При упоминании этого имени Катя мрачнеет. Но Петя уже начал отвечать:
Пашка-то? Он сказал, что за год школы напахался, как лошадь, и летом будет только отдыхать. А я на компьютерные курсы приехал: с их корочкой потом подрабатывать можно. Грех не попробовать.
Какой молодец! одобрительно киваю я. А про себя думаю: «Не то, что Паша! От него семья помощи не дождётся! Раздолбай он и есть раздолбай! И что только в прошлом сезоне все девчонки нашли в нём?»
Хотя и в раздолбаях есть своя прелесть. С Пашкой наша компания становится веселее, и мне жаль, что мы не увидимся до лагеря.
Надо было тебе, Петя, на брата повлиять, назидательно говорю я.
А сторож ли я брату своему? парирует тот.
Цитата из Библии звучит в данном контексте так кощунственно, что возмущение пресекает все мои вопросы.
Да и не до того: из служебной двери возле самой солеи появляется Денис, и разговор сворачивается. Компания в сборе, можно и выдвигаться. И мы гомонящей гурьбой высыпаем на улицу, которая уже вовсю загорает под высоким, почти пляжным солнцем.
«Всё-таки интересно собралась наша компания, думаю я. Почти с бору по сосенке. Кто откуда». Вот Дениса, например, три года назад привела Наташа. Они давно знакомы по театральной студии. Наташа сразу выделила его среди других студийцев и стала зазывать к нам в лагерь. Правда, пока они учились в младшей школе, вместе поехать на смену никак не удавалось. Как только начиналось лето, родители отправляли Дениса к бабушке и дедушке в Белоруссию. Однако, достигнув двенадцати лет, он решительно заявил, что уже достаточно вырос для того, чтобы самостоятельно выбирать, где и с кем проводить каникулы. Как ни странно, аргумент подействовал. Сейчас Денису пятнадцать. Он серьёзный и вдумчивый, а в школе почти круглый отличник. Отец Даниил даже разрешает ему по воскресеньям помогать на службе в алтаре. Впрочем, и Паша, хотя он и раздолбай, у себя в Светлогорске тоже алтарничает в храме
Но куда же пойти гулять? Выбор падает на Парк Победы.
По дороге туда мы покупаем мороженое. Хорошо, что киосков в городе много: Света и Катя, дойдя до следующего, уже успевают расправиться с первыми стаканчиками. Пока девочки покупают добавку, к нам неожиданно обращаются с вопросом двое оказавшихся рядом молодых людей им примерно лет по двадцать. Вопрос очень странный:
Вы знаете, что такое любовь?
Ничего себе! Ухаживать, что ли, собрались? Подкат такой? Но юноши объясняют: они с третьего курса факультета социологии и психологии, и опрос всех встречных-поперечных часть их зачётного задания. С выбором темы их не ограничили. Поэтому сейчас будущие социологи ловят на центральной улице людей и спрашивают всех об одном и том же.
Девчонки мнутся, Федька вообще решительно качает головой, отказываясь опрашиваться. Студенты поворачиваются ко мне:
А вы знаете?
Да, знаю! А что здесь такого трудного, скажите на милость?
Поделитесь?
Мой ответ записывают, и я задираю нос несмотря на то, что один из молодых людей улыбается с лёгкой иронией.
Что такое любовь? Как можно этого не знать?! Они б ещё спросили, в чём смысл жизни, хотя, наверное, такие вопросы задают философы, а не психологи. Но я-то человек верующий: я с лёгкостью могу ответить на вопросы представителей обеих наук. «Гимн любви», написанный апостолом Павлом, мне знаком ещё с третьего класса воскресной школы. Там же ясно сказано: «любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не гордится, всё покрывает, всё переносит» Пунктов ещё много, и, стремясь поскорее ответить, некоторые я могу забыть, но только не последний «любовь никогда не перестаёт» Вот это «никогда не перестаёт» меня сразу зацепило. Во́т же он главный отличительный признак любви: вспыхнув однажды, она горит и горит, и по этому постоянству всегда безошибочно узнаётся. Если что-то было и перестало, какая же это любовь это что-то ненастоящее. Оно бывает у тех, кто погряз в суете и разучился понимать свое сердце короче, у взрослых. У ребёнка не может быть ненастоящего! Так думаю я за одиннадцать дней до своего шестнадцатилетия. И пускай мои мысли не повлияют на мировую статистику, может быть, когда-то они откликнутся студенту, конспектирующему за мной в блокнот. Ведь что написано пером не вырубишь топором.
***
День был прекрасный мы замечательно провели время. Я вернулась домой в десять вечера, поужинала и собралась засыпать. Но не тут-то было!
В половине двенадцатого из первой дрёмы меня вырывает голос Пугачевой, доносящийся из мобильника: «Я так хочу, чтобы лето не кончалось!» (Только не надо относить меня к поклонникам примы! В лагере мы часто поём под гитару, поэтому «Лето, ах, ле-е-ето» для меня один из символов нашей смены, и чтобы скрасить себе ожидание, я поставила эту песню на звонок с первого июня). Тянусь к телефону, лежащему на тумбочке, и едва не падаю с кровати. «Блин!» думаю я, но произношу всё-таки другое:
Алё?
Привет, Настя! Это Павел. Только он, разбудив человека среди ночи, может говорить голосом довольным, как улыбка Чеширского кота.
Ну, здра-авствуй тяну я вяло, всячески давая понять, что разбужена.
Ты спишь?
Издеваешься? Возмущение делает мой голос предательски звонким.
Ага, замечательно! Слышу, что уже не спишь! радостно пользуется этим парень.
Я вздыхаю. Что ж, пока мама сидит на кухне, можно, в принципе, и поговорить. Если она услышит, что я не сплю, мне, конечно, влетит. Но звонящему до этого и дела нет. Его вечерние звонки стали традицией ещё с нового года.
Тогда он собирался приехать в город из своего Светлогорска, но обстоятельства сложились криво. Упрямый школьный английский никак не влезал в Пашкину голову, и его на все каникулы приковали к англичанке для дополнительных занятий. Та хотела очистить свою совесть от тройки за четверть, поставленной ему авансом вместо заслуженного неуда. Тогда в тоске по лагерным друзьям (которая усиливалась тем, что Петя без него всё-таки в город поехал) Паша решил звонить всем «своим» каждый вечер по очереди. Сначала он звонил один, но потом подключил двоих друзей: Андрея и Георгия. Правда, Георгий сам себя именовал Гор (спасибо, что не Жора! Видимо, тоже не любит такое сокращение).
Впрочем, разговаривая со мной, Паша им трубку почти не давал. Несколько раз я обмолвилась парой фраз с Гором, и меня до глубины души поразил его загадочный бархатный голос. От Андрея мне досталось ещё меньше только его смех на заднем фоне. Но, как бы то ни было, спустя полгода постоянное присутствие невидимок при наших телефонных разговорах сделало их такими же естественными элементами в компании «своих», какими были и Паша, и его брат. И не только для меня. Света и Катя вообще успели хорошо узнать и Андрея, и Гора. Они обе спали в собственных комнатах отдельно от родителей и могли беспрепятственно шептаться по телефону хоть до двух часов ночи.
У меня всё иначе. Отдельной комнаты нет, зато имеется «боязнь» телефонных разговоров. Ничего не могу поделать: мне тяжело общаться, когда я не вижу собеседника и не понимаю его реакций. Наладить контакт с призраком кажется мне непосильной задачей. Когда нужно кому-то позвонить, у меня почти всегда падает настроение. Поэтому и разговоры с Пашей не клеятся.
Однако он этого, кажется, не замечает и всё равно продолжает звонить мне каждый день, словно оператор колл-центра. И каждый день я напрасно надеюсь, что сегодня он пропустит мою фамилию в списке.
Ну, как день прошёл? Первая фраза не балует оригинальностью.
Настроение от удачной прогулки всё ещё со мной, а кроме того, мне хочется подвигнуть Пашу и его таинственных друзей приехать из своего Светлогорска к нам в город. Поэтому я принимаюсь живописать наши сегодняшние похождения, не упуская возможности подчеркнуть, что приехавший Петя очень радовался встрече, и что нам было весело вместе. Мне кажется, Паша должен понять мой тонкий намек на то, как много он теряет, сидя в своём захолустье. Но Паша не из тех, кто понимает намёки. Красноречие на него не действует.