Мне тоже больно! Папа подал руку.
Я забыла о том, что только что хотела разрыдаться.
А тебе почему?
Отец нагнулся и отряхнул мою коленку. Его левая рука была короче правой на десять сантиметров. Когда-то в шальной молодости он сам себе прострелил руку из ружья. Пьяный. Хотел свою первую жену застрелить. Не вышло. Наверное, поэтому его руки были всегда прикрыты рубашкой. И еще он никогда не стаптывал обувь.
Надя! Мы только вчера купили тебе этот комбинезон. Он дорогой! Я рассчитывал, что ты хотя бы месяца три его проносишь. На другой-то денег нет пока, папа улыбнулся. Но я же не ругаю тебя за неаккуратность и вечную спешку. А надо бы!
Папа встал и взял меня на руки. Он знал, что я любила быть на его высоте.
И вот что еще что, Надежда! Падать это да, больно! Иногда сильно! Иногда нет! Но запомни, обезьянка: если даже и случилось упасть, то подниматься все равно надо. Через боль, если больно. И не ждать, что кто-то придет и протянет руку помощи! Надо самой вставать! Всегда! папа улыбался. Пошли к нашему дракону. Может она какую заплатку на штанину пришпандорит.
Я вытирала сопли о папино плечо.
А лучше бы нам порезать этот комбинезон на сопливчики!
Какие еще сопливчики? Еще всхлипывая, я уже смеялась во весь рот.
Самые обычные! Платочки для соплей! Папа скорчил плаксивую гримасу. Я чувствую, что именно их, соплей-то, ты много еще в своей жизни на кулак намотаешь!
***
Вниз, к Светлане Викторовне мне не пришлось спускаться. Она вместе с бородатым старичком в фуфайке стояла на двухступенчатом крыльце хозяйственной кладовой.
Ну что, Надя, подписал Петрович заявление-то твое?
Да! Подписал! Сказал к вам зайти!
Я поднялась на крыльцо.
Здравствуйте! Кивая старичку, который придерживал дверь в кладовку, я заглянула в хозяйственную темницу. Там что внизу? Нет освещения?
Старичок, сняв рабочую перчатку, стал сразу же смачно сморкаться в сторону. Редкая бородка его покрылась инеем. Очки запотели.
Привет, коль не шутишь! Вишь, что приключилось! Всегда в этом проклятом месте что-то происходит! Каждую смену день сурка, бля! Только чаек заварил погреться зашел было! И тут: здрасьти забор покрасьти свет закончился! Он не переставал сморкаться, а я все еще с любопытством заглядывала в кладовую. Дневной свет не являлся светом для этого помещения там было темно, как в некоторых темных душах.
Да лампочки у меня все перегорели! Представляешь? Замыкание какое-то случилось! Разом! Бух! И свет потух! Не видно ничего. Ни зги! Сколько теперь этого электрика дожидаться будем!? Неизвестно! А на улице-то мороз! Светлана Викторовна достала чистый белоснежный платок и тоже начала сморкаться. Петрович ко мне послал? Странно. Зачем это? Тебе все равно еще робу на складе получать.
Робу?
Я растерянно уставилась на белизну платка Светланы Викторовны. Мне трудно было не заметить обилие жидкости, постоянно выплескивающейся изо рта и из носа у тех сотрудников, которых я повстречала этим утром. Все они постоянно сморкались или сплевывали. Может быть это был какой-то побочный эффект от вредного производства? Или дефект?
Да, робу! И ботинки, и фуфайку, и каску. Все на складе! Светлана Викторовна раздражалась и с особой тщательностью продолжала натирать нос. Надя, иди в отдел кадров. Дооформиться же еще нужно! Свет неизвестно, когда будет, а я пока тебе ни к чему!
Старичок в знак поддержки кивал головой и махал верхонкой.
Да-да! Ни к чему пока! Иди-иди восвояси!
***
Пять дней рабочих еще в этом месяце. Успеете? В принципе, дело за малым осталось. Вам нужно принести еще пять фотографий и трудовую книгу. Первого февраля по графику будет ваша первая ночная смена. Первого первая. Достаточно символично, вам не кажется?
Миловидная сотрудница вопросительно посмотрела на меня, продолжая покуривать свою кубинскую ручку, которую мне хотелось затушить, полностью расплющив ее по столу.
Я постараюсь!
Глава 5.
Холодное январское солнце не грело, а лишь слепило глаза. Я прищурилась и шла к остановке практически с закрытыми глазами. Сколько может пройти человек с закрытыми глазами? И куда он придет? Я стояла возле покореженной буквы «А» и рассматривала производство снаружи.
Проходная, через которую я попала на территорию завода, не являясь административным сооружением, являлась своеобразным ориентиром для новых сотрудников. Вся обшитая сверху желтым с синими вставками сайдингом, она лаконично гармонировала с флагом России, застывшим на самом краю края крыши проходной. Там же, на крыше, расположились большие электронные часы, которые в семь тридцать осветили мое утро. Все в той же желто-синей гамме была и заводская вывеска ООО «Кузница Металлов». Утром она не светилась. Слева от проходной находилось четырехэтажное здание грязного цвета. Дальше следовал бетонный забор, сверху, снизу и посередине обтянутый колючей проволокой. Проходную и здание разделяли парадные ворота со шлагбаумом. А может, и не парадные обычный въезд и выезд. Блокпост. Я не была уверена просто на верхней части ворот расположился логотип завода. Справа от проходной, не сразу, а через небольшой промежуток, в который самым органичным образом вписалась аллея славы там виднелись какие-то портреты находился уже знакомый мне одноэтажный отдел кадров. По сравнению с грязным зданием он казался очень низким, как будто его специально вбивали в землю. Бетонный забор, обтянутый колючей проволокой, продолжался. На заднем фоне торчали старые забитые окна, дырявые крыши, какие-то провода повсюду, вагоны, полные и пустые, башенный кран, трубы, из которых вываливался черный-пречерный дым, впивавшийся в небо.
***
Андрей!
Я нажала «паузу» на ноутбуке и резко встала с дивана. Вопросы сверлили мою голову, как назойливая соседская дрель.
Андрей, я включила свет и снова рухнула на диван.
Ну чё ты маешься-то, а? Одной рукой прикрыв глаза, а другой, пытаясь натянуть на себя одеяло, Андрей перевернулся на живот и зарылся головой в подушку.
Единственный подлокотник на съемном диване крякнул и упал. Я опять встала.
Андрей! Зачем на заводском заборе колючая проволока в три слоя? Три проходных с охраной по пять человек на каждую, высоченный забор, еще и проволока. Это что, крайне важный объект Минобороны?
Она тебе жить мешает, что ли, проволока эта? Да пусть хоть в пять слоев? Какая разница-то, Надя?
Нервно почесав затылок, он встал с дивана. Бутылка из-под «Муската» упала и звонко покатилась под диван.
Нет, не мешает, конечно, но все это жутко выглядит: охранники, забор, проволока. Как в тюрьме. У меня только такая ассоциация.
Челка Андрея чересчур отросла и потому запрыгала вверх-вниз в такт нервно задергавшимся от напряжения скулам. Он не любил вопросы. Ответы тоже не любил. Если бы была возможность увильнуть от предстоящего разговора, то он бы так и сделал. Непременно. Он посмотрел на меня своим долгим карим взглядом и понял, что сегодня такая возможность исключается.
Пошли покурим, Андрей поднял пустую бутылку, втянул в рот остатки вина и прошел на кухню. Я последовала за ним.
Кухню блекло освещала луна, не полностью, а наискосок от окна бледной и ровной линией по скошенному периметру комнаты. Я облокотилась на подоконник. Андрей прикурил две сигареты и пристроился рядом. Окно кухни выходило во двор, освещенный тусклым фонарем. Он все портил этот фонарь. Его болезненно-желтый свет попадал только на мусорный бак, в котором рылась собака. Все остальное дворовое пространство темнело пустотой и молчанием.
Тихо
Где?
Там, Андрей выдохнул струйку дыма на стекло. Струйка сразу перестала быть дымом, превратившись в узорчатую пленку на морозном стекле, а он все выдыхал и выдыхал.