ГЛАВА 3. Троица
3 июня
Троица! Слово гулкое, точно колокол. Оно гудит, и вместе с его гулом разливается по улицам летняя зелень. Казалось, ещё вчера аллеи были усыпаны клейкой шелухой тополиных почек и только вылупившиеся листочки блестящие и липкие источали пронзительный горький запах. Что за сочный светло-зеленый цвет у них аж зубы сводит, как от лимона!.. А вот уже за густыми кронами не видно веток, и шелестит листва, остепенившаяся, приобретшая благородный тёмно-изумрудный оттенок, и всё кругом радостно, торжествующе.
Словно в один день преодолён рубеж между весной и летом. Даже если Пасха была ранней и Троица пришлась на май, всё равно в этот день кажется, что уже наступило лето. Птицы поют по-особенному, да и воздух совсем другой троичный воздух. Он разом воскрешает в памяти картину леса, разморённого колышущейся жарой, с цветами и шмелями на полянках, он дарит ощущение полной свободы свободы на целых три месяца!
Даже в храме всё зеленеет4: священники ходят в зелёном, на аналоях зелёные покрывала, у дверей стоят берёзы, а пол усыпан сладко пахнущей травой.
Я стою на клиросе, облокотившись на перила, и смотрю вниз на толпу: люди в ней колеблются в такт службе, как былинки на ветру. Федька подходит ко мне и тоже свешивается с перил.
Мы поём в церковном хоре уже три года. Нельзя сказать, что наши неокрепшие голоса вносят ощутимую лепту в общее звучание. Скорее, нам просто сделали одолжение, позволив принимать участие в службах. Но, даже понимая это, я все равно очень горжусь своей «привилегированностью». Ведь больше никто из «своих» на клирос не допущен.
Пока я разглядываю происходящее внизу, жизнь в храме идёт своим чередом: чтец бормочет положенные «часы», одна из певчих спустилась в храм и дожидается исповеди, остальные сидят на лавочках, а регентша Ольга перебирает ноты. Отец Даниил обычно исповедует только на вечерне, но сегодня большой праздник, народу много как откажешь людям, кому вечером попасть в храм не удалось?
Я вспоминаю вчерашнюю службу и вспыхиваю от удовольствия: батюшка в молитве всё ещё называет меня «чадо»!..
Для тех, кто не в курсе, поясню. Обычно, когда в молитвах перечисляют имена, обращения используются разные в зависимости от возраста. Про детей до семи лет говорят «младенцы», про более старших «отроки» или «отроковицы», про взрослых «раб Божий» или «раба Божья». В молитве, которую священник читает после исповеди над головой кающегося, вариация другая там слово «отрок» заменяется словом «чадо»: «Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти, чадо (имя)» Лет с пятнадцати, каждый раз подходя на исповедь, я с замиранием сердца жду: скажет ли надо мной отец Даниил слово «чадо» или уже назовет как взрослую «раба Божья»?.. Ведь я же ещё не потеряла умение радоваться жизни, я же ещё могу, как ребёнок, восхищаться красотой мира, значит, я всё ещё имею право называться «чадом»!.. И каждый раз, слыша из уст батюшки в свой адрес это заветное слово, я чувствую, как восторг и облегчение прокатываются по всему моему существу теплом и трепетом. И вот вчера в молитве прозвучало именно это ожидаемое: «чадо»! Вот и сошлось духовное с мирским: и там, и там я остаюсь ребенком, ни кондуктор, ни батюшка не опровергли мою радостную принадлежность к детству.
Мой взгляд рассеянно скользит по толпе, когда вдруг я замечаю Милу, ещё одну девочку из круга «своих», и толкаю Федю в бок. Та тоже видит Милу и согласно кивает.
Людмила, или просто Мила моя одногодка, однако в этом году она уже закончила десятый класс, а я ещё только девятый. Мила добрая и очень спокойная девушка. Она самая старшая в большой семье и привыкла к ответственности за братьев и сестёр. Возможно, поэтому всегда такая серьёзная. Тем не менее, несмотря на кучу обязанностей, Мила каждый год выбирается в лагерь. А вот в следующем году её там, скорее всего, не будет: экзамены, поступление и прочая суета сует не позволят.
Храм между тем продолжает наполняться. Я приглядываюсь к вошедшим, прищуриваюсь и различаю среди них Петю. «Петя приехал! Надо же! До лагеря ещё полтора месяца, а наш народ уже потихоньку собирается!»
Петя и Паша. Братья-погодки тоже «свои». Паша ровесник мне и Миле. Петя на год нас младше. Живут они не в городе, видимся мы редко, и моя радость от встречи хотя бы с одним из них вполне естественна. Мы же пересекались в последний раз ещё весной, на каникулах. Они из небольшого поселка Светлогорск, расположенного от нас аж в восьми часах езды. Я и не рассчитывала увидеть парней раньше, чем в лагере, но Петя почему-то уже здесь. Интересно, какие у него планы?
А ты Катю не видишь? обращаюсь я к Феде.
Это «кстати, о Светлогорске». Катя (ещё одна наша подруга) не раз говорила о том, что у неё там живет бабушка. Она даже ездит к ней иногда на каникулы. Кате четырнадцать, она милая и скромная девушка, правда, очень ранимая. В прошлом году, когда Петин брат Паша пользовался у наших девочек особенной популярностью, именно она привлекла его внимание. В принципе повод для гордости. Но только конец у этой истории вышел невесёлый
***
Как раз во время прошлогодней смены я неожиданно для себя обнаружила Пашу. Именно так обнаружила. Он говорил, что бывал в лагере и раньше, но тогда я его совершенно не запомнила. А тут вдруг увидела рядом довольно симпатичного мальчика из шестого отряда. Стоило лишь повернуть голову налево во время какой-то общей игры!
Привет, поздоровалась я тогда, пытаясь угадать по внешнему виду, одногодки ли мы.
Привет. А я тебя помню! легко ответил он.
«Интересно, подумала я про себя. А я тебя нет». Каково же было моё удивление, когда я узнала, что Катя-то не только запомнила его с прошлого года, но ещё и умудрилась с налёту в него влюбиться. И всё бы ничего, дело житейское. Но в её исполнении влюблённость выглядела как-то неуклюже. Мы все чувствовали неловкость при виде её заискивающей улыбки во время разговора с Пашей. Нас коробило то, как она оттесняла остальных, садясь с ним рядом во время занятий в беседке, да и все прочие проявления её влюбленности вызывали в остальных девочках не сочувствие, а жалость. Вот же угораздило! Мы все и я тоже были твёрдо убеждены, что чувство должно возвышать девушку, а Катю оно, скорее, унижало. Да и она сама понимала, что ведёт себя неправильно, но изменить ничего не могла.
В конце концов Паша сдался, как осаждённая крепость на милость победительницы. Он предложил ей встречаться, хотя это предложение больше напоминало появление парламентёра с белым флагом, чем искреннюю симпатию. Но радость победы оказалась недолгой. «Да зачем я тебе сдался?» на эту мысль Паша начал наталкивать влюбленную девушку так активно, что та совсем сникла. Бедняжка всё чаще спрашивала подруг тихим голосом: «Ну, почему он так со мной?» Но мы, хотя и искренне жалели её, не знали ответа на этот вопрос. Нам казалось, что гад Паша с полным безразличием играет на чувствах другого, искренне неравнодушного к нему человека.
Ошибались ли мы?
***
После службы мы с Федей быстро сбегаем вниз с клироса по крутым ступеням. Федя в штанах и кроссовках делает это довольно ловко, я же, путаясь в подоле длинного платья, спотыкаюсь и едва не качусь с лестницы кубарем, но вовремя хватаюсь за перила. Внизу уже ждут Мила, Петя и Света. Катя тоже тут как тут, видимо, она приехала к самому концу службы.
Ну, что! После хора приветствий оглядывая собравшихся, сразу берёт быка за рога Петя. Пошли гулять куда-нибудь!
Пойдем. Ты только скажи сначала, как здесь оказался за полтора месяца до начала лагеря? До самого сезона останешься или как? интересуюсь я. И где, кстати, Пашу потерял?