Наружность девы делалась ясней.
Дочь, видя всех, приятно улыбалась,
И восхищала внешностью своей.
В то время как волшебная работа
Закончилась легло веретено.
В избе все с облегчением вздохнули.
Вдруг кто-то постучал рукой в окно.
Потом ломиться в дверь стал, угрожая
Преграду, коль не вскроют разломать.
Старик спросил: «Зачем ты к нам стучишься?
Кто ты такой, хотелось бы узнать?»
Никто за дверью старцу не ответил,
И стук чрез время всё-таки утих,
Когда петух пропел о ярком солнце.
Песнь нечисть распугала в один миг.
И в доме стало тихо и спокойно.
Страшна была сюрпризом эта ночь,
Но сердце услаждала, оживая,
Красивая и ласковая дочь!
Чуть погодя дверь всё же отворили.
Того, кто бился, не было за ней.
Дед, миновав беду, перекрестился,
Чем Бог послал, стал потчевать гостей.
Соловушка личинками наелся,
Давид же каше был безмерно рад.
Поев, на лавку тут же повалился,
Готовый спать хоть стоя как солдат.
Сегодня ничего ему не снилось.
До середины дня Давид проспал.
Никто его теперь не беспокоил,
И не просил, чтоб снова поиграл.
Поднявшись, приведя себя в порядок,
Скрипач решил отправиться на луг,
Где веселились средь цветов коровы,
И должен ждать таинственный пастух.
Как только он зашёл за угол дома,
Так встретил старца дряхлого с клюкой,
Что прятался, под тенью укрываясь.
И весь такой прозрачный, чуть живой.
Ведшее ветхого бельё на старце было.
Он, будто в паутину был одет.
Лицом же страшен, зол и очень мрачен.
И слышалось, что в сердце света нет!
«Отдай на время мне свою рубаху.
Дозволь её немного поносить.
За щедрость твою, золотом осыплю,
Тебе о том не нужно и просить!»
А музыкант ответил: «Ты, наверно,
Замёрз. Я потеплее принесу.
Она тебя несчастного согреет.
Постой здесь!» прокричал уж на бегу.
Когда же он вернулся, в этом месте,
Под деревом не встретил никого.
Лишь лучики от солнечного света,
Сквозь листики смотрели на него.
Давид под мышку взял свою рубаху,
Ту, что для старца из дому принёс,
И двинулся на луг, подумав: «Нужно
Задать про старичка будет вопрос!»
Пастух уж ждал и даже улыбнулся,
Сказав: «Я очень рад, что ты пришёл.
Коль попрошу, на скрипке поиграешь?
Рубаху на дороге, что ль нашёл?»
«Да нет, я захватил её из дома
Для призрачного, злого старика.
Но тот исчез, подарка не дождавшись,
Лишь свет коснулся дерева слегка»
Пастух вздохнул, сказав: «Сыграй, а после
Я кое-что об этом расскажу.
Тебе брат повезло, что в небе солнце.
Да ты везунчик, как я погляжу!»
Потом умолк, желая напитаться
Красивым звуком сказочной игры.
Давид не прочь был чуть поупражняться,
Исполнив вальс цветов среди травы.
Он восхищался вновь лучами солнца,
Природой, что ласкала его взгляд,
Душа его раскрывшись, полетела,
Не чувствуя невидимых преград.
Бурёнки собрались вокруг, не смея,
Свет заслонить и близко подойти.
Пастух проникся, даже прослезился,
И взгляд не мог с парнишки отвести.
Он что-то вспоминал под эти звуки.
Давид устал и прекратил играть.
Тут друг, который был намного старше,
Решил ему о важном рассказать:
«Ты спрашивал о старце, что сегодня
Скрывался ото всех в глухой тени.
Так вот, не старец нищий это вовсе.
Лучи тебя, по счастью, сберегли.
Не просто так нужна ему рубаха.
Ту, что принёс ему, он бы не взял.
Ведь он желал крещёную дерюгу.
Лишь только в ней бы он не исчезал.
Должно решиться, кто в волшебной схватке,
Исчезнуть должен будет в эту ночь.
Осталось ведь одно благое дело,
Чтоб видимою стала деда дочь.
И если волшебство это случится,
Исчезнет, либо тот, кто ей помог
В живое существо оборотиться,
Иль тот, кто неживою сделать смог.
Я вижу на тебе пока подарок,
Хранительный и сильный оберег.
Ты духу бабки видно приглянулся,
И простоту наряда не отверг!
Чтоб не случилось, юноша запомни,
С себя её до солнца не снимай!
Колдун в любого может обратиться.
А ты его по звуку различай!
Кем он бы пред тобой не притворился,
Внутри его сокрыта будет злость.
Он станет обнимать и улыбаться,
Но это будет нежеланный гость!
Я как пастух коров, на всякий случай,
Тебе дам с собой крынку молока.
Оно, когда всё тихо и спокойно,
Стоит свежайшим, будто с ледника.
Но если рядом нечисть просочится
Вмиг скиснет. Кипяти, не кипяти.
Холодные лягушки не помогут,
Хоть, сколько их в кувшин не поклади!
Спасибо за игру. Ступай! Но завтра
Опять на это место приходи.
Не забывай, о чём предупреждаю,
И никого сюда не приводи».
Давид сказал: «Спасибо Вам за помощь!»
И так как уже вечер наступал,
Пошёл походкой быстрою до дома,
Где старец, беспокоясь, ожидал.
Ещё совсем не скрылось с неба солнце.
Стелились по земле его лучи.
Росток чудесный, что вчера завился,
Позволил, чтоб бутоны зацвели.
Их сильный аромат опять дурманил.
Когда ж они взыграли как огни,
Дом снова приподнялся в основанье.
И выползли оттуда пауки.
И вновь ручьём шуршащим, недовольно,
Мелькали переборы тонких лап.
Глаза их не по-доброму сверкали,
Ведь не было уже пути назад.
И снова дом вздохнул довольно громко.
Цветы тотчас сомкнули лепестки.
Их аромат унёс с собою ветер,
Обдув по виду нежные ростки.
Старик, в который раз перекрестился.
Увиденным он вновь был поражён!
Хотя, чему здесь можно удивляться?
Кто их сгубить желал, видать силён!
Да что об этом говорить? Сегодня
Необходимо было завершить
Плетение, как шёлк тончайших нитей,
Чтоб ими ткань узорами расшить.
Сосновых веток больше, чем обычно
Лежало вкруг большого сундука.
Вода в печи давно уже кипела,
И примененья своего ждала.
Вот соловей влетел, неся с собою
Последнее для дел веретено.
Давид сказал: «Быстрей закройте двери,
И поплотней, особенно окно.
Прошу вас никому не открывайте.
Возможно, ночью вновь начнётся стук.
И будет исходить он, уверяю,
От колдовских и нечестивых рук.
Ну что ж, начнём. Пора. Ночь опустилась»
Давид с любовью инструмент прижал,
Сундук с ударом птицы отворился,
И начался вновь мотыльковый бал.
Всё повторилось так, как прошлой ночью,
Но ровно в полночь начали мешать
Удары в дверь настойчиво и громко,
Желая роль препятствия сыграть.
А музыкант, закрыв глаза, держался,
Душой изображая нужный звук,
Не позволяя, чтоб в игру закрался
Пытающийся сбить, ужасный стук.
Он всё играл, на миг не прерываясь,
И этим поглощён настолько был,
Что лишь когда старик за руку тронул,
Чтоб посмотреть, глаза свои открыл.
И то, что он увидел поразило.
Теперь уже само веретено
У девушки под музыку крутилось.
Похоже, волшебство с неё сошло.
Ещё совсем немного оставалось.
В дверь и окно не бились, а скреблись.
«Впустите! Умираю!» раздавалось.
Слова уж без притворства полились.
Возможно, кто недоброе замыслил,
Как говорила бабушка во сне,
Терял своё реальное обличье,
Под дверью растворяясь в темноте.
Стоящий стон настолько был ужасен,
Что сердце на кусочки разрывал.
Но этот крик был получеловека,
И это каждый в доме понимал.
Им нужно было ждать явленья солнца,
Чтоб каждый луч поднялся в полный рост,
Не допуская тем проникновенья
Сил тёмных, что пытались сунуть нос.
При третьих петухах всё тут же стихло.
Спасённая, приблизилась к отцу,
Прижалась нежно и заговорила:
«Спасибо музыканту и Творцу!»
Потом ладонь раскрыла, предоставив
Возможность сесть поближе соловью,
Погладила его, поцеловала,
А тот вновь песню ей пропел свою.
Все спать легли. В дому была прохлада.
Она ещё держалась от игры.
Сквозняк от духоты делать не надо.
Не страшно, что закрылись до поры.
Когда Давид очнулся было жарко.
Он явно уже что-то пропустил,
Ведь кто-то настежь отворил оконце,
И двери в дом широко растворил.
И всё бы ничего, но музыканту
Вдруг захотелось выпить молока.
Но в дареной ему пастушьей крынке
Всё скисло, что не сделать и глотка!
Ответ само собою напросился.
Пока он отдыхал, явился гость.
Невидимо прокрасться в дом под крышу
Ему не ясно как, но удалось.
А этот день последний был и главный.