моисеем работу, тогда и отведаем. Идите в хату, а то ненароком пчела ужалит.
После наполнения бочонка отец заставил Моисея тщательно перемешать содержимое: мед, воск, пчелиный расплод, пергу, мертвых пчел. После чего Харитон набрал две миски меда и закрыл бочонок плотной крышкой.
Одну миску отнеси в хату на стол, а вторую дяде Демьяну. Скажи, мол, гостинец от меня.
Моисею понравилось такое поручение лишний повод увидеть Прасковью.
Ну вот, детки, обрадовалась Анна, увидев на столе полную миску меда, теперь будет вам с чем кашу да блины есть.
Из пустых сот вечером всей семьей за столом катали свечи. Для фитилей Анна принесла из кладовой толстую льняную нитку.
Пчела чистая божья тварь, раскатывая в своих больших руках теплый воск, с особым чувством говорил Харитон.
Почему? спросил Иван.
Потому что она мед дает, воск дает, а из воска мы делаем свечи, которые ставим к иконам как вещь чистую и приятную богу.
Да. Божья угодница, тихо проговорила Анна, взяла противень с готовыми свечками и вынесла в чулан, чтобы остыли.
Тятя, а пчелы откуда появились? полюбопытствовала Лукерья.
Пчелы, доченька, это божьи твари. Мне еще давно мой отец рассказывал, что до рождения святых угодников Зосимы и Савватия в России пчел не было, а водились они только в чужеземных странах. И жили высоко в горах, где-то рядом с раем, роились редко и никуда оттуда не улетали. А святые угодники вынесли пчел из рая и расселили по всему свету.
И у нас в России?
Да! И к нам их принесли. Поэтому-то пчелы от бога. А осы и шмели от дьявола, их мед нельзя есть.
Ну, они жалят дюже больно, возразил Моисей, глядя на свои опухшие кулаки.
Пчела жалит только грешников. Живи по совести и в согласии с богом и пчелы к тебе будут благосклонны. Меня ни одна сегодня не ужалила.
А меня жиганули аж два раза.
Значит, ты грешен, братка, засмеялся Иван.
Убивал пчелу летом? серьезно спросил отец.
Было.
Вот твой грех и есть. И еще запомните, дети: пчел нельзя убивать, жизнь на земле будет до тех пор, пока будут жить пчелы. А когда все изведутся, наступит конец света.
И люди все погибнут? в глазах Ефима блеснул страх.
Не только люди все погибнет! Ну, я думаю, это будет не скоро.
На следующее утро Моисей затопил баню. Они с отцом закатили туда бочку с медом. Два дня топилась баня. После чего мед нагрелся и стал жидким, воск расплавился и вместе с мертвыми пчелами и личинками поднялся вверх. Харитон черпаком убрал все, что всплыло, в лагушок, залил водой и поставил в тепло, чтобы к Рождеству получилась медовуха. А чистый мед разлили в берестяные туеса.
Остаток лета и всю осень тяжело, со скрипом восстанавливали жилье погорельцы. Бурмистр больше помогал своим крестьянам, а уж казакам в последнюю очередь.
Миклашевский появился в селе только после уборки хлебов. Посмотрел на новые дома, заехал на завод, а там свекла свалена в кучу. Того гляди гнить начнет.
Ты чем тут занимаешься? начал бранить он надсмотрщика. Вредительством?
Тот упал на колени:
Пан, это не моя вина, это погода виновата!
Глаза помещика вспыхнули яростью. Резко взмахнув плеткой, он стал хладнокровно избивать помощника.
Несчастный, корчась от боли, пытался закрыться от ударов руками.
Я не позволю творить беспорядок на моем заводе! орал Миклашевский.
Он орудовал плетью до тех пор, пока надсмотрщик не повалился на землю, распластав руки. Лишь тогда он угомонился и зло посмотрел на управляющего, стоящего рядом и трясущегося от страха.
Так будет и с тобой. Мне жалеть тебя не за что. Работать всем без роздыха, пока не приберете всю свеклу!
После Покрова Пресвятой Богородицы голова казачьей общины Григорий Долгаль на общем сходе, обращаясь к казакам, сказал:
Ну что, видите, мужики опять восстали в буквальном смысле из пепла, выстроили новые хаты, собрали урожай, жизнь в селе продолжается.
Прожили зиму крестьяне со своими заботами и радостями, и наступила весна.
8
Демьян заканчивал работу:
Все, сынку, шабаш! На сегодня хватит. Туши горн.
Тятя, я должен тебе что-то сказать.
Ну, говори, Демьян снял фартук и стал отмывать ладони от сажи и грязи в ушате.
Я жениться надумал.
Отец выпрямился, опустил свои сильные руки и застыл, как дуб в поле, крепкий и могучий, с рубцами на теле от ожогов.
На ком?
На Елене, дочке Степана Гнатюка.
Ого! Демьян от удивления даже присел на наковальню.
Жалко мне ее, отец пьяница, мать гулящая. Пропадет девка, а мне она по душе.
Сынок, так она же собственность пана Миклашевского.
Ну и что, я попрошу пана, и он согласится мне ее отдать.
Ты в своем уме? Какой же пан свое отдаст?
Домой они шли молча. Демьян заглянул под навес: Надежда доила корову. Та стояла как вкопанная и жевала жвачку. По-хозяйски поглядел на телегу и вспомнил, что надо бы оси дегтем промазать. В хате возле печи суетилась Прасковья, на столе уже стояли отварная картошка, кринки для молока.
Вернулась Надежда, Прасковья перехватила у нее ведро, быстро процедила молоко и разлила по кринкам.
Надежда со вздохом устало присела на лавку.
Ну вот, еще один день прошел в трудах праведных.
Мать, а ты знаешь, что наш сын жениться вздумал, присаживаясь к столу, проговорил Демьян.
Она сразу и не поняла, насмехаются над ней или правду говорят:
Это ж какая такая девица в душу тебе запала?
Елена, Степана Гнатюка дочка, ответил за сына отец.
Сынок! всплеснула руками Надежда. Это ж не Степана дитя, это пана Миклашевского дочка. Вся в него и видом, и характером. Отступись от нее, не по зубам тебе пан.
Нет, мама, не отступлюсь, голос его обмяк, в ушах стоял звон, казалось ему, что пол в хате закачался, но он стоял сильный, горячий, непреклонный.
Усталой походкой она подошла к сыну, обняла и долго смотрела на него полными доброты и ласки глазами.
Сынок, девок в селе мало, что ли, неужто среди своих не нашел кого любить? Вон Татьянка Терещенко какая гарная казачка.
Демьян встал из-за стола, недовольно глянул на сына и молча вышел из хаты.
Андрей смотрел на мать, но в своих мыслях видел Елену, ее длинную косу и большие черные глаза. Вспоминал, как она стояла возле плетня в вышитой кофте.
Так куда мне идти? не отступал Андрей. К пану или к родителям?
А к родителям-то зачем? Конечно, к пану. Он-то и есть родитель.
Вскоре до него дошла весть, что в конце недели помещик обещался приехать на завод. Не до работы тут стало Андрею, в голове только одна мысль: не прокараулить пана, а то придется идти в Стародуб в его поместье, а это не близкий путь.
Демьян, видя, как мается сын, как не находит себе места, освободил его от работы в кузнице:
Иди уж карауль пана, а то тошно на тебя смотреть.
Андрей с радостью побежал к заводу. У конторки стояла бричка.
Это кто приехал? спросил он у проходившего мимо рабочего.
Да барин приехал, нахмурив брови, тот заскрипел зубами, надсмотрщику нагоняй дает.
Возле ворот ходил человек в сером кафтане.
Пустите меня к пану Миклашевскому.
Куда тебя пустить? ехидно оскалился желтыми зубами тот.
К хозяину завода.
А, это ты, кузнец? послышался голос помещика.