Эй! Ну-ка, стой где стоишь, гнида!
К величайшему удивлению Тибольда, упырь остановился. Насколько он помнил, мертвяки ни особой сообразительностью, ничем другим, кроме желания набить себе брюхо мясом, не отличались. Может, не упырь? Тогда кто? Всех местных он знал в лицо
Когда Маша вышла, серый утренний свет поначалу ослепил её, поэтому она какое-то время стояла, держась за косяк, хлопая ресницами на здоровом глазу. Когда её зрение немного пришло в норму, то метрах в пятидесяти от себя она увидела крепко сбитого коренастого мужика, сжимавшего приличных размеров дубину. Причём смотрел он на неё, словно на нечто крайне мерзкое. Хотя, наверное, так оно и было Однако после встречи с парочкой Буг и Крыс с последующим марш-броском сквозь грозу это было неудивительно. Нападать он вроде не собирался (и на том спасибо), но он говорил, что их несколько Мысли путались, она понимала, что должна что-то сказать. Маша сказала, наверное, не самое подходящее слово в этом мире, судя по её краткому опыту пребывания здесь.
Помогите!..
После этих слов мужик уставился на неё, словно с ним заговорил сарай. Но при этом он опустил дубину и на лице его отразилась не злоба, а, скорее, растерянность. У Маша затеплилась робкая надежда
Тибольд долго хлопал глазами и открывал и закрывал рот. Говорить-то упыри точно не могут. Опустив дубину, он повнимательнее рассмотрел существо, вышедшее из сарая и попросившее его о помощи. Воистину у страха глаза велики Сам на себя жути нагнал, а тут просто баба, правда, кто-то её хорошо отлупцевал, так что лица не разобрать. Но вроде не старая. Штаны на ней явно чужие, слишком уж велики. Может, у кого из темницы убежала, да ещё и порешила кого? Но перед бабой Тибольд страха не испытывал. Баба не упырь, даже если и убила кого. Для порядка сдвинув брови и приняв важный вид, он строго спросил:
Ты кто такая? И чего по чужим сараям лазаешь? У меня там, может, добро хранится. А ну, я тебя сейчас к старосте отведу.
По поводу добра он, конечно, перегнул. Хотя он вспомнил, что как-то свёз в сарай какое-то рваньё, что выкинуть жалко было Небось сгнило всё
Маша, ожидавшая гораздо худшего, прямо-таки вдохновилась, услышав строгую отповедь. Она поняла одно: её не собирались ни бить, ни насиловать. По крайней мере, прямо сейчас. Слова сорвались с её губ подобно лавине. Они мешали друг другу, словно пассажиры тонущего корабля, Маша перескакивала с одного на другое, путалась.
Пожалуйста, помогите! Я я не хотела ничего плохого, мы не знали, что это ваш сарай. Понимаете, была страшная гроза, мы промокли и очень устали. Я потерялась. Помогите нам. Меня Маша на секунду замялась, в общем, чуть не убили. Там, на поле, Маша махнула рукой в сторону, человека сожгли, я видела А потом ещё одного убили. И ещё детей били кнутами. Пожалуйста
Тибольд, сначала честно пытавшийся следить за повествованием, теперь совсем запутался. Оперевшись на дрын словно на посох, он замотал головой и поднял руку в протестующем жесте.
Женщина, стой! У меня голова кругом идёт. Кого убили и сожгли, кто тебя убивал? Говори толком. А то плюну на всё и разбирайся как знаешь. Я понятно выражаюсь?
Маша торопливо закивала, хотя от этого голова у неё закружилась ещё больше, вынуждая сесть прямо в грязь, чтобы не упасть. Тибольд, бормоча что-то себе под нос, подошёл к Маше и присел перед ней на корточки. Вблизи он, разглядывая её лицо, поневоле проникся жалостью к бедолаге и крайней неприязнью к тому, кто её изувечил. Сам он своих жён что первую (мир её праху), что вторую, Мальку, пальцем не трогал.
Тебя звать-то как, непутёвая?
Маше почему-то показалось обидным такое обращение. Она-то как раз нормальная и очень даже путёвая, это у них здесь все чокнутые. Но сказать об этом первому человеку в этом странном мире, который отнёсся к ней с участием, она не рискнула. Приняв её молчание за нежелание разговаривать, Тибольд сплюнул и, отвернувшись в сторону, обиженно пробубнил:
Вот и помогай людям, даже «спасибо» потом не дождёшься. Я вот
Он начал вставать, когда очнувшаяся Маша схватила его за руку, не дав договорить:
Простите меня ради бога, я не хотела вас обидеть. Я смертельно устала и ничего не соображаю.
Тут же подобревший Тибольд сменил гнев на милость. Сильной рукой он поставил собеседницу на ноги. У Маши от резкого подъёма опять закружилась голова, и она просто повисла на Тибольде. Аккуратно поддерживая её, пасечник для порядка продолжал ворчать:
И чего тебе дома не сиделось, а? Вот что с тобой прикажешь делать?
Сам-то он уже знал, что будет. Привезёт домой, там девка в себя придёт, а дальше видно будет. Приобняв одной рукой её за плечи, в другой он продолжал нести дубину, думая про себя: «В хозяйстве всё сгодится». Они сделали уже несколько шагов, как внезапно баба заартачилась и потянула его обратно к сараю.
Эй, ты чего? Ты чего там забыла-то? Или крысам до свидания не сказала?
Как только Маша опёрлась на плечо мужчины, на неё разом, как горный оползень, навалилась смертельная усталость. На какое-то время она вобще перестала что-либо соображать. Они прошли несколько шагов, а она никак не могла понять, куда она идёт и почему рядом нет Тани. Имя дочери огнём вспыхнуло в её затуманенном мозгу. Ещё один шаг Маша растерянно оглянулась на покосившийся косяк, за которым висела сырая темнота. Она резко остановилась и потянулась туда, где осталась лежать её больная дочь. Сильные руки удержали её на месте. Мужчина, который её держал, что-то говорил ей, но не обращая на него внимания, Маша продолжала тянуть его к сараю. Видимо, мужику это надоело, и он, слегка встряхнув Машу, крикнул ей в лицо:
Эй, малахольная! Ообъясни толком, что стряслось?
Там Маша пальцем ткнула в сарай, там моя дочь. Она очень больна.
Брови Тибольда поползли сначала вверх, а затем столкнулись на переносице. Что-то ему подсказывало, что с упырём было бы попроще. А теперь Отдав дубину, чтобы женщина могла на неё опереться, он, покачав головой, шагнул в полумрак. Подождав, когда глаза привыкнут к свету, он направился в угол, где была груда сваленного им хлама. Ребёнка он заметил не сразу. Закрытый куртками, он выдал своё присутствие только глухим кашлем. Откинув куртку, Тибольд невольно выругался. Перед ним лежала девочка в странной одежде. Худенькое тельце сотрясал озноб, так хорошо знакомый Тибольду, мокрые волосы липли на вспотевший лоб. Бережно подняв ребёнка на руки, он даже сквозь одежду почувствовал жар, исходящий от неё. Когда вышли на свежий воздух, стало видно, как на бледной коже щёк девочки разгорается костёр нездорового румянца, а под закрытыми глазами залегли тёмные тени.
Увидев Таню на руках у мужчины, Маша, подойдя к ним, положила ладонь на лоб дочери. В этот момент Таню скрутил приступ сухого кашля, выгнув её дугой. Затравленный взгляд Маши метался от лица дочери к мужчине. Он сейчас был её единственной надеждой. Тибольд, поймав взгляд единственного раскрытого глаза женщины, смутившись, поспешно отвернулся. Она на него, словно на распятье в церкви, смотрела. Откашлявшись, он деловито проговорил:
Нечего столбами стоять, у меня телега стоит недалеко. Ты-то идти можешь?
Да-да, я смогу. Спасибо вам огромное.
Тибольд, тяжело вздохнув, тронулся с места.
Потом поблагодаришь. И уже на ходу, не поворачивая головы (он внимательно следил, куда ступала его нога), спросил: Тебя звать-то как? Или это секрет какой?
Маша, стараясь не отстать от широкого шага мужчины, ответила:
Мария. Мо можно просто Маша. А вас?
Тибольд насмешливо фыркнул:
Какой я тебе «вы»? Я что, похож на аристократа? Тоже мне, скажет тоже «Вы!». Хм Я волею богов и моих покойных родителей честный человек, а у всяких там лордов и иже с ними