И смешалась кровь народов И в деле Хамкиных: племя на племя, дом на дом?
Авто Шуйка техника боевая, помогает в работе. Но и до дома иногда. Территориально соседи. Добрая тема во время выпивок: жители одного района. Детьми бегали на одних улицах и переулках. С одного «склона» (оба так называют берег) нырки в воду, по льду на коньках. Хотя временной интервал («Когда ты был пацаном, я в Школе Милиции!»)
Где мои «Прощай, молодость»? в них иногда ездит на труп.
В кладовке. В глубине.
Опять «в глубине» Легче новое купить Найдены. Отпечаток ноги в ограбленной квартире, видимо, от таких бот.
«Директор Кафтанов Илья Алексеевич говорит: Вы внук видных: революционеров! Это да. Их боевая работа была необходима для Великой революции! Добыча денег, нападения на денежные мешки! Один брат Фарбер Эразм. И меня так нарекли. Второй брат Борис. Борька назван в память о нём. Не вина революционеров в том, что не вся «сказка стала былью». Беда в том, что у некоторых иные помыслы. У Борьки одни пятёрки».
Борька был бы музыкантом. «Вот гады» «Фашисты», говорят молодые милиционеры, глядя на его труп.
Догадки, люди, трупы А улики? Их нет. Вряд ли таковой является оттиск обуви на раздавленном стекле. Но главное: ни единой улики там, где убивали. Дом на улице Нагорной необитаем. И никто не идёт к воротам.
Филя
Утром Муму на волю
А он на кухню к столу. Авторучка, тетради. Любой документ в красках, в арифметике Выбран арифметический стиль, как-никак, убиты люди. Ни фени, ни мата (это трудно, но для алиби):
«12.00. Меня вырвало желчью. 14.30. Иду в медпункт. Медик отпускает с работы. 15.30. Еду домой. 16.30. Беру бутылку водки. 16.50. Дома опрокидываю стакан. Второй. Третий. 18.00. Иду на улицу. У киоска Митрич. Бакланим о хоккее. На обратном пути Марья Дементьевна у её дома. Говорим о моей тёще, как мне трудно, ведь она ведьма. 19.00. Дома в коридоре на лавке. 20.00. Соседка за хлебом. Видит меня на отдыхе».
Бумагу в карман.
На ментовском крыльце Пруд! Активно трясут друг другу руки.
Плету им: в балагане[23], с кентами[24]; ни одной фамилии, кликухи, мать-перемать, улыба, полная фикс.
Падок: баки[25] золотые как-то его выдали. Дрехорит[26].
Мочиловка?..
Ага. Барыги, мать-перемать Жиды! Видимо, на ихнее рыжьё[27] наводка. Наверняка, до хренища! нервно мигают маленькие буркалики[28] на крупной харе.
И я наплету.
В кабинке уборной учит написанное дома. Вроде бы, готов по памяти.
Допрос ведут два ментика: один в годах, как Филя, второй голец[29]. Где кантовался двадцать девятого, когда обнулили эту семейку? «Дружную» выдумка Ольги Леонидовны.
«Отдыхаю я с верным псом Мумою в коридоре»
Утопить не думаешь? хихикает немолодой. Автограф давай, юморист
Миль-пардон, гражданин начальник, подпись отработана в безделье тюрем.
На работу едет вкалывать. Он водитель автокары. Металлические отходы вывозит из цеха в отвал. Ради ребёнка терпел каторгу. Терпение лопнуло. И вот в деле, а статья, не дай бог!
Еда в столовке, отдых, в «Красном уголке». Рамка: «Кодекс моральный». Мол, человек человеку не какая-то падла, а друг и брат. Некоторые тут, как в допре[30], уроют и друга, и брата, строители коммунизма, бля! Дай им в клешни бодягу[31], рядом с кодексом прилепят и нажмут курки. Хреновей, чем в лагере, недальновидный вывод.
Братву гоняют. И меня Вовка Боков с одной ходкой, но его дом в пятнадцати метрах от убитых.
Никогда такого не было! говорит дедок партиец.
Толпы народа у дома! болтает Вовка.
А чего они там? удивляется токарь.
Иду мимо, глядят
Перестреляли! вопит строгальщик.
Харрэ заливать! вырвалось у Филякина.
В натренированном тюрьмами воображении «кино». Харакири и Шнобель гнут умных: «Нормально Сын Ферреры хранит дуру[32]?» «Кент опытный, но в доме не один. Надо бы другой тайник». А рядом в кабаке мент кропает для доклада.
Дню копец. Людки[33] на остановке!
ДК (дом культуры) имени Дзержинского (Дэзэ говорят не очень культурные ребята). Трудную фамилию не выговорить с бодуна. Кафе тут. В окне буфета полки: конфеты, банки с вареньем, банки с рыбой: язь, камбала, килька, шпроты Пиво в бутылках. Но, главное, бочковое.
Как там бодяга? тон паханский.
Рубик боком, рубильником (не вертеть калганами велит Капитан). Шпионы, бля А рядом переодетый пьёт пиво! Будь его воля, выбрал бы любимый ворами балаган «Русская кухня». Или пельменную на улице Пушкина. У него книга (пятилетнему пацану читает бабка), где кот «ходит по цепи кругом», как собака. Правда, и в пельменной менты.
Кодла намерена хоть до куда хранить у него курицу с цыплятами.
Ну, номер: он против дома тридцать три на улице Нагорной! Никаких «толп». Так, пятеро Милицейский «бобик» неподалёку. И крови нет на снегу. Ручей выдумка Ольги Леонидовны. Крови много, но не так. Замело-запорошило В «Продуктах» та же баба у прилавка. В окне двор, дом Хамкиных мёртвый. Наблюдали: кто идёт к воротам? Сегодня никого.
А ворота тюряги отворены мимо «бобик». В окнах у зуботык лампы горят. Работают, ищут! Не надорвитесь!
Всё в ажуре.В старом абажурея надыбал башли:будет вечерок.Заскочу я к Шуре,завалюсь я к Муре,а прокуратуре по носу щелчок.Феррера пел, его папаня.
Тонька и наготовит, и с работы натащит, но худой в батю, и он в форточку мог! Отца не забыть, мать родную, тем более.
У телика орёт:
Бля!
Ребёнок тут, пилит Ольга Леонидовна.
А ему кейфово: алиби вспоминает, радуется.
Мельде
Нет, он не учился в музыкальной школе!
Утро в детдоме. Радио-песенка:
«На зарядку, на зарядку,на зарядку становись!»Реакция с какой-нибудь койки: «Кто не хочет, тот ломись». Но такое, увы, нереально.
Или горн. Фальшивя, играют «подъём». Мальчик Мельде горнит правильно:
Ту-ту-ту, ту-ту-ту,слышно будет за версту!Над обувной фабрикой надрывается динамик:
«мы идём, не свернём,потому что мы Ленина имяв сердцах своих несём».Неплохо бы иметь маленькие магнитофоны с музыкой в ушах! У американцев и японцев давно, а тут в будущем. Фройнд Фредди в доме, где много глухих, но ему подходит: он ударник (пять барабанов и один тамтам). Хотя в доме не только глухие. Какой он маленький прыг-прыг Опять (удивительно) слёзы! У Альфреда Данько ноги больные, а уши здоровые.
Конвейер, наладка. Скрип железа по железу Интервал:
Гляну, «Прощай, молодость» дают. А ты?
Я такое не ношу. Вот бы ботинки внутри с мехом
В ноябре тачали, да к руководству упрыгали
Напарник Панфилыч. Не молод, но ум в конфигурации детдома. Ни молоток, ни напильник не кладёт на полку. Кинет куда-нибудь, не найти! Два года он тут одиноко создавал дикий бардак. Вернулся Мельде, и давай наводить капитальный die Ordnung! Отмывает верстаки. Вешает грамоты, выданные «передовику-наладчику Мельде», рядом фотографию Луи. Негр, труба в чёрных пальцах, ногти, будто накрашены белым.
У Генриха тут вроде дивана. Рядом дом возводят для работников фабрики. В обмен на бутылку четыре бруска, фанера и к воротам. Вносит с разрешения под хохот несунов, которые прут с родной фабрики, не имея разрешений, от фурнитуры до готовых туфель, ботинок, тапок, не говоря о ботах «Прощай, молодость». Панфилыч не ворует. Но выпиливает левые дубликаты ключей, ножи «убийцам» (охотникам), правит кухонные.
Наладка перфоратора (дырки делает в союзках[34] летней обуви), грохота нет, и оператор Надюха болтает с новенькой Рошей. Вроде, не татарка. Этих много: яркая Роза, милая Миля, болтливая Фруза и Фиалка, копия баба-яга.
женат?
На всём конвейере.
Он еврей?
Нет. Немец.
Врубает агрегат, и грохот не даёт дослушать. Не о том, кто на ком женат (об этом то и дело болтают бабы), об евреях. О них, наоборот, не говорят. Натренированным боковым зрением охватывает облик практикантки. Студентка. Могла бы интеллигентно в конторе, но охота ей попробовать рабочий труд. Волосы, как медная гофрированная проволока.
Под монотонный гул расслабляет тело методом из книги «Йога». Братья добывают редкие. Эту, вроде, Пьер где-то. А Мишель науку передаёт другу Генриху.