И все-таки самым главным увлечением в ее жизни был Андрей, которого она воспитывала одна. Прежде я не встречала такой откровенной, беспрецедентной материнской любви. Этого великого по своей силе чувства могло хватить на целый детский дом-интернат, где она хотя бы была востребованной и взаимной. Нет! Андрей, конечно же, любил Тамару Валентиновну. Без сомнений. Но он настолько был переполнен этой любовью, что, в конце концов, она стала претить ему, и мы съехали на съемную квартиру.
У меня же наоборот эта материнская любовь вызывала молчаливое восхищение. Она безоговорочно подкупила меня, и я сознательно тянулась к этому чувству. Я искала его всю свою небольшую жизнь. Этот поиск плотно привязал меня к Тамаре Валентиновне. Я как будто нашла то, что искала. В детстве мне не пришлось испытать такой жертвенной привязанности, ничего не требующей взамен. Не пришлось испытать даже ее сотой доли, по той причине, что моя мама была абсолютно аморфным человеком: хрупким, болезненным, с грустными карими глазами, обрамленными шапкой черных вьющихся волос. Когда болезнь скрутила ее, она не стала сопротивляться. Она просто не смогла ей противостоять, и эта болезнь сразу проглотила всю ее жизнь и всех в ее жизни. Она долго и тщательно пережевывала, измалывала маму, а потом, высосав саму эту жизнь, оставив лишь жалкое скелетообразное подобие человека, выплюнула ее на больничную кровать, пожизненно приковав туда первой группой инвалидности. В детстве я не могла понять, что происходит. Почему на школьную перекличку ребята приходят с мамами, которые их целуют и обнимают, а я с бабушкой, которая постоянно одергивает мой фартук. В юности я не смогла принять того, что происходит. К тринадцати годам у меня назрело много вопросов. И я нуждалась в опытном проводнике в лице мамы. Крайняя потребность в ответах толкала меня на самые немыслимые поступки. И я до сих пор продолжала искать эти самые ответы.
Тамара Валентиновна, я на производство позвонила сказали, что можно подъехать в понедельник, я взяла тряпку и вытерла стол.
Да нет, Надь! Пойдем в зал, накроем там там места побольше. Телевизор работает. Там нам гораздо комфортнее будет, она подхватила миску с беляшами. В понедельник, значит, поедешь? Хорошо! Пошли-ка обсудим за столом.
Взяв чайник, три чашки, тарелку под пирожные и чайные пакетики, я пошла за тетей Тамарой.
Зал блистал всеми возможными источниками искусственного освещения: огромная люстра с двадцатью лампочками, десять лампочек натяжного потолка, искусственный свет для цветов, на шторе сверкала еще не убранная новогодняя гирлянда, даже ночник был уже включен.
Мам, зачем так много света? Хотя бы на этом экономила, Андрей взял румяный беляш, надкусил его и стал рассматривать начинку.
Так это я для цветов пасмурно на улице, темно. А растениям свет нужен, теплота.
Теплота всем нужна; цветам, людям. И горячие беляши гораздо вкуснее холодных, высказала я очевидный факт, краем уха поймав довольный возглас Андрея.
Как тебе беляши, Андрюш? Фарш сегодня на углу купила. Там новый мясной открыли. Забежала с утра. Ничего так магазинчик, мне понравился! Голубцы там тоже взяла, сейчас принесу, тетя Тамара пошла на кухню за голубцами.
Андрей! Принеси еще один стул, пожалуйста, я достала пирожные и разложила их на тарелку. Это были классические корзиночки с кремом.
Андрей принес стул, Тетя Тамара голубцы. Стол выглядел как-то даже по-праздничному. Мы с аппетитом сели ужинать.
Значит, поедешь устраиваться на завод? Это хорошо, Надь. Стабильно.
Вот и я ей о том же говорю: полный социальный пакет, отпуск сорок два дня, молоко за вредность выдают, зарплата белая, Андрей отодвинул тарелку, вытер рот салфеткой и положил подбородок на скрещенные пальцы рук. Спасибо, мам! Я наелся.
Но молоко же просто так не выдают, Тамара Валентиновна? я отложила беляши и внимательно посмотрела на маму Андрея.
Нет, Надь, не выдают. Простые истины ведь всегда самые трудные. Производство, да, вредное и опасное: и физически, и морально. Иногда и не присядешь совсем на работе. Зимой особенно тяжело. Некоторые смену даже отработать не могут: разворачиваются и уходят. Точнее, бегут без оглядки. Но никто там тебя за руку держать не будет. Не сможешь привыкнуть уйдешь!
Как это? Как это не смогу привыкнуть? К работе разве нужно привыкать? Привычка это приживание к обстоятельствам, которым человек не в силах противостоять. Полезная привычка это похвально. Но производство-то ведь вредное?! Получается, что вредное производство может стать только вредной привычкой?! я повысила голос. Я нуждалась в ответах.
Вот опять начала! Андрей с раздражением смотрел на мать. Производство это не привычка. Это работа, за которую платят деньги! Мам! Блядь! Ты там двадцать пять лет отработала! Так вот и скажи Наде, что там все нормально! Что ты нагнетаешь-то? Она и так особым желанием не горит, все в рекламу свою хочет или еще лучше училкой пойти!
Тамара Валентиновна встала из-за стола и виновато начала собирать пустую посуду.
Понравились беляши, Андрей? она, конечно, могла приукрасить какую-то мелочь, но откровенно обманывать не умела. Надь, сходишь, осмотришься, освоишься, все покажут-расскажут. А там решишь для себя, как дальше быть.
***
Девушка, проходите! Миловидная сотрудница со скромной розовой улыбкой распахнула двери.
Для официального трудоустройства на производство на начальном этапе требовалось написать заявление о приеме на работу, пройти профессиональный медицинский осмотр и получить временный пропуск, дающий право входа на металлургический завод ООО «Кузница Металлов».
На заполнение заявления по образцу под руководством все той же миловидной сотрудницы ушло не более пяти минут. И то, большую часть этого времени я наблюдала, как женщина виртуозно владеет своим профессиональным инструментом шариковой ручкой. Голова была лишь вспомогательной метафорой. Ручкой она писала, двигала мысли, крутя ее у виска, расчесывала волосы и ручкой же набирала номер на стационарном телефоне.
Владимир Петрович! Доброе утро! Дозировщика принимаем. Сможете сейчас подписать ее заявление? Оно без даты. Медицинская комиссия пока не пройдена. Подпишите? Нет? Поняла! Все-все, понятно! Она двумя руками громко положила телефонную трубку. Завелся опять! То принимаем потом пройдет, то сразу комиссию ему подавай!
Ручка находилась уже во рту и была не ручкой вовсе, а кубинской сигарой. Я непроизвольно вдохнула воздух, совсем не чувствуя себя табачным ценителем.
Надежда! Комиссия нужна нам медицинская от вас! Проезд Курбатова, дом тринадцатый. С торца там вывеска «Профессиональный медицинский осмотр». Если я не ошибаюсь, то работают они до полтретьего. Комиссия платная. Сохраняйте чек и вам вернут деньги по чеку. При желании можете сегодня пройти. Время есть, она взяла в руки только что написанное мной заявление, используя шариковую ручку уже как палочку дирижера, удостоверилась в чем-то, ей одной понятном, и добавила, мы работаем до пяти. До свидания.
До свидания! Я вышла и чуть ли не бегом направилась к остановке.
У меня не возникло даже мысли о том, чтобы отложить медкомиссию. Надо значит пройду! Сказали «надо» значит действительно «надо»! Только не сказали, кому это надо. И потом, спустя годы, ты никак не можешь понять, кто убедил тебя в тот момент в этой надобности. Откуда пришло такое спонтанное, но твердое решение, которое кардинальным образом изменило всю твою жизнь и самую тебя? Буквально вчера еще мое нутро пылало от нерешительности и сомнений а сегодня уже я бежала на медкомиссию.