Шедшие на чайке казаки захохотали в голос от такого курьеза. Максим Лихолет дал знак, и корабль направился к берегу. Он смотрел, не отрываясь, не мог поверить, что ушлый малый поспел к означенному часу.
Ловко ты, ловко! высаживаясь у костра, процедил ватажник, глядя то на парня, то на лежавшего рядом волка. Что ж, замолвлю за тебя слово на Сечи. Может, и впрямь добрым казаком станешь. Как только прозывать тебя? Не Сверкопятом ли?
Я уж сказывал, зовут меня Иваном, а кличут Сирко. Казачий сын положил ладонь на холку матерого спутника. Он Сирко, и я Сирко. Легко запомнить.
Ишь ты! оскалился ватажник. Всякий тут норовит себе имечко придумать, чтоб аж вороны с крестов шарахались. Да только многого ли ты в бою стоишь, Иван Сирко? Может тебя и не Сирко вовсе звать, а Усирко?
Привычные к грубым шуткам сечевики захохотали, но отрок и бровью не повел.
А ты испытай. Чего языком рожь молотить?
Скажешь тоже мне с тобой тягаться! Свои же на смех поднимут связался черт с куренком. Да и как тягаться-то? Я ж плечом только поведу ты драпака задашь так и на коне не догонишь!
Твоим бы языком, атаман, да ядра в пушки закидывать! Только палить бы и успевали! А вот ставлю саблю, что тебе меня не одолеть.
Глаза Лихолета сверкнули неподдельным интересом.
Что ж, дело хорошее! Да только ж уговор потом мамке в подол не плакаться, что злой дядька цацку отобрал. Ну что, как желаешь: на кулачках, на поясах или, может, по-мужски на саблях до крови схватимся?
Так это ж ты муж хоробрый, ты саблю и бери. А я так, по-отроковски, на кулаках, насмешливо ответил Иван.
Ну, гляди, все мне тут свидетели, ты сам этого захотел
Сабля ватажника быстро покинула ножны и свистнула над головой Сирко. Тот легко уклонился, затем столь же ловко ушел от пластующих ударов слева и справа. А затем сечевики даже вскочили, не поверив глазам: один кулак резвого огольца врезался под ребра Лихолета с такой силой, что тот замер с открытым ртом, не закончив взмаха. В следующий миг второй кулак Ивана, как таран в крепостные ворота, грохнул в челюсть, опрокидывая ватажника наземь.
Ай да ловок! Ай да хват! раздалось вокруг. Любо, Сирко, любо! Справный казак будет!
Максим Лихолет с трудом поднялся на ноги и подобрал выпавшую из рук саблю.
Да уж, как ни крути, справный! Ты, парень, зла не держи. Он скривился то ли от боли, то ли от клокотавшей в груди ярости. Тут всякого испытывают. Мы еще вместе с тобой ворога бить станем! И зелена вина не одну чарку выпьем! Теперь вижу, быть тебе лихим атаманом! Он протянул Ивану руку, затем отошел к воде, запустил обе ладони в холодную воду, будто смывая крепкое рукопожатие, и прошептал себе под нос: Да вот долго ли?
* * *
Барон Гжегож Левартовский с восхищением глядел на вызолоченную карету, подъезжающую к Вавельскому замку. Ему, ротмистру панцирной хоругви, поди, до конца дней на такую денег не скопить. Да и зачем ему карета? Добрый конь совсем иное дело.
Это кто ж к нам такой пожаловал? глядя туда же, куда и командир, поинтересовался стоящий в карауле шляхтич.
О, это птица не простая, ротмистр кивнул на герб, украшавший дверцу кареты. Граф Леонард фон Шрекенберг, личный посланец императора.
Вот как? И что ж у него к нашему крулю за надобность?
Ротмистр хмыкнул.
То не нашего ума дело. А впрочем, слыхал, небось, о королеве шведской?
Та, которая от престола отреклась? Слыхал. Она, вроде, родня нашему государю.
Так и есть. Отречься-то она отреклась, а спустя год обратно запросилась. Тут из дому ей кукиш и показали. Но королева Кристина хоть и дура дурой, а кусок мимо рта не пронесет. Вот и снюхалась она с этим графом. Он ей руку и кошелек, она ему за то руку и корону.
Он так богат?
Не то слово. Гора Шрекен, как говорят, вся из серебра, едва-едва землей присыпана. Тамошние графы сперва шрекенбергеры для герцога Саксонского штамповали, затем императора начали звонкой монетой снабжать. И так он люб стал императору, что тот желает забрать от короля нашего Львов и Галич, чтобы герцогство сделать и любимцу своему отдать. На этих условиях он с королевой Кристиной порвет. А если его величество на это не пойдет, то венский двор поддержит графа и он, став шведским королем, на все наше Поможже будет претендовать.
Так это ж, если станет, хмыкнул шляхтич.
Барон Левартовский покачал головой.
Этот, пожалуй, что и станет. Вот теперь от имени самого императора приехал лично с королем договариваться.
Карета остановилась, из нее вышел высокий, худой, как жердь, вельможа. С первого взгляда трудно было сказать, сколько ему лет. Вроде не меньше пятидесяти. Однако глаза холодные, немигающие, будто мертвые, делали его куда старше, а манера двигаться, легкая и непринужденная, пристала куда более юным годам. Затканный цветочным узорочьем алый камзол был щедро украшен кружевами, на бархатных пурпурных штанах по шву красовались изящные бантики. Кружева были даже на отворотах его ботфортов.
Он быстро надел широкополую черную шляпу с белыми страусовыми перьями и, горделиво положив руку на эфес длинной шпаги, прошествовал мимо ротмистра и его соратника, не удостоив взглядом. Его богато украшенный наряд был столь не похож на простые, скромно обшитые галуном кунтуши шляхтичей, что рядом с ними гость выглядел человеком из иной реальности.
Добро пожаловать, ваше сиятельство, поклонился барон Левартовский. Государь ждет вас. Я провожу.
Милостью божьей король польский, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жемайтский, ливонский, смоленский, северский, черниговский, а также наследный король шведов, готов, вендов и бессменный претендент на московский престол Ян Казимир ерзал на троне, ожидая визита «старого друга». Они и впрямь были знакомы не один год, и граф щедро снабжал тогда еще юного королевича, пеняя ему на бесконечные разговоры в Сейме. От этого сборища говорунов, и вправду, целиком зависело финансирование любых начинаний. Но до скончания времен там не смогли бы договориться и о замене лавок в собственном здании. А деньги нужны были позарез!
Ян Казимир числил графа своим наперсником и конфидентом, и вдруг, как гром среди ясного неба, эти ужасные требования! Он тер виски, представляя на столе гору собственных долговых расписок, и заранее старался придумать, как выкрутиться из этого медвежьего капкана. Но безуспешно.
«А может быть, убить его? мелькнуло в голове короля. Подослать трех-четырех верных наемников? Впрочем, о чем это я, верный наемник звучит примерно как знойная слякоть».
Он не успел додумать эту казавшуюся спасительной мысль. Дворецкий, войдя в тронный зал, торжественно грохнул своим вызолоченным жезлом об пол и провозгласил:
Его сиятельство граф Леонард фон Шрекенберг!
Барон Левартовский, первая сабля легкой кавалерии, склонил голову, пропуская высокого гостя, и отступил к двери. Нарушая дипломатический протокол, Ян Казимир поднялся с трона и раскинул руки для объятия.
Старый друг, как я рад тебя видеть!
Так же как и я, ваше величество, одними губами улыбнулся граф, и от этой улыбки и у дворецкого, и у ротмистра панцирной хоругви, и у самого короля почему-то заныли все зубы.
Надеюсь, дорога была легкой? поинтересовался хозяин дворца.
И приятной, утвердительно кивнул гость. Не считая трех засад и попытки отравить меня на постоялом дворе, все было замечательно. Он достал из поясной сумки пригоршню ружейных пуль и встряхнул их в ладони. Пожалуй, скоро я буду делать из них ожерелья.
Какой ужас! нахмурился Ян Казимир. Ну, здесь-то вы можете себя чувствовать в полной безопасности. Надеюсь, мой подарок смягчит память о треволнениях вашего путешествия.
Он подал знак барону, тот скрылся за дверью и вскоре вновь появился с продолговатым завернутым в персидский шелк предметом.