Ты? отец виновато посмотрел на меня и попытался смахнуть мою слезу. У него не получилось. У него тряслись руки. Ты единственное верное решение в моей жизни. И уходи уже! Уезжай! Мне выпить нужно.
Пап, ты умрешь?
Да.
Я ушла. Через два месяца отца не стало в моей жизни. Он умер пьяный, так и не придя в трезвое сознание.
***
Моя Вера намеревалась открыть окно.
Ты куда? Я вопросительно на нее смотрела.
Я ухожу! Вернусь, как будешь готова.
Она распахнула окно, взяла ридикюль, развернулась и выпрыгнула в желтеющий мусорный бак.
К чему?
Я нервно выкинула закончившуюся пачку сигарет в окно и закрыла его.
***
Для полного трудоустройства на завод мне оставалось только подписать обходной лист в «Гастрономе» и забрать свою трудовую книжку. В главном офисе кроме взгляда поверх очков и моей трудовой книжки со скудной записью уволена по собственному желанию меня ничем больше не сопроводили в дорогу. Когда я зашла в маленький магазин со служебного входа, Елена Николаевна как раз доедала бублик. Чувством сытости светилось ее лицо. Но, увидев меня в проходе, она захотела сымпровизировать: сделать свое лицо серьезным, наполненным досадой и упреком.
Могла бы и пораньше предупредить, чтобы мы сумели нового продавца подыскать!
Хороших импровизаторов на свете мало.
Так ищите, Елена Николаевна. В России много безработных. Повесьте объявление на дверь, пустите рабочую строку в телегазете! Ищите, да найдете!
Постараемся, Надежда. Заглядывай иногда! Елена Николаевна не оценила моего замечания.
Конечно же! Загляну!
***
Надя, шапку возьми обязательно! Женщине нельзя морозить голову, Андрей пил чай со сдобным кренделем на диване, играл в «Мортал Комбат» и, как мог, пытался приободрить меня перед дорогой на «Кузницу Металлов».
Андрей, морочить нельзя женщине голову. Морочить, а не морозить, Я сидела в кресле и сосредоточенно подкрашивала ресницы. Но почему-то именно этим вечером мне с ними не везло. Они никак не хотели стать интригующим обрамлением голубизны моих глаз, а наоборот, торчали как раскиданные бревна в наспех собранной поленнице. Шапку? Светлана Викторовна сказала, что платка будет достаточно.
Я закрыла пудреницу и швырнула ее на стол с такой силой, что она подпрыгнула, перевернулась, рискуя разбиться вдребезги и закончить свое существование на полу. Не получилось. Она удержалась на самом краю стола, зацепившись за него раскрывшимся зеркалом. Мои «бревна» заполыхали в сторону Андрея.
Кидала бы в меня! Что на стол-то? Он на удивление спокойно поднял на меня свои черные загнутые ресницы. Я любила их. Когда он спал, я любовалась ими и осторожно дула на них, когда хотела разбудить. Редко. Только по крайней необходимости.
Надь, ну не хочешь не бери шапку.
Он снова защелкал мышкой, тщательно перемалывая крендель своими крепкими зубами. Он всегда тщательно и долго пережевывал пищу. И не только пищу. Во всем. Во всем он был дотошным и мелочным. В любое дело он старался вникнуть полностью во все подробности. Если такой возможности не предвиделось, то он сразу считал это дело безнадежным и обходил его стороной. Последние полгода он вникал в компьютерную игру «Мортал Комбат». И где-то глубоко внутри я понимала, что это дело всей его жизни.
Кофе будешь, Андрей? Я-то попью кофе да поеду пораньше сегодня. Как-никак первая рабочая смена, Мои «бревна» все еще полыхали на ресницах Андрея.
Давай попьем, он со вздохом отложил мышку и встал с дивана. Дай я налью. Тебе покрепче?
Да.
Мы молчали и пили кофе.
Через тридцать минут я закрыла за собой дверь съемной квартиры и поспешила на новую работу.
Часть 2. Ад
Глава 1.
«Кто хочет, тот ищет способы. Кто не хочет, тот ищет причины». Эта надпись висела на стене квадратного помещения цеха, в котором проходили сменно-встречные собрания для работников пятиминутки или раскомандировки. Именно так оформлялись стены всех классных комнат в моей деревенской школе, выдавшей мне диплом о законченном среднем образовании. Именно та же самая зеленая доска. Черно-белый лозунг над ней. И кудрявые портреты рядом. Только на этих стенах, вместо портретов, висели дипломы, грамоты, уставы, приказы и пыль. Все в тех же стандартных рамках. Я уже не удивилась, все в этом помещении: шкафчики для бумаг, доски, рамки, стульчики и даже герань на окнах с пожелтевшей листвой все это было пережитком ушедшей эпохи.
Жизнеутверждающий лозунг, я кивнула на плакат и наклонилась к Тоне, присевшей в первом ряду сколоченных между собой шести стульчиков. С Тоней я познакомилась в женской мойке.
***
Ты новенькая что ли?
В пролете между кабинками с одеждой, важно подперев руки в боки, стояла почти голая громадная масса с обвисшей по бокам голой грудью, в трусах с начесом и с короткой стрижкой.
Да! Сегодня первый раз, Я спряталась за дверку от кабинки, пока еще стесняясь своей наготы.
А хули прячешься-то? женщина прыснула в кулак. Не надо прятаться. Здесь все свои. Мыться без света пойдешь что ли? Меня Тонькой зовут! Я бригадир шихтового отделения в этой бригаде. А ты куда пришла?
Тонька выкрикивала вопросы уже откуда-то с задних рядов.
На завод, я, покраснев, забыла свою специальность.
Да, блядь, понятно, что не в театр! Тонька присвистнула. На дозировку поди?
Да. На дозировку. Дозировщиком, я облегченно вздохнула, потому что без Тони я не вспомнила бы свою новую должность.
Собралась? Антонина стояла уже возле моего шкафчика. Она надела две шапки. Из-под незастегнутой фуфайки торчали три кофты. Заплатанная жилетка сверху. Теплые рукавицы. Обрезанные валенки с резиной. Она походила на наряженного снеговика. Трусы-то теплые догадалась взять? А-то пиздень простудишь потом мучиться всю жизнь будешь. Ты тепло одевайся-то! Все старье сюда неси. Лучше раздеться, чем замерзнуть! Как зовут?
Надя! я изумленно смотрела на Антонину.
Ну что ты стоишь, глазенками-то лупаешь, Надя? В цех-то знаешь дорогу?
Нет!
Догоняй! Я в дверях тебя подожду, а то заблудишься еще, чего доброго!
***
Я скромно присела во втором ряду. Сзади еще было ряда четыре таких же сколоченных стульчиков. Через промежуток, размером в один стул, ряды стульчиков повторялись. Впереди перед доской стоял стол, покрытый лаком.
Слова-то у тебя какие! Жизнеутверждающий лозунг, Тоня насмешливо повернулась ко мне и хмыкнула: Это ты про ту мазню, что ли? Что сверху в рамке?
Антонина! Ну почему мазня-то? Сократ не мазал он знал, я внимательно посмотрела на Тоню.
Слушай, ты, умная что ли?! Лозунг! Сократ! Антонина! Ты точно видела, куда пришла-то? Это не богадельня и не кружок для белошвеек. Здесь пахать надо, а не разглагольствовать. Нет здесь тех, кто хочет и ищет. Мы уже все нашли. Эти словечки как издевка над нами. Выше головы не прыгнешь! Шихтовщиком устроилась сюда двадцать пять лет назад шихтовщиком и вынесут отсюда. Нам детей поднимать надо, понимаешь? Жрать надо. И хуярить нам здесь до конца дней своих. А ты вон за воротами иди и разглагольствуй! Пока не поздно еще, Антонина гневным речитативом выплеснула на меня злобную тираду, как будто долго-долго репетировала, готовилась, а на сцену ее просто выпихнули и тем самым застали врасплох.
А что за воротами, Тоня? Я, оторопев от неожиданной резкости, схватилась за спинку стоящего впереди стула.
Да иди ты! Вы все сначала такие. Умные, Антонина отвернулась от меня, достала из кармана леденец и, развернув его, закинула себе в рот. Конфетку будешь?
***
Дверь со страшным грохотом распахнулась, и в помещение влетел мужчина в белой каске и сожженной сбоку фуфайке. В правой руке у него была пачка зашарпанных журналов. Он показался мне молодым, стремительным и резким. Журналы он раздраженно отбросил на стол, фуфайку рывком повесил на вешалку, которую прибили прямо рядом с доской. Белая каска, по-видимому, была его гордостью, потому что он бережно ее снял, аккуратно сдул пылинки и повесил на фуфайку. С его головы на нас смотрел еж, всклокоченный и давно не стриженный.