Прошедшей ночью прошла настоящая буря, от молний было светло как днём. Жена, бывшая на сносях, молилась Единому богу, ну и на всякий случай всем прочим старым богам, чтобы не наступил обещанный конец света. Вспомнив об этом, Тибольд добродушно ухмыльнулся: «Глупая баба». Он любил свою жену, полненькую, румяную хохотушку, но постоянно подтрунивал над ней из-за её чрезмерной, на его взгляд, суеверности. Если тень на хрен в полдень упадёт, то она и здесь какую-нибудь примету вспомнит. Его больше беспокоило, что молния могла поджечь его дом, в котором он жил летом на пасеке. После рождения ребёнка он планировал продать дом жены и отстроиться уже капитально прямо здесь. Потом, когда их ребёнку исполнится семнадцать лет и он будет вне опасности (пропадали только те, кто не перевалил семнадцатой весны), Тибольд собирался забрать его к себе.
Он с удовлетворением отметил, что его уютный дом стоит целым, кое-где сорвало дранку с крыши да изгородь завалило, он-то ожидал гораздо худшего. В конце октября и такая буря, ничего подобного он не помнил на своём веку. Прохаживаясь вокруг, примечая, что потребует его немедленного вмешательства, он увидел старый покосившийся сарай, который ещё его дед ставил. Вот кого он не ожидал увидеть в целости Непогода должна была разметать его по окрестным полям и лесам, как сухую солому. Однако же стоит, хоть и скособочился ещё больше. Весь в покойника-деда, такой же кривой и упрямый.
Сдвинув шляпу на затылок, он направился к нему. Одно время он хотел его отремонтировать, но всё руки не доходили.
Подойдя вплотную, Тибольд понял, что с мечтами о восстановлении строения придётся распрощаться. Прошедшие годы не добавили ему крепости, а разыгравшаяся ночью буря практически доконала старичка. Весь перекосившийся, он готов был рухнуть от малейшего дуновения. Стены зияли дырами, словно решето, половину крыши сорвало, и оставшаяся солома торчала неопрятными лохмами. «Его если только на дрова», пришло в голову пасечнику. Да возиться с этой рухлядью неохота, глядишь, ещё до первого снега сама завалится, а по весне видно будет.
Тибольд, отвернувшись, прикидывал, успеет ли сегодня залатать крышу на доме, когда позади него раздался жуткий крик. От неожиданности тот подскочил словно ужаленный. Резко развернувшись, разом побелевший Тибольд поискал глазами источник звука, но никого не увидел. Из полумрака сарая донёсся тихий шорох. Чувствуя, как у него размягчились колени, он медленно попятился назад. Мысли испуганными мышами заметались у него в голове. «Вряд ли это грабитель, тому вопить не с руки, зверь так не орёт, призрак может кричать, но шуршать-то он точно не в состоянии Но это легко может быть неупокоенный упырь. Им-то шуршать есть чем. Ну и где эти молодчики из «Небесного молота», когда они нужны?!».
Тибольд был не самого робкого десятка, просто не видел причин, ради чего рисковать. Надо просто вернуться попозже, глядишь и успокоится всё. Уже разворачиваясь, он услышал звуки, похожие на плач. Прислушался ну точно баба плачет. Осторожный голос внутри говорил, чтобы он не дурил и убирался подобру-поздорову. Тибольд огляделся и, подойдя к повалившейся изгороди, отодрав от неё ухватистый дрын, вернулся ко входу в сарай. Плач уже прекратился, и в сарае затаилась тишина. Остановившись шагах в двадцати, он поудобнее перехватил своё оружие и, несколько раз вдохнув и выдохнув, набрав полную грудь воздуха, проорал
Облегчение горячей волной охватило тело, растопив ледяную глыбу страха, давившую на плечи. Танюшка была рядом и жива. Но радость Маши длилась недолго: дотронувшись до щеки дочери, она поразилась, какая та горячая. Дыхание с хрипом вырывалось из детской груди. Тут Маша уже не могла сдержаться слёзы ручьём потекли из глаз, горячими каплями падая на милое лицо, которое она бережно обхватила своими ладонями. Губы дрожали натянутой тетивой, вот-вот готовой лопнуть от напиравшего изнутри плача. В голове потерянно блуждали слова: «Ну за что, Господи? За что?». Ресницы девочки затрепетали, и приоткрылись глаза, замутнённые болезнью. Увидев Машу, смотревшую на неё, она просипела слабым голосом:
Мамочка, мне больно
Тут уже Маша не смогла сдержать рыдания. Она шептала что-то утешающее, ласковое, обещала, что всё будет хорошо. Хотя она совсем не была уверена, что сможет их выполнить. Но слезами горю не поможешь нужно было идти искать проклятую деревню. Были два варианта: нести Таню на руках, либо оставить дочь и идти искать подмогу. Второй вариант, возможно, был даже и быстрее, но от мысли оставить тяжелобольную Кнопку одну вызывал у неё тошноту. Вытерев лицо, Маша тяжело вздохнула. Прислушавшись к себе, она с лёгким удивлением отметила, что всё её тело закоченело и болит, от голода мутит и крутит живот, но при этом она не чувствовала в себе присутствие болезни. Решено: Таню она не оставит, значит, и рассиживаться нечего. В эту секунду снаружи сарая мужской голос гаркнул:
Эй! В сарае! А ну выходи добром! Не то мы с мужиками сами вытащим!
На секунду замерев, Маша схватилась за нож. Поглядев на тяжело дышащую Танюшку, она отбросила все мысли о попытке ускользнуть. Видит бог, она так старалась Но судя по всему, она не самая лучшая мать, если не может уберечь своего ребёнка. Перед ней раскрыла свои объятия безнадёга. Всё-таки попались. Но, может, если спрятать Таню, а самой выйти, возможно, они не станут лезть в полуразвалившийся сарай О себе она ни капли не беспокоилась, главное дочка. С холодной расчётливостью она прикинула, что если её просто пустят по кругу, это будет просто идеальный вариант. Поцеловав горячий лоб дочери, впавшей в беспокойную дрёму, она накрыла её курткой. Встав на ноги, она чуть не упала от накатившей слабости, сопровождаемой сильным головокружением. Облокотившись на скрипнувшую стену, Маша прикрыла глаза и несколько секунд собиралась с силами для следующего шага. Бросив последний взгляд на кучу хлама, где лежала её дочь, прикрытая грязной курткой, она, держась за стену, направилась к выходу. Голова была пустая и на удивление лёгкая никаких мыслей, страхов
После своего бравого выкрика Тибольд вытер испарину со лба и покрепче ухватился за дубину. В воздухе повисла тишина, в которой пасечник пытался уловить малейшие звуки. Он уже вовсю костерил себя за глупую выходку, которая могла стоить ему жизни. Когда он услышал шаркающие шаги, он уже был готов бросить оружие и припустить к телеге, запряжённой пегой лошадёнкой. «Ишь как шаркает Ну точно, покойник». А может, и не будет он здесь дом строить. До заброшенного погоста рукой подать (десять с половиной вёрст уже не казались ему безопасным расстоянием), а тот стоит прямо на границе с Пустошами. А уж оттуда дрянь и почище упыря наведаться может. Он ещё колебался, а ноги уже сами оттаскивали его от ставшего в одночасье жутким сарая.
Сказать по совести, упырей он видел довольно давно, лет двадцать назад, но уж насмотрелся на всю жизнь. Это было в дни его бесшабашной молодости, когда его рекрутировали на войну. Как им объявили, «чтобы помочь братской Валлии свергнуть узурпатора-некроманта». Особой благодарности от валлийцев он не приметил, но то сражение, в котором против них подняли павших воинов (и своих и чужих), он будет помнить до конца жизни. От двух тысяч их авангарда осталась от силы сотня И если бы не подошедшие основные силы под командованием герцога Марбранда с большим отрядом инквизиторов из «Небесного молота», не видать бы ему его пчёл.
Тибольд уже отошёл шагов на десять от того места, где выкрикнул свою угрозу, как упырь таки появился. Бледный, весь в земле, рожа вся опухшая, одного глаза не видно, в общем, мертвяк как есть. По опыту Тибольд знал, что упыри не особливо шустрые, в смысле бега. Поэтому он позволил себе выкрикнуть на прощание, мол, «знай наших!».