Пожег ты немного словом, а теперь пожгут тебя делом, так сказать тьфу ты, уже сам заговорил как Щ.
Хотя и книжники со священниками тоже бы не стали смотреть на тексты, они бы вспомнили, кто правильный человек, кто нет, у кого предки до праотца Авраама, и у кого есть полезные связи при дворце и сундук с золотыми слитками Эх, нет ничего нового под солнцем, и суета сует суете в суету всяческую суету вот уже много суетливых тысячелетий.
А вы чего молчите, языки в задницу втянули?! продолжала бесноваться Гулина. Неужели вам не стыдно сидеть рядом с этим существом?!
Кашкин то бледнел, то краснел, губы его тряслись, рот то открывался, то закрывался. Журналисты облизывались, словно коты, унюхавшие кучу рыбьих голов, у Сергея Щ. был вид человека, на всех парах мчащегося на встречу с сердечным приступом.
Вот ты, Лев! Гулина ткнула в меня острым, будто заточенным пальцем. Стыдись!
Если эта гарпия и эриния в одном флаконе узнает, что я просто общался с Борисом Борисовичем Какая там премия «Горизонтальные новинки»? Она сожжет меня на костре, и для этого не побрезгует взять пару уроков у православных монархистов и католических инквизиторов!
В-вы, в-вы злая женщина! обрел наконец голос Кашкин, после чего вскочил.
Мы справедливые!! А ты махровый реакционер и черносотенец! Антисемит! Проваливай к своим фантастам! Пишите там про доброго царя и прекрасного Сталина!
Ухерина вновь громогласно расхохоталась и закрыла лицо руками.
Алкогонов, уже никого не стесняясь, вытащил из кармана маленькую фляжку с коньяком и присосался к ней. Заметил мой умоляющий взгляд, но только головой покачал мол, ты в президиуме, братец, так что терпи и утешайся водичкой обычной, а вовсе не огненной.
Давайте успокоимся! влез Щ. Охладим наши пылающие ланиты, так сказать. Уберем мечи в ножны и соберем клочки по закоулочкам Марина Исаковна, я правильно вас понял? Вы публично слагаете с себя обязанности председателя жюри? Прямо здесь и сейчас, когда новый сезон уже объявлен?
Лицо Гулиной исказилось, она замерла, покачиваясь вверх-вниз, точно воздушный шарик на ниточке.
Принципы штука хорошая, но вот так публично нахамить премии, куда тебя позвали Лишиться места, которое не дает денег, но наделяет авторитетом и властью, позволяет считать себя кем-то, дает возможность решать чужие судьбы, определять, кого в грязи, а кого в литературные князьки это не шутка.
Больше не позовут, и пойдет молва, что Гулиной доверять нельзя.
Нет, наконец сказала она.
Но я ухожу! Снимаю свой текст!! завопил Кашкин. При таком отношении! Предвзятом! Пусть она извинится!
Я повторил жест Ухериной, закрыл лицо руками, разве что хохотать не стал.
Скандал вышел первостатейный, офигительный, и сегодня к вечеру в интернете появится добрая сотня постов от тех, кто слышал звон, и не более, и все равно будет в точности знать, что тут произошло Тому, кто придумал соцсети, дьявол в аду обязан выдать отдельный котел из чистого золота, и персонального пыт-менеджера с вилами особого дизайна.
Глава 5
Но и с открытия премии я не поехал домой вовремя вспомнил, что у меня важная встреча в «Книжной Москве» на Арбате. Притащился туда раньше времени, и от нечего делать поплелся в зал для презентаций.
Ну эта, вдохновение, оно как понос, вещал с небольшой сцены здоровенный бородач с красной мордой. Прихватит, и ваще деваться некуда. Бежишь и, эта, пишешь словами. Разные уроды говорят, что я писать не умею. Так это неправда. Я умею. И буквы все знаю Хотите, алфавит процитирую? На память!
Писатель Евграф Щебутнов был живым опровержением шаблонных представлений о человеке нашей профессии.
Он тягал железо в спортзале, катался на байке, носил косуху и казаки с длинными носами. В сети являл миру полное отсутствие терпимости, всех несогласных с его единственно правильным мнением немедленно банил, а время от времени разражался гневными филиппиками в адрес коллег, обзывая их педиками, тупыми завистниками и недоразвитыми алкашами.
Сам он алкоголя не употреблял даже для запаха, а морда у него была красной от повышенной маскулинности.
Писал Щебутнов попаданческую фантастику с эротикой, и читали его книги про мускулистых победоносных героев, покорителей женщин сплошь прыщавые инфантилы. Именно они сидели сейчас в зале, влюбленными глазами таращась на мужественного кумира и сжимая в потных ладошках заветные томики с цветастыми обложками.
Мне от этого монстра отечественной словесности тоже как-то досталось на орехи, но по касательной, почти нежно.
Книги должны быть интересными, продолжал свою проповедь Щебутнов. Поэтому всякие, которые про извращения это все фигня Зуб даю! Вот я, например! Здоровое тело здоровый дух! Вон бицуха какая! А сколько я от груди жму? А почему? Потому что умный!
Себя он любил ничуть не меньше, чем Тельцов.
М-да, как рек пророк: и взоры их говорят против их, и члены их разглашают грехи их, и сами они вещают о себе, не скрывая, будто содомляне, и не отвращают лиц своих от гнева подступающего, от гнева неминуемого
От речей Щебутнова меня передернуло, и я отправился бродить по магазину, выискивая собственные книги. Сначала заглянул к стоящему у самой кассы столу с бестселлерами вот «Чехардынь-река», вот последний том Посконного с убогим абстракционизмом на обложке, вот очередной роман Язели Пряхиной, авторки слащавых и нудных дамских романов, по непонятной причине угодивших в серьезную литературу.
Горького нет, ни Алексея Максимовича, ни Льва Николаевича.
Сердце мое упало Эх, так надеялся найти тут «Крылья последней Надежды» Зараза! И я двинулся дальше, в лабиринт стеллажей до потолка, украшенных наклейками «Психология», «Эзотерика», «Учебники», «Путеводители», «Детские книги», «Кулинария».
Когда я оказываюсь меж стен, сложенных из книг, меня неизбежно охватывает тяжелая печаль, ощущение собственной ничтожности так пламя свечи может чувствовать себя рядом с горящей нефтяной скважиной. Я понимаю, что мои опусы растворяются в этом океане переплетенной бумаги, что у меня нет ни малейшего шанса как-то выделиться, стать чем-то и кем-то. Хочется немедленно покончить с собой, обрушив на себя пару ближайших стеллажей ну или можно плюнуть в красную физию Щебутнову и назвать его педиком, чтобы он прилюдно оторвал мне голову.
Настоящий рок-музыкант должен жить ярко и умереть молодым.
А настоящий писатель?
Не всем достается судьба Папаши Хэма, большинство из нас просто текстовые черви, прогрызающие норки в барханах из слов; унылые кроты, что складывают узоры из предложений в своих логовах, замещающие жизнь ее описанием
Ага, нашел!
Вот она, крылатая девушка на вершине небоскреба, и раскинувшийся за ней город, уходящее за горизонт огромное солнце. Заголовок набран осознанно криво, кажется, что буквы клонит ветром. Зато имя автора такое мелкое и нечеткое, что вообще не разобрать. Стесняется меня издатель, что ли?
И стоит томик на нижней полке, куда обычный читатель поленится заглядывать.
И все же это была моя книга, и, держа ее в руках, я испытывал, наверное, то же самое, что и мать, качающая младенца. Вспоминал бессонные ночи и стертые буквы на клавишах, яркие образы, что роились внутри трещавшей от боли головы их срочно нужно было извергнуть из себя, сделать чем-то внешним, дать им плоть, иначе они пожрали бы меня, уничтожили, превратили в медь бренчащую, в кимвал звенящий, в тростник пустотелый.
Когда я это писал, я тоже был пророком, пусть маленьким, почти неслышным, карманного формата.
А вот и «Кишка реформатора», второе издание, ИЕПовское, с карикатурным мужиком, шатающим Спасскую башню Кремля. У меня чесались руки прибить художника, создателя оного шедевра, с того дня, когда я увидел картинку впервые, и это несмотря на многословные объяснения самой Пальтишкиной и многочисленных критиков, что обложка «символизирует глубокую духовную мощь свободной мысли, ополчившейся против кремлевского тиранства».