Когда Ирвинг находился в своей келье, под светом свечи изучая писания настоятелей, в дверь постучали. Он встал из-за стола, подошел к ней и открыл.
Брат Ирвинг, рад что застал вас здесь. Корпите над древними манускриптами?
Да, отец.
Отрадно слышать и видеть таких трудолюбивых и старательных служителей нашего Бога.
Он вошел в комнату, огляделся и остановил свой взгляд на собранной дорожной сумке.
Не хочу тебя расстраивать, но я не могу просто отдать тебя на растерзание миру за стенами нашего дома. Он никогда не был спокойным, но сейчас все становится только хуже с каждым годом. Думаю, ты и сам замечаешь, как ряды наших странствующих братьев и инквизиторов редчают раз за разом, принося с той стороны только дурные известия. Всему виной очередная война еретиков и варваров против нашего достопочтенного короля, а также болезни и голод. Особенно голод. Некоторые братья приносят новости о известных случаях каннибализма в городах. На дорогах совсем неспокойно, и нет там жизни для миролюбивого монаха. Думаю, что привычная жизнь еще не скоро вернется в свое спокойное русло. Все больше в наши стены приводят сирот, и все меньше становится нас, старых братьев, еще сохранивших остатки чистого разума и рассудка. Скоро некому будет передавать наши знания и учения молодому поколению детей света, и тогда эти земли окончательно заполонят дьяволовы культисты с помутневшим от гнева рассудком. Трудные и темные времена нас ждут, Ирвинг.
Аббат, но как же я останусь? Я чувствую, что нужен там, за стенами. Кто, если не мы, сможет нести свет нашего создателя в это смутное время? Тем более я смогу постоять за себя и обездоленных на этом пути.
Не забывай, брат Ирвинг, ты не воин. Ты священнослужитель и мудрец. Сейчас твой долг перед ликом всемогущего Агемона призывает тебя поделиться знаниями, полученными в стенах нашей общины света, с еще не окрепшими умами. Ты должен помочь им, наставить их на истинно верный путь.
Как пожелаете, аббат. Вы вырастили меня, воспитали, и теперь я отплачу вам за заботу, со скрытой грустью сказал Ирвинг.
Став наставником молодых послушников, Ирвинг, как и прежде углублялся в священные писания и псалмы. Год за годом он готовил себе и остальным настоятелям достойную замену, а большая и загадочная вселенная по-прежнему манила его к себе. Особенно в те дни, когда он собирал странствующих воинов-инквизиторов в винном погребе, чтобы послушать их рассказы за стаканом вина и кромкой козьего сыра.
Находясь почти в полной изоляции, монах пытался найти больше информации о таком близком, но по-прежнему далеком мире за каменными стенами святыни.
Покидая ночами кельи монастыря, он, как и прежде, наведывался к своей земной любовнице Гуннильде, которая поведала ему, что в соседней деревне, по слухам, появился заморский торговец редкими книгами. Книги были редким явлением в королевствах, а если и были, то в основном лишь религиозные писания, которые Ирвинг за годы службы в монастыре прочитал все, а некоторые, особо древние, он не раз переписывал, перенося силу священных слов на новые свитки.
Монах настоял на том, чтобы крестьянка выкупила все имеющиеся у торговца тома. Для этой цели он тайком вернулся в монастырь, выкрал добровольные подати у ростовщика Толгерта, пока тот, напившись вина, храпел на деревянной бочке. Ирвинг не думал, чем брату-монаху придется отплатить за это. Скорее всего собрата высекут, но такую жертву Ирвинг был готов принять.
Он уже видел перед собой слова и буквы, которые поведали бы ему о таинствах внешнего мира. Потом он страстно взял крестьянку на деревянном столе, побив глиняные чашки и кружки. Давно он не чувствовал такого возбуждения, но отнюдь не от природной красоты Гуннильды, а от желания завладеть новыми знаниями. Его охватила страсть, будоражащая все его тело до дрожи, а крестьянка просто оказалась в нужный момент рядом, чтобы он мог подавить сжигающие его чувства. Ирвинг и Гуннильда остались довольными, когда все закончилось, но каждый по-своему.
Следующей ночью он снова навестил возжелавшую его крестьянку, которая была не прочь вновь отдаться своему страстному любовнику, но Ирвинга интересовали только книги. Они были разложены на полу маленькой хаты, и это привело в гнев монаха. Он запричитал, раскраснелся и едва ли не начал кричать на женщину. Ирвинг даже пригрозил ей, что расскажет ее мужу об их связи, отчего она заплакала. Конечно он не собирался этого делать, так как сам мог лишиться своего сана из-за прелюбодеяний, но на женщину это подействовало. Она раскаивалась перед ним и умоляла простить ее, целуя ему руки. Он простил.
Ирвинг разложил полученные тома на постели, разглядывая их, пока женщина развязывала его пояс на рясе. Безусловно, не все писания были полезны, но нашлось кое-что интересное, отбившее у него охоту вновь согрешить в постели с любовницей. Когда она уже касалась губами его живота, монах остановил ее и поблагодарил за старания. Больше он имел в виду покупку книг, нежели их страстные ночи. Настоятель братства света благословил крестьянку, описал вокруг нее круг своим медальоном, поцеловал ее в лоб. На прощание он оставил ей бутыль вина и вернулся в аббатство, чтобы изучить интересующие его письмена. В том числе рукописи, которые немедленно по настоянию аббата должны были быть уничтожены, но ведь никто, кроме Ирвинга и не знал, что они находятся в стенах монастыря, кроме крестьянки, конечно, но она мало что понимала в чтении.
Днем брат Ирвинг был наставником, верным священнослужителем и учителем. Вечерами он упражнялся с посохом, даже взяв к себе нескольких учеников, потому как постоянно сотрясать воздух дубовой палкой не так интересно и весело, нежели отрабатывать удары на живых подвижных послушниках. В пределах дозволенного, конечно. Тем более священные писания гласили, что через физическую боль верующие достигали высшей формы просветления. Так монах оправдывал оставленные ученикам синяки и побои.
Темными же ночами настоятель запирался в погребе или келье, зажигал свечу и приступал к познаниям неведанных и запретных трактатов. Среди авторских трудов встречались «Кровь севера и юга», «Искусство врачевания», «Эротические поэмы барда Ангеля фон Регса», «Колдовство и оккультизм», «Трактат чернокнижника» и «Дети смерти». Причем последние три книги были обернуты обложками из человеческой кожи.
За одно лишь упоминание о трудах некромантов, ставших почти мифическими, могли сжечь на костре, но пытливый ум монаха не унимался. Поздними ночами он корпел над трудами чернокнижников, а утром он снова читал священные писания. Молясь в одиночестве, он мог какое-то время вздремнуть, находясь на коленях у алтаря. Он научился такому навыку, будучи еще послушником, чтобы ночами навещать крестьянок в деревне.
В итоге все книги были прочитаны, однако полученной теории все равно было мало, ведь свежие знания требовали доказательств.
***
Постойте, вы хотите сказать, что практиковали колдовство? удивленно спросил Клод.
Ну что вы. Вряд ли я сейчас сидел бы рядом с вами. Инквизиция уже давно бы меня нашла и предала огню. Хотя, пожалуй, в моей жизни был случай Трудно описать, что именно тогда произошло, но я попытаюсь, задумчиво сказал монах.
Папаша Ирвинг оказался не так прост, как оказалось, Вигмар цокнул и ощерил зубы в улыбке.
По большей части книги содержали в себе ценную информацию о внутреннем устройстве человека, а также там описывались методы борьбы с различными заболеваниями. Уверен, что толковый лекарь оценил бы труды тех авторов.