Лучше бы прямую кишку нарисовали, что ли.
Ополчившуюся против кремлевского тиранства и мирового капитала, ага.
Лева? донеслось из-за спины, и я поспешно сунул книгу на место, словно пытался ее украсть и меня на этом застукали.
А? Я повернулся.
Ленка смотрела на меня, склонив русую голову, и улыбка ее была хоть и радостной, но немного растерянной. Она всегда была девушкой крупной, я рядом с ней выглядел недомерком и, естественно, комплексовал.
Привет, сказал я. Где еще встретиться родственникам?
Еще бы. Старшая сестра хмыкнула. Ты не пишешь, не звонишь, в гости не идешь. Ну а мне вырваться сложно, сам понимаешь. Семья она как водоворот, не вынырнуть. Привет.
Тут мне стало до одури, до жара в ладонях стыдно.
Еще бы. Она меня постоянно звала к себе, но я последний раз навестил сестру еще в новогодние праздники. Маша тогда отказалась, заявила раздраженно, что с моими родственниками ей не интересно, я обиделся и поехал в большую квартиру в Ховрино один.
А ведь это Ленка виновата в том, что я пошел в литературу. Она когда-то писала совершенно обалденные стихи, просто невероятные, и уже в пятнадцать ездила с ними выступать, на разные семинары для молодых писателей, а я, бесталанный младший брат, смотрел на нее, завидовал и про себя шептал, что тоже смогу так же, я всем покажу и докажу, что не хуже, что тоже гений
Она в творчестве разочаровалась очень быстро, я так и не понял тогда, почему. Перебралась в столицу еще раньше меня, обзавелась банальной работой, скучным мужем-инженером и парочкой детей.
И вот теперь я вроде бы превзошел ее, Ленку мало кто помнит кроме совсем преданных фанатов, а я весь из себя такой деятель литературного процесса, книжки выходят, номинации и премии множатся, слава типа растет Но вот приносит ли все это счастье? Всегда мне кажется, что она все равно талантливее меня, и если снова возьмется за перо, то с легкостью опрокинет нашу поэтическую иерархию и заберется на самый верх, а я так и останусь одним из сотен прозаиков, частью пусть творческой, но толпы.
Ну да, извини, замотался. Я отвел взгляд.
Родителям когда звонил? спросила Ленка, и стыд вновь обварил меня, будто кипяток.
Звонил, ага, в прошлом месяце.
С мамой говорил неделю назад, вроде у них все ничего осторожно ответил я.
Вернуться не хочешь? Им там все сложнее, сам понимаешь.
Родители на пенсии, стареют понемногу, но вернуться?
Зачем? Что там делать?
Писать можно где угодно. Ленка сложила губы бантиком, как делала с самого детства, когда бывала недовольна. Разве что по тусовкам и пьянкам шляться будет неудобно. Или вообще бросай ты эту литературу, возвращайся к нормальной жизни.
Хватит советовать! Не учи меня! Злость спасение от мук совести, даже злость неправедная, и я вцепился в нее, словно повисший на скале альпинист в последнюю веревку. Вся жизнь тут! Там нет ничего! Сама-то тоже не спешишь обратно. А почему?!
Она не ответила, только вздохнула и неожиданно меня обняла.
Ты Я попытался вырваться, но сестра уже гладила меня по голове, как много лет назад, когда я обдирал коленку, свалившись с велосипеда, или когда мне разбивали нос в обычной мальчишечьей драке.
И я замер, ловя почти забытое ощущение тепла, уюта, дома.
Неожиданно мелькнула мысль а не бросить ли все на самом деле и не уехать ли на родину. Там, под холодным северным небом, я напишу «Голема Вавилонского» куда быстрее, чем в кипящем котле столицы, не отвлекаясь на гулянки, творческие встречи, презентации и остальную бессмысленную ерунду.
Раньше меня держала Маша, но теперь ее нет рядом.
Еще по пути в школу я написал ей «Давай мириться» и послал фотографию собственных ладоней наш с ней внутренний мемчик, говорящий: «Я твой котик, у меня лапки», придуманный, когда мы только начали встречаться Но эта стерва не ответила, даже не прочитала, как и все прочие сообщения после расставания.
Может, уже нашла себе другого «котика» и вовсю милуется с ним?
Сердце пронзила острая боль, и я подумал, что и денег дома нужно куда меньше. Снять квартиру можно за копейки, и там я буду настоящая, уникальная знаменитость, как Петров на своем Урале, и устану отбиваться от поклонниц, не испорченных столицей девиц покрасивее Маши.
Бросай ты этот яд, сказала Ленка, отстраняясь. Ничего хорошего в нем нет. Отравишься так на всю жизнь.
Я сердито запыхтел.
Ну да, бросить писать дело нехитрое, я сам делал это несколько десятков раз. Только жить тогда на что, где брать деньги? Понятно, что на микробиологов спрос есть, и приличный, да только за годы в литературе я все забыл, выпал из профессии, и сгожусь лишь биологию в школе преподавать, а там придется биться не только с несносными детьми, но и с чудовищной бюрократией.
А ты что тут делаешь? спросил я.
Времена такие, что писателя в книжном магазине встретить проще, чем читателя.
На презентацию Хамлицкой пришла, отозвалась сестра и глянула на часы. Начнется сейчас. Пойдем?
Инна Хамлицкая, психолог с именем и практикой, в один прекрасный день решила для развлечения сочинить книгу. И получилось у нее так, что первый тираж разобрали за неделю, а второй раскупили в предзаказе до того, как он появился в бумаге. За год она написала еще две и стала звездой первой категории, хотя эта звездность, за которую многие из профессиональных писателей отдали бы душу, была нужна ей не больше, чем гиппопотаму парашют.
Я вытащил смартфон, проверил мессенджеры пусто, тот тип, что меня сюда зазвал, пока не проявился.
Пойдем, сказал я, и мы отправились в зал для презентаций.
Щебутнов уже не сидел, а стоял на сцене и подписывал книги.
Ой, какой типаж, хриплым, басовитым голосом вещала Хамлицкая, занявшая его место за столом: прическа в стиле «воронье гнездо», платье-балахон цвета грязного асфальта, всё как обычно. Вы меня просто покорили, Евграф, я вся ваша поклонница Это чудесно! Непременно надо рассказать о вас людям.
Щебутнов самодовольно топорщил бороду, напрягал мышцу на плечах и руках, маленькие глазки его масляно блестели. Он не догадывался, что Хамлицкая его нагло троллит, что он интересен ей в качестве психологического феномена эгоцентричный кусок мяса, мнящий себя писателем и едва не лопающийся от чувства собственной исключительности.
Мы с Инной пересекались на одной из провинциальных книжных ярмарок, были знакомы, так что я помахал ей.
Привет, Лев, сказала она в микрофон. Ну что, давайте начинать Так, минуточку. Мебель только уберем.
«Мебелью» она поименовала Щебутнова, который и этой издевки не заметил. Продолжал торчать на месте, пока сотрудница магазина, крохотная девушка, не взяла его за руку и не повела к выходу из зала.
Проходя мимо, он покосился на меня налитыми кровью глазами, но ничего не сказал.
Ты и этого знаешь? спросила Ленка. Он тоже книжки сочиняет?
К сожалению, да, ответил я. На оба вопроса.
Поехали! объявила Хамлицкая. О текстах говорить скучно, это полная ерунда. Говорить обо мне еще скучнее, ерундее ерунды поэтому говорить будем о том, что на самом деле интересно, о людях и о жизни.
Ей было совершенно наплевать на рейтинги продаж. Уверен, что Инна за ними не следила. Она не заботилась о том, чтобы выглядеть модно или просто красиво, не тратила времени и денег на продвижение в сети, и все же зал был битком, люди сидели, стояли вдоль стен и у задней стены, и подходили новые и новые, и многие держали ее книжечки, маленькие, необычного для прозы формата.
Сложная штука прожить свою собственную жизнь, а не навязанную извне, говорила Хамлицкая. Делать не то, чего ждут другие, а свое. Настоящее, искреннее. Не гнаться за тем, что вам на самом деле не нужно, но зато высоко ценится в обществе и возносится на пьедестал окружающими.