На ступеньках парадного подъезда сидел молодой человек, развязно скрестив ноги на узкой каменной цветочнице. Он терпеливо ждал, когда его заметят. Темно-голубые джинсы, спортивная майка, ироничная улыбка на лице и ничего более, что могло бы обратить на него внимание. Профессор, не поднимая головы, поднялся по ступенькам. Увидев чьи-то ноги на клумбе, не останавливаясь, пробурчал:
Какая наглость!
Контакт с действительностью наступил секундой позже. Дворецки столкнулся с ней со всей неожиданностью для себя, по его лицу пронёсся каскад эмоций: негодование, сменив недоумение, вылилось в брезгливую гримасу. Парень же, бесцеремонно продолжал рассматривать с ног до головы профессора и шофёра, стоявшего за его спиной. Наконец, разразился ещё большей улыбкой. Проворно встал, отряхиваясь. Поднёс ладонь к лицу, словно прикрываясь от солнца, и с ловкостью иллюзиониста щёлкнул кнопкой фотоаппарата. В последнее мгновение Дворецки успел сунуть пятерню в объектив.
Что вам угодно?! взвизгнул он.
Я хотел бы задать вам несколько вопросов, ответил парень.
Вон отсюда! Дворецки перешёл на фальцет.
Господин профессор, парень попятился, я единственный, кто сумел отыскать вас, со мной никого нет.
Вон отсюда! Дворецки обернулся к шофёру: Что же вы смотрите?
Шофёр с крайне невозмутимым видом подошёл к репортёру и обхватив его, поволок к воротам. Парень, с усилием выворачивая голову назад, прокричал:
Господин Дворецки! Я добирался до вас двое суток, не спал, толком не ел, а мой «Ситроен» пылится на обочине в десяти километрах от Пентрита!
Каков хам, а? Вы только посмотрите на него! профессор, размахивая руками, возбуждённо топтался на месте.
Вы не на себя играете, господин Дворецки. Если вы меня сейчас вышвырните, я не только растрезвоню на весь мир о вашем месте нахождения, но и красочно распишу явно несвежий душок вашего гостеприимства на уровне тухлой сенсации!
Профессор утих.
Отпустите его, Эрбит. Черт с вами, наглец! Выкладывайте, с чем приехали, но не больше двух минут! Не больше двух! устало опустился на ступеньки, прикрыв шляпой по-старчески трясущийся подбородок.
Молодой человек вновь присел на край клумбы, кратко представился:
Тонни Кляйн, центральная пресса.
Его взъерошенный вид неожиданно развеселил Дворецки:
Надо же! хихикнул он и на вопросительный взгляд репортёра продолжил. Здорово разыграли своё появление, далеко пойдёте! и уже сквозь смех. Что ж это, молодой человек, давно ли современная пресса окончательно плюнула на правила приличия?
Пресса здесь ни причём, ответил парень. Он снова улыбался, но теперь с нескрываемой иронией. Иначе бы ничего не вышло из моего визита. Я знаю, как вы умеете выдворять любопытных. А потом, я на самом деле устал за вами гоняться: Новая Зеландия, Мадагаскар, Швеция, Южная Америка, Ямайка, Австралия и всё это за какие-то шесть месяцев. Поверьте, такая нагрузка опасна даже для агента прессы. Возьмите, хотя бы, к примеру, моего беднягу «Ситроен» И как вы умудряетесь со всей лабораторией, а?
Профессор сделал вид, что не заметил вопроса:
Да, наглости вам не занимать! Кстати, я не подозревал ранее, что наглый писака может быть оригинален. Этим вы мне всё больше нравитесь, и добавил, да Думаю, что одно небольшое интервью делу не повредит. Прошу, следуйте за мной.
***
Знаете ли, профессор откинулся на спинку кресла, глупо вести споры о присутствии или отсутствии импринтинга у человека. Он есть. В противном случае, каждый из нас и к десяти годам от роду не уразумел бы, что без штанишек ходить нехорошо. И он гораздо быстрее протекает, чем думает большинство психологов. Но выработанная импринтингом в первые годы жизни каждого из нас потребность в психологическом и физическом самосовершенствовании активно действует вплоть до возраста Иисуса Христа, и даже более того. А у некоторых сохраняется на всю жизнь. Но это уже, как вы понимаете, способность свойственная только гениям.
Профессор, заскрипев креслом, встал.
Господин Дворецки, Тонни торопился, видя, как тот теряет интерес к разговору, с каждой минутой все более углубляясь в себя. В чём ваша личная заинтересованность в проблемах импринтинга?
Ни в чём, меня давно уже не интересуют его проблемы. Более, я не никогда не видел и сейчас не вижу в нём каких бы то ни было проблем. Похоже, вы формировали свои вопросы не только на устаревшей, но и на однозначно неверной информации обо мне.
Признаюсь, здесь вы правы, Тонни с сожалением развёл руками. Газетные вырезки пятидесятилетней давности, это всё, чем я располагаю на сегодняшний день. И, пожалуй, плюс к этому ещё несколько знакомств в государственных ведомствах, которые заинтриговали меня вашей персоной.
Можете не раскрываться, перебил его Дворецки, в любом случае вы наживаете себе серьёзные проблемы.
Я знаю, сохраняя прежнее спокойствие, ответил Кляйн. Тем не менее, именно я нахожусь здесь, прямо перед вами. И благодаря своей врождённой простоте, вновь сую свой длинный нос туда, куда не следует, надеясь вновь его вовремя убрать. Как, то и было всегда. Поэтому, профессор, ответьте, пожалуйста: если не вопросами импринтинга, то чем вы занимаетесь сегодня?
Экспериментальной генетикой, молодой человек. Это куда более увлекательное занятие, чем психология и психиатрия. Хотя, стоит признаться, когда-то давно весьма увлечённый ими, я тоже кое-чего сумел добиться.
Тонни Кляйн подался всем телом вперёд в ожидании разъяснений.
Профессор встал, подошёл к кондиционеру и, выключив его, продолжил:
Но, тем не менее, вы явно руководствуетесь изначально неверной информацией обо мне. Мои научные изыскания всегда, если и сопрягались с вышеупомянутыми вами направлениями, то лишь по мере необходимости, косвенно. Ибо мой путь был всегда и остаётся крайне индивидуальным, по настоящему обособленным, что навряд ли возможно напрямую соотнести с проблематикой здравоохранения, для которого как раз и свойственно задаваться вопросами в импринтинге. Для здравоохранительной медицины да. А для моей по лицу Дворецки промелькнула иронично-загадочная ухмылка, для моей медицины нет. А это значит, прошу вас впредь не растрачивать собственные силы почём зря, в желании отыскать некие достоверные документы на данный счёт. Поверьте, если и существуют таковые, то хранятся они в местах совершенно недоступных для вас. Но, а если ослушаетесь и всё-таки вознамеритесь, то просто погибнете. Что, однозначно.
Прошу не беспокоится за меня, господин профессор. Я и на этот раз постараюсь не наделать глупостей. Если можно, хотя бы вкратце
Нет, воистину, по своей природе человек скорее глуп, чем умён. В то время как мудрость ему совершенно не ведома! тихо проговорил Дворецки. Ну, что ж, извольте. Постараюсь максимально быть доступным в своих пояснениях. Скажем, представьте, что вас с рождения воспитывают как девочку, лишив образовательных моментов и общения с внешним миром. Более того, вы помещены в питомник с приматами.
Бред, резко побледнев, проговорил Кляйн.
От чего же? профессор окинул его холодным взглядом. Нет ничего невозможного. И вы однажды убедитесь в правдивости моих слов. Равно как и в том, что подобный вариант не является уж столь неординарным. Существуют куда более исключительные, более прикладные и практические, но рассказывать вам о них теперь не имеет смысла. Знайте, что вы уже подписали себе смертный приговор, явившись ко мне. Только не подумайте, что именно я приведу его в исполнение. Нет, конечно же, нет. Гораздо интереснее будет узнать однажды, что вы собственноручно свернули себе шею на этом деле. И, кстати, так оно и случится. Услышанное сегодня вы уже не сможете забыть. Отныне и впредь оно будет преследовать вас повсюду, и никогда уже не оставит ваш разум в покое.