Нам предстояло миновать двести шестьдесят километров по пустыне, являвшей собой открытую каменистую местность, перемежавшуюся гравийными участками и изрезанную редкими долинами с сухими руслами рек. Последние заполнялись водой только во время сильных зимних дождей, исключительно редких.
Пейзажи не самые радостные и в определённой степени однообразные. Температура же воздуха при зависшем над головой солнце зашкаливала за сорок пять градусов. И вся дорога на высоте семьсот-восемьсот метров над уровнем моря.
Караван небольшой, всего восемнадцать верблюдов. Что за груз несли на своих спинах «корабли пустыни», никто из нашей группы не знал. Вероятней всего, это было оружие. А может, какой-то драгметалл. Или и то и другое. В нашу задачу входило только обеспечение его сохранности.
За день проходили около сорока километров.
На третий день, в первой его половине, на нас обрушился самум, песчаная буря. Плотная стена мельчайших частиц песка и пыли, ударившая с юго-востока, была, наверное, высотой несколько сот метров, а может, и более километра, на глаз трудно было определить. Небо окрасилось в тёмно-красный цвет. Атмосферная температура поднялась градусов до пятидесяти. Лицо секли бесчисленные песчинки и обжигал неистовый ветер. Все надели респираторы и герметичные очки.
Верблюды инстинктивно двинулись напролом через этот ад, и мы, погонщики и спецназовцы, последовали вместе с ними, преодолевая сопротивление ветра.
Песчаные или пыльные бури, наносившие ощутимый ущерб хозяйственной деятельности, типичное явление на Ближнем Востоке. Но в последние годы их повторяемость и сила сделались беспрецедентными.
С наступлением темноты верблюды остановились, и люди устроились на ночлег. Арабы своей группой прилегли за туловищами верблюдов, спасаясь так от урагана.
Мы четверо по другую сторону каравана. Трое легли спать. Один на посту. Через два часа его сменил другой боец.
Ещё ночью, незадолго до рассвета, погода внезапно успокоилась, и наступило полное безветрие. С первыми лучами солнца караван снова тронулся в путь. Скорость движения на уровне человеческой ходьбы.
О чём я думал, созерцая мрачные ландшафты? О разном. Мысль такая штука, которая способна охватить мгновенно и прожитую жизнь, и человеческую цивилизацию, и мироздание на расстояния миллиардов световых лет всё, что было и что есть, созданное неизвестным могучим Создателем.
Но больше всего я предавался размышлениям о скором через месяц окончании моей контрактной армейской службы. О том, что сразу же поеду в родной Ольмаполь, где меня ждут моя мать и Томочка Манеева, девушка необыкновенной красоты и чудесных душевных свойств.
С Томочкой я был знаком ещё с подростковых лет. Она нередко присоединялась к нашей дворовой компании, когда я, аккомпанируя себе на гитаре или аккордеоне, пел разные блатные песни. В то время она была почти что ребёнком и не вызывала к себе никакого интереса.
И вот новая встреча. В мой очередной отпуск. Теперь это была особа, от которой глаз невозможно было отвести.
Мы столкнулись с ней на Мелких песках, главном городском пляже. Она была в купальном костюме, и её фигура привораживала своим совершенством и эротичностью.
Девушка поздоровалась со мной, я ответил. Но я не сразу узнал её, так она расцвела и похорошела, превратившись в настоящую красавицу. От прежней угловатой подростковости, у неё не осталось ничего.
Она же сказала:
Помните меня? Я Тома Манеева. Я всё восхищалась, как вы во дворе дома играли на аккордеоне. И наслаждалась вашим чудным пением.
Если откровенно, я глаза вытаращил от удивления, глядя на неё, такую пригожую.
Мы как-то сразу разговорились, и слова наши были такими задушевными, проникновенными! Не думал никогда, что могу быть столь медоточивым.
Потом сделали заплыв чуть ли не до середины Ольмы. Она быстро плавала брассом, и было приятно и интересно видеть, как она выбрасывает перед собой сильные загорелые руки.
Вечером мы снова встретились. Ночь провели вместе в пустой квартире её родственницы. Жарким объятиям не было конца. У неё была исключительно упругая кожа, в складку невозможно было собрать, даже на животе, что указывало на отличное крепкое здоровье и один из признаков долголетия.
Когда я сказал об этом, она рассмеялась и сказала сквозь смех:
Насчёт долголетия верно. Моей прабабушке девяносто два года, а она ещё управляется по дому и копошится на даче. Бабушке шестьдесят пять, провизор, занимается вопросами снабжения местных аптек надлежащими лекарствами и совершает ежедневные пятикилометровые пробежки. Маме сорок пять, а она почти на одно лицо со мной; мы с ней словно две сестры-близняшки.
Расстались мы только утром солнце уже высоко поднялось над городскими кварталами.
Наши свидания продолжались до конца моего отпуска.
Мне нравилось в ней всё, до кончиков ногтей на ногах. Её ангельский голос доставлял неизъяснимое наслаждение. Случалось, одолеваемая вспышками чувственности, она громко стонала или кричала, и тогда я обескураженно шептал ей:
Тише, тише, голубонька, соседей разбудишь, нельзя так.
В ответ она только смеялась и говорила:
Нет, можно и так ни в чём не хочу сдерживать себя. Ох, как мне хорошо с тобой!
Я улыбался и без конца целовал её грудь, бёдра, живот и плечи. Всё её тело бесчисленно исцеловывал.
Я ещё девчонкой мечтала, что выйду за тебя замуж, ещё говорила она. И нарожаю тебе кучу детей.
После свидания я шёл отсыпаться. Она же отправлялась на работу. За три недели наших встреч девушка похудела килограммов на пять. Из-за постоянного недосыпания прежде всего.
Мы договорились, что поженимся через год. Когда закончится мой армейский контракт. И что у нас родятся четверо детей две девочки и два мальчика. Нам ещё было неведомо, что волны провидения прибьют меня совсем к другому берегу и наши мечты так и останутся мечтами.
Когда я уезжал на службу, Томочка провожала меня на перроне железнодорожного вокзала, обнимала, целовала и плакала, словно прощалась навсегда.
Ближе к полудню в северо-восточной части неба послышался характерный звук вертолётных двигателей, и далеко над горизонтом показались две идущие уступом, быстро приближающиеся точки, вскоре превратившиеся в воздушные машины со сверкающими на солнце лопастями над фюзеляжем.
Вожатый каравана его звали Джафар дважды отрывисто крикнул, верблюды остановились, погонщики бросились врассыпную и приготовили оружие.
Капитан Храмов тоже скомандовал нам рассредоточиться и быть наготове.
Я прилёг за огромным валуном, защищавшим в какой-то мере. Храмов справа в нескольких шагах за каменным же выступом.
Вертолёты быстро приближались на высоте примерно триста метров. Через оптический прицел различились лица пилотов первой машины.
Моя «Гюрза» была заряжена патронами с бронебойными пулями. В своё время по ходу снайперских учений я прошёл программу отражения атаки противника с воздуха на наши боевые порядки. Сейчас происходящее отчасти напоминало условия минувшей подготовки, и многие свои действия я выполнял автоматически.
Летательные аппараты замедлили скорость. Левый пилот первого из них был похож на знаменитого французского актёра, забыл его фамилию, красавец да и только, наверняка он был любимцем женщин. Бронебойная пуля легко пробила бы бронированное стекло. В прицел было видно, как там, в высоте, стрелок повёл стволом крупнокалиберного пулёмёта, наводя его на цели внизу.
Это был неприятель, и намерения его не вызывали сомнений.