Я не ответила, потому что она вовсе не нуждалась в моем ответе. Она верила в свое добро и была абсолютно права в своей Вере.
Все. Готово! Можете отпустить лапы. Несите сюда переноску. С вас восемьсот пятьдесят рублей!
Мы положили Лизку в переносной короб для животных, я взяла его и вышла в коридор. Андрей сидел на скамейке и дремал в телефоне.
Все? Закончилось? Все сделали? он виновато сунул телефон в карман.
Я невидящим взглядом посмотрела на Андрея и медленно перекинула взгляд на окно. Бледный хлопчатобумажный образ моей Любви маячил в оконной раме. Когда же она сменит свой сарафан? Любовь, как всегда растрепанная, уныло помахала мне сухими ветками она уже собралась лепить новую икебану. Я отрицательно мотнула головой.
Заплати восемьсот пятьдесят рублей! Вызови такси! И поехали отсюда! Андрей! Сможешь?
Андрей виновато продолжал бормотать.
Подумаешь, упал в обморок. Бывает. Как будто, ты сама никогда не падала в обморок, он неторопливо считал деньги.
Нет, Андрей, я никогда не падала в обморок! Вызывай такси, пожалуйста! И поехали отсюда! Быстрее! я схватила короб и выбежала на улицу.
Не случилось на земле еще такого поступка, который не может быть оправдан. При желании.
***
Из комнаты в коридор проникал довольный щенячий рык. Я устало заглянула в нее маленькая собака настойчиво пыталась затащить мой ботфорт на диван.
Андрей! Забери сапог, пожалуйста!
А сама что? Не можешь?
Андрей, в домашнем халате, взъерошенный и обросший, подошел к Лизке и, поставив руки на бедра, грозно нахмурился.
Нет. Не могу. Я в ванную, на ходу снимая синий свитер, я притормозила возле двери и крикнула через плечо. Мне перезвонили с производства и пригласили приехать в отдел кадров.
***
Стены ванной комнаты были такими же потрепанными, как и вся квартира. Там не было даже зеркала, но, когда я предложила Андрею его приобрести, он ответил, что неизвестно, сколько переездов нас еще ожидает, и поэтому не стоит напрасно «транжирить деньги» вдруг разобьется при переезде. Сам корпус ванной недавно отреставрировали, и он имел нестандартные размеры, что позволяло мне, при моем высоком росте, свободно вытягиваться в ней и наслаждаться процессом купания. Это мне нравилось, но не сегодня. Сегодня мне больше хотелось залезть под ванну, а не в нее. Я всегда так делала в далеком детстве. Только ванной у моей бабушки не было она жила в своем доме и поэтому я залезала под стол.
***
Тот стол располагал двумя створками, одна из которых упиралась в стену дома. С одной стороны стола стоял наспех сколоченный и прикрытый желтой плотной тряпкой сундук, с другой два стула. Я выбрала совершенно безопасное место для своего убежища по всем стратегическим меркам. Кроме меня под стол никто не мог проникнуть незамеченным. Таким образом, совершив какую-то шалость и предвидя последующее наказание, я залезала под стол и сидела там, затаив дыхание. Время способно поглотить все. Процесс переваривания это уже другая характеристика времени, но в том детстве я знала, что не шевелиться и никак не выдавать своего присутствия нужно как минимум часа два. Меня не скоро рассекретили. Иногда, сидя под столом, я подсматривала в маленькую щель, о чем ругаются взрослые.
Борька! Бабушка досадливо вытирала руки о фартук. Сил у меня уже нет никаких бороться с ней!
Мам! Да что случилось-то опять? Папа спокойно смотрел на бабушку и, молча, улыбался своими огромными голубыми глазами. Я никогда и ни у кого больше не встречала такой светло-голубой улыбки.
Да как что! Я конфет шоколадных на праздник припасла, Галина Семеновна мне за справочку полкилограмма подкинула. Так она же нашла их и все сьела! Одни фантики в мешочке оставила. Надо бы наказать ее за это! бабушка с надеждой смотрела на Борьку.
Папа переставал улыбаться и как-то слишком серьезно, нахмурив черные брови, спрашивал у бабушки:
Ремнем?
Конечно! А чем же еще? Ремнем! Она давно уже наказания выпрашивает.
За что, мам? За что я буду ее бить?! Это же конфеты! Она просто у нас большая сладкоежка! Принесу я вам конфет на праздник. Где коза?
Возмущение бабушки кричащей слюной попадало на папину грудь:
Как это? Как это просто конфеты? Что с нее будет? Сначала конфеты! Потом еще что-нибудь? Э-эх! Да что с тобой разговаривать-то? Она же вся в тебя! Папа родимый! Надо же так уродиться!
Борька никогда не ругался с бабушкой.
Где она? Где Надя?! он собирался выходить на улицу.
Да не знаю я! Опять, наверное, сапоги в какой-нибудь луже дырявит! бабушка фартуком вытирала слезы, которые я все никак не могла разглядеть, разворачивалась и отправлялась на кухню стряпать пироги с морковью.
Папа уходил, а я незаметно для бабушки выбиралась из своего укрытия, накидывала куртку и бежала за папой.
Пап, папа! Подожди! Куда ты пошел-то?
Папа останавливался и приседал на корточки, а я с разбега попадала в его огромные сильные руки и была самым счастливым ребенком на свете.
Опять под столом сидела? Да?! Папа поправлял мой локон.
Пап, а почему я уродилась? А? Люди ведь рождаются? Урождаются только уроды?
Надя! папа крепко прижимал меня к себе. Какая же ты у меня умная! Нет! Родственники мы с тобой! Понимаешь?
Он, сморщившись, глядел в сторону.
Не знаю, мне хотелось поймать папину ресницу такие они были длинные как взмах.
Ты мне ответь лучше, сколько же можно-то у бабушки конфеты таскать? Я ведь достаточно тебе приношу? А? голубой укоризной блестели его глаза. Мои же глаза тут же наполнялись стыдливой детской досадой. Я утыкалась в его плечо и, всхлипывая, бубнила:
Пап! Они такие вкусные эти Красные шапочки! Зачем она от меня их прячет?
Надя! Ну и спросила бы у бабушки зачем? Если есть вопрос значит нужен и ответ. Пообещай мне так больше не делать, ладно?
Не могу, пап! Это же не только конфеты! Это и игра еще такая! Найди и забери у дракона клад!
Что? папа опускал меня на землю, присаживался напротив моих глаз и, качая головой, поучал:
Какай еще дракон, Надя?! Ты что? Это не дракон! Это твоя бабушка! Драконы в сказках только! Поняла? А здесь есть бабушка! И выбирай: либо я тебе конфеты приношу, либо ты у нее продолжаешь их таскать! Только в следующий раз я тебя накажу! И чтобы я больше не слышал этого! папа брал мою маленькую руку в свою широкую ладонь.
Обязательно выбирать-то, пап?
Да!
А дядю Степу почитаешь тогда?
Нет, Надя! Папа начинал злиться. Посмотри, какая ты есть. Тебе обязательно нужен обмен! Ты как челночник я вам то, а вы мне это. И дракона какого-то придумала! И компромисс мне предлагает! Житейский! Это в шесть лет-то!? Надежда! Бабушка ведь для всех старается! Для тебя! Для меня! Для мамы! В нашей жизни есть обычные дни, а есть необычные праздничные! К ним готовятся! К ним продукты подкупают! Ну, жизнь такая, Надь! Сложная! Мир такой! Не все происходит так, как нам хотелось бы! Вот и все! Папа, если не употреблял бодрящего белого напитка, говорил редко и мало. Сейчас он резко выдохнул и остановился, выпустив мою руку из своей ладони. Даже как будто оттолкнул меня немного.
Моя выброшенная маленькая ладонь была теплой и мокрой. Мною овладевало детское растерянное недоумение: я ведь ни слова не поняла из того, что только что говорил папа, не поняла даже, зачем он это говорил, но мне очень захотелось пожалеть свою ладонь. Я подносила ее к щеке, терла ей свою щеку, трогала нос, ухо и все с тем же недоумением показывала ее папе. Махала ему даже. Но папа стоял ко мне как-то боком, и все никак не мог прикурить сигарету. Спички, видимо, намокли, как и ладонь.
Я еще продолжала махать папе рукой, когда жестокое, совершенно взрослое осознание того, что есть на земле вещи, которые я не в состоянии понять и поэтому принять их. Я не могу понять того, что хочет сказать самый близкий мне человек. Это осознание вспыхивало вместе с зажженной наконец-то спичкой папа вдыхал дым, а я разворачивалась от него и бросалась бежать наутек. В этот момент мне хотелось стать косулей (буквально вчера я прочла о том, что это животное быстро бегает). Резиновые сапоги «на вырост», на два размера больше положенного, болтались на моих ногах как колодки, значительно затрудняя движение. Я думаю, что вся наша расхлябанность происходит именно из этих самых сапог. Мы с детства привыкаем хлябать, и это затрудняет наше дальнейшее движение. Я не могла бежать быстро и не бежать тоже не могла. Тогда мне хотелось, чтобы весь окружающий мир, включая папу, никогда меня не догнал. Но этот мир, именно в лице папы, догонял меня буквально через пять метров.