Но почему Пруст объектом своего изображения в основном делает только любовь? Переживания героя, любовь Свана, всевозможные влечения героя к девушкам различного рода социального положения и характеров. Думаю, у Пруста любовь является началом всех чувств, неким кристаллом, через который тонкими лучами света проходят все остальные чувства и, проходя через его зеркальные грани, меняют свое направление, отражаясь в ту или иную сторону в соответствии с характером человека, который хранит этот кристалл, с искренностью и глубиной его чувства, ценностью кристалла. Негодование, страх, душевная боль в виде тоски и мучений ревности, восхищение окружающим миром, когда любовные чувства воспламеняют воображение, и т. д. все это является квинтэссенцией любви, проявлениями внутреннего «я».
Отсюда выходит, что по Прусту, любовь предназначение и смысл всей жизни, только влюбленный человек сможет постичь суть окружающих его вещей, сбросив с них установленные обществом и интеллектом ярлыки. Поэтому любовь это бесконечное мучение и терзания самого себя, через которые даются мимолетные наслаждения, оправдывающие терпение мук и страданий.
Читая его длинные пространные описания, вызванные глубоким погружением в микромир вещей и явлений, состоящие из нескольких дополняющих, а иногда и противопоставленных друг другу предложений, каждое из которых подчас несет в себе индивидуальную мысль, объединенных в одно большое, от читателя ускользают мысли, слова, которые он уловил в начале, когда читает середину предложения, и середины, когда он в конце. Все, что ты можешь здесь сделать, это перечитать еще несколько раз абзац и уловить, установить для себя ту логическую нить, которая связывает воедино цепь последовательности в описании. Но не этого добивался писатель. Ему не нужно, чтобы читатель с усердием корпел над распространенными предложениями. Не этого добивался Пруст.
Растворенные в памяти слова оставят на сознании (созерцании) легкий, воздушный отпечаток, чтобы мы забыли их, забыв те логические связи и материальные отношения между ними, которые создаются с помощью интеллекта в нашем воспринимающем сознании. Вот чего добивался Пруст. Таким образом, останется лишь череда отпечатков, непроявленных негативов, осколков мозаики, соединив которые, мы получим правильную картину предметов и явлений, описываемых Прустом, воспроизведенную через наше чувственно-интуитивное восприятие, поняв тем самым суть вещей, утраченных во времени, а на самом деле окружающих нас в настоящем.
Такая манера видения мира отнимает у читателя большие эмоциональные силы, которые он растрачивает во время чтения на восприятие картин внутреннего прустовского мира. Но, несмотря на это, оторваться от его книг невозможно, потому что, в отличие от книг дурных и глупых, которые не требуют эмоционального напряжения, и поэтому за ними стоит пустота, книги Пруста завораживают потоком чувств и эмоций, переживать которые вместе с автором хочется бесконечно. И хотя читатель и мучается от непомерного расхода эмоциональной энергии, он получает удовольствие от этой продолжительной пытки, потому что затраченная энергия возвратиться двойным объемом при возвращении из прустовского мира созерцания в мир обыденных вещей, возвращение куда кажется нам неприятным, но необходимым условием. Позже я узнал, что Ортега-и-Гассет в своей работе «Время, расстояние и форма в искусстве Пруста» называет это состояние «усталостью», наряду с которой создается впечатление, что читателя удерживают насильно, хотя он в любой момент может отложить книгу.
Смог ли я найти что-то новое в его словах и мыслях, рассуждениях, растянутых в несколько страниц, увлекающих в такие глубины, из которых не хочется подниматься? Найти? Нет. Но я стал ярче различать оттенки своих чувств, которые раньше воспринимал как плоские, тусклые картины обыденной жизни. Раскрашенные Прустом они приобрели резкость, четкость и контрастность, поэтому стали сильнее выделяться палитрой всевозможных цветов на размытом полотне повседневной жизни. Вслед за этим преобразилось и все полотно в целом».
Я положил листы на стол и откинулся на спинку сиденья. Пока я читал, Марк уже закончил свой бургер.
Ну как? спросил он с самодовольной улыбкой. И да, я точно знаю, что он не мог понабраться такого видения ни в одном из источников. Тем более в то время еще не было такого разгула интернета.
Сильно, ответил я. Особенно, как он скопировал это витиеватое изложение мысли.
Мне нравится, как он спорит в начале с Ортегой, самодовольно улыбался Марк, словно гордился тем, что у него был такой студент.
Есть еще что-то из его работ?
Нет. К сожалению, он быстро перевелся в вуз в другом городе, и я уже не слышал о нем.
И что, больше у тебя не было подобных работ.
Почему же, были. Я уже больше десяти лет преподаю зарубежную литературу. Конечно, у меня были разные студенты. Но этот запомнился особенно. Может быть, из-за этой недосказанности. Он как-то неожиданно исчез. Все то время, пока я вел курс у этой группы, у меня складывалось впечатление, что он хочет мне что-то сказать. Возможно, это было лишь впечатление, возможно он так и не смог ничего поведать мне, а возможно уже сказал.
В тот день мы больше не говорили. Молча допили свое пиво, расплатились и пошли по домам, разойдясь на автобусной остановке. В моей голове продолжали звучать слова этого паренька: «любовь предназначение и смысл всей жизни, только влюбленный человек сможет постичь суть окружающих его вещей». Они тут же напомнили мне строки Франсуа Вийона из стихотворения «Истины наоборот»: «и лишь влюбленный мыслит здраво», которые в юности я часто обдумывал и считал за здравые. Мне стало грустно.
Я решил пройтись пешком пару остановок, чтобы немного развеяться и освежить мысли. На улице только началась настоящая осень, балуя в сентябре и октябре теплым солнцем, в ноябре она ударила сильными морозами. Я любил такую осень, сухую, морозную и солнечную, когда по ночам ярко светила луна, напоминая о романтических прогулках с девушкой в школьные годы, когда я еще жил в родном городе. Тогда на улицах в лунные ночи стоял особенный запах. Чистый. Пахло справедливой ночью, заботливой. Мы тихо шли по длинной прямой улице, о чем-то болтали. Впереди и сзади нас уходили в даль редкие желтые фонари, подсвечивая улицу. Мы видели, что больше никого нет, что улица дарована только нам. Мы знали, что всегда можем спрятаться в сумрак между предательскими яркими фонарями, куда не доходил их свет. От этого становилось тихо и спокойно. И продолжали идти.
Эти воспоминания немного перебили мою грусть, но ненадолго.
Завтра первая лекция начиналась в полдень. Я понял, что хочу выпить еще бокал. Не смог найти причину не сделать этого. Как раз по пути был небольшой паб, приличный, так как располагался почти на центральной улице и имел фасадной стеной большое витражное стекло и стеклянную дверь, так что все посетители были как на ладони. Видимо, это отпугивало неприличную публику, а для меня было в самый раз.
Я зашел. Сел за барную стойку. Заказал светлое нефильтрованное и все-таки достал мобильник, чтобы зайти в социальные сети. Чертов Пруст, подумал я. Или чертов мальчишка-студент. Откуда ему знать, что такое любовь и как она может влиять на жизнь человека. Начитался французских романистов, с их пространными и витиеватыми фразами, которые уводят от сути вещей. Сути, которая стояла у меня комом в горле с того самого момента, когда я впервые понял ее. Понял не намеренно.