Возможно, не спорю. Только это уже будет не вашими, а моими личными проблемами! Тонни Кляйн резко перебил профессора, слегка поражённый той неприкрытой ненавистью, вдруг зазвучавшей в его голосе. Я сам постараюсь тогда разобраться с ними. А сейчас, хотелось бы услышать от вас, господин Дворецки, ответ на мой последний вопрос. После чего я немедленно удалюсь.
Профессор вновь уселся в кресло и столь же неожиданно, сменив мрачный тон на прежний доброжелательный, произнёс:
Хорошо, молодой человек, в данный момент я само внимание.
Благодарю! Ответьте, пожалуйста, если вы меня не разыгрываете и всё услышанное мной сегодня от вас имело место быть в вашей научной практике, то, кто те
Тот материал, правильнее будет сказать, молодой человек! не дал договорить ему Дворецки. Так наиболее правильно вы сформулируете свою мысль. Тот научный материал, о котором вы изволили спросить, обитает в зоопарке, окружающем нас повсеместно!
Широким жестом руки прямо перед собой, профессор завершил свою фразу, словно ставя в её конце заключительную точку.
Глава 1
«Одному богу известно, каким местом он сотворил этот участок суши», подумал Элоиз Кляйн, когда вертолёт завис над посадочной площадкой военной базы.
Как только он ступил на её территорию, время остановилось. По крайней мере, Элоиз так и не смог избавиться от этого ощущения все первые дни своего пребывания на ней. Воинская служба по месту распределения оказалась удивительно нудной штукой. Радовало только одно, что теперь он не испытывал прежнего, и вовсе изнуряющего нервного напряжения, которое не покидало его в учебке. Там жизнь била ключом, когда Элоиз даже не успевал опомниться, как пролетал очередной день и наступал новый.
Тогда он был благодарен судьбе, что родные и близкие не видят его, вскакивающего в шесть утра с казарменной койки и кувыркающегося среди собственного шмотья. За то, что не видят, как орёт на него сержант, а Элоиз спросонья судорожно пытается сообразить толи ему бояться, толи подчиняться, а толи просто врезать по этой ненавистной сержантской роже. За то, что не видят озарённое счастьем лицо рядового Элоиза Кляйна, которому, наконец-то удалось в одно прекрасное утро напялить на себя форму за сорок пять секунд. Которому хватило двух недель, чтобы превратиться в «торпеду», умудряющуюся за пять минут отмывать мыльной пеной полы в расположении взвода. За то, что его друзьям, оставшимся на гражданке, вовсе неведомо о десяти минутах, выделенных сержантом на принятие пищи и о шестидесяти секундах на отправление естественных потребностей.
Тогда, он не смог бы объяснить своим друзьям, почему именно этот бытовой маразм воинской службы помог юному Элоизу Кляйну стать мужчиной. И даже более того, стать человеком, уверенным в своих силах знающим цену каждой минуте собственной жизни.
Вне сомненья, родные-близкие испытали бы страх и возмущение, если бы узнали, как его больного с высокой температурой сержант вышвырнул из роты под проливной дождь, понуждая вместе со всеми сделать трёхкилометровый марш-бросок. Как Элоиз бежал и плакал, жалея себя, не забывая последними словами, что зарождались в самых тёмных закоулках его истерзанной души, проклинать сержанта. Тогда Элоизу казалось, что жуткая пневмония вгрызается в лёгкие, что завтрашний день будет для него последним. Но, вот и он, тот день наступил как всегда по команде. И Элоиз, резво вскочив с койки уже через минуту стоял в строю.
Тогда, к своему глубокому удивлению, он почувствовал себя совершенно здоровым. В то время как Сержант, проходя вдоль строя, едва заметно улыбнулся, взглянув на него. И Элоиз вдруг понял, что этот человек владеет наукой, о существовании которой ему было ранее не известно. Эта наука была столь же древней, как и род человеческий. Она давала знания, позволяющие выжить в любой безвыходной ситуации, буквально, наполняя кровь свежими эмоциями и силами. Она обостряла инстинкты и заставляла обратить внимание на животное начало в твоём сердце в твоей душе. А самое главное учила управлять зверем, живущим в каждом из нас.
Эта наука строилась из мелочей. Она являлась продуктом человеческих взаимоотношений, которые были естественны для первобытного стада, что помогло Элоизу сполна осознать, что быт, существующий за пределами учебки, мало естественен и есть ничто иное как изобретение людей, созданное всего лишь ради надуманного ими удобства. Что уже изначально весьма непрочно, как и любая искусственная поделка, когда достаточно лишь целеустремлённого усилия, дабы она рухнула подобно карточному домику. Тогда-то и пришло Элоизу понимание, что данной наукой способен овладеть только сильнейший, к примеру, ну да такой, как он.
Тогда-то и проникся Элоиз к сержанту чувством глубокой благодарности, зная теперь наверняка насколько наивными выглядели бы страх и возмущение друзей, вдруг окажись они на его месте. Впрочем, чего просто не могло случится по определению. Ибо они слишком дорожили привычкой потреблять, если что, формируя необходимую для себя помощь не собственными руками, а в адвокатской конторе или же под убаюкивающее словоблудие психолога, свято веруя в незыблемость подобных гарантий. В отличие от друзей-знакомых Элоиз уже понимал, если что и дано человеку, то лишь единственное право приобретать и терять.
Элоиз всеми силами пытался развивать в сознании праздность подобных рассуждений их свежее новшество для себя, которое развлекало и успешно отвлекало от рутины происходящего вокруг, равно как и множество повседневных забот, что проходили тогда через его руки. Всё это помогало ему стойко переносить ожидание последнего дня своего пребывания в учебке.
И вот этот день настал, когда вертолёт завис над посадочной площадкой военной базы. А Элоиз, окинув взором с высоты птичьего полёта её плешивые холмы с редкими кустарниками, с иронией упомянул про непредсказуемость божьего творенья и решил, что теперь начинается самое интересное. Но, как выяснилось чуть позже, на этот раз он ошибся уже по-крупному. Ибо безумно напряжённая муштра шести месяцев в учебке сменились клинически монотонной службой в воинском гарнизоне. Где вовсе не присутствовало даже намёка на героизм и отвагу.
Хотя на первых порах кое-что всё-таки развлекало Элоиза, то были новые знакомства. Одно из них, с Джерри Коном, стало наиболее примечательным.
Однажды вечером Элоиз вошёл в уборную и заметил, как тот бреется, не сняв крышку с лезвия электробритвы. Закончив процедуру, Кон приблизил свою рябую физиономию к зеркалу весящему на стене, и провёл широченной ладонью по щеке. Поняв, что его рыжая щетина после бритья фантастическим образом не исчезла, а по-прежнему стелется от уха до уха, он весьма озадачился и возмущённо пробурчал:
Какого хрена здесь нахрен происходит?
На его шее выступили багровые пятна и в этот момент Элоиз допустил чудовищную глупость, обратившись к нему с едва скрываемой иронией:
Эй, парень! Мне кажется твоя бритва не в порядке!
Джерри Кон внимательно взглянул на Элоиза, затем на свою электробритву, пару раз столь же задумчиво щёлкнул по её крышке указательным пальцем. И догадавшись в чём дело, всё с тем же по-философски невозмутимым видом вновь перевёл свой взгляд на улыбающегося от уха до уха Элоиза, не спеша приблизился к нему вплотную и тихо произнёс:
Это ты сейчас будешь не в порядке, умник!
Такой могучей оплеухи Элоиз никогда ранее не получал. После неё он пришёл в себя только под утро. Рядом с его койкой стоял Эдди Гаубе, и разглядывая опухшее ухо, а заодно и совершенно заплывший левый глаз Элоиза, ржал подобно мерину. Он же и объяснил, что бог наделил Джерри Кона всего лишь двумя качествами удивительной тупостью и столь же незаурядной силой. А также пояснил, что Джерри Кон бреется подобным образом всегда. И что только ему взводный позволяет один раз в неделю бывать в парикмахерской посёлка, расположенного невдалеке от базы. Таким образом, Элоиз познакомился с Джерри Коном и Эдди Гаубе. Со вторым ему достаточно быстро удалось найти общий язык и уже вскоре они по-приятельски относились друг к другу.