Первая ответила ему бегло, вторая искала кого-то и внимания не заметила.
Может, Шумкин заболел? тихо спросила Воробьёва.
Николина пожала плечами:
Лиза, я не знаю. А в списках Миша есть?
Да, Лена, я его там видела, списки поступивших Воробьёва проверила вчера дважды.
Тогда появится, успокоила Лена, сникнув; с вечера её знобило, утром поднялась температура. Не желая волновать родителей, единственная дочь пообещала по возможности прислать из колхоза телеграмму.
5
Группа преподавателей стояла за спиной ректора института Орлова и изучающе оглядывала многократно превосходящую количеством толпу студентов. Декана Ломова пока не было, Горобова проверяла данные. И если взрослые сдерживали эмоции, то молодёжь, встретившись после каникул, галдела. Осматривая преподавателей, высказывать мнение о любом из них не стеснялись.
Ой, дорогая редакция, как это Дыдыч на запарится в своей фуфайке? фраза про редакцию была визиткой хоккеиста. Девушки захихикали. Миша гордо сбросил с плеч лёгкую ветровку и вытер лоб. Время перевалило за девять, утреннее солнце теперь грело сильнее, несмотря на набегающие тучки. Заведующий кафедрой гимнастики Гофман, на которого указал юноша, стоял перед всеми со злым выражением и придерживал руками полы стёганой ватной куртки.
Малкумов покачал головой:
Так что ты хочешь, Миша? Ему уже сорок лет. А старым жар костей не парит.
Армен, не не парит, а не ломит, и не жар, а пар, поправила Кашина, строя глазки, и по-московски протянула: Желчи в Дыдыче много, а она, как я слышала, жиры расщепляет.
Кто бы говорил, тихо усмехнулась гимнастка Лена Зубилина; летом ей не раз приходилось ставить на место заносчивую москвичку. Попинко улыбнулся. Андрей тоже был москвичом, а к ним у гимнастки отношение было особое, поэтому Зубилина отвернулась. Рядом тараторила Цыганок, рассказывая про пляж соседке по комнате Тане Маршал. Та в ответ кивала на сумку, где стояли банки с маминым ассорти из красных перцев и помидоров, не хуже венгерских от «Глобуса».
«Счастливые, качнул головой Добров, не знают пока, какой кошмар их ждёт. Нет, братцы, колхоз это как марафон: всегда больно». Мысленно рассуждая, Стас вдруг заметил стоящую справа от него первокурсницу с русыми волосами, распущенными по плечам. Он медленно оглядел нарядный прикид стройной красавицы и по маленькой дамской сумочке понял, что она не из тех, кто проживает в общежитии.
Это кто? тихо толкнул Стас Галицкого. Не глядя в сторону девушек, Юра ответил также тихо:
Лена. Николина. Высотница.
Высотница? Прикольно. Высотниц у нас ещё не было Доброва как подменили. Леночка, скажите, пожалуйста, а вы в колхоз для ваших божественных прядей выписали личного парикмахера? Стас потянулся к волосам Кашиной. Народ захохотал, Галицкий улыбнулся.
Я не Леночка, а Ирочка. Девушка фыркнула и увернулась.
Стас выпучил глаза и оглянулся. Юра, всё ещё улыбаясь, сказал, еле шевеля губами и выразительно тараща глаза:
Дурень, я тебе про соседку.
Ах, про соседку? объясняя до этого Кранчевскому, как поливать цветы и на сколько оборотов закрывать на ночь замки, Стальнов обернулся на смех.
Привет, Лена, помахал Галицкий, не ответив другу.
Николина вяло улыбнулась.
У неё температура скачет, поспешила объяснить Воробьёва. А ты не знаешь, Юра, где Шумкин? отсутствие друга занимало Лизу не меньше, чем состояние подруги.
Знаю. Приедет завтра. Галицкий отвечал бегунье, но смотрел на высотницу. Впрочем, на Николину теперь смотрели все.
Какой пылахой тамператур, покачал головой Шандобаев. Зашем сыкакат, если в колхоз нада ехат? Серик говорил с сильным акцентом, путая рода и падежи. После вступительных экзаменов он занимался дома русским языком с милой и старой апой Карлыгаш, прошедшей и массовые переселения русских в Казахстан во время голода тридцатых годов, и эмиграцию во время войны, и покорение Целины. Но сейчас от волнения Серик опять забыл все советы бабушки.
Стальнов, попросив Кранчевского подождать с каким-то очередным вопросом, подошёл к Николиной и смело приложил руку к её лбу.
Фью-ю Лен, да у тебя тридцать девять, не меньше, Володя посмотрел в её мутные глаза. Толпа студентов зашевелилась. Чернухина, тоже потрогав лоб прыгуньи, присвистнула. Толик Кириллов кивнул на показавшегося в дверях кафедры Бережного:
Ребята, надо Рудику сообщить.
Сообщим, Толик, погоди, удержал его на месте Кирьянов и тоже близоруко прищурился на тренера. Похожие во всём, Толик-младший и Толик-старший, оба воспитанники Рудольфа Александровича, стояли в кирзовых сапогах и шерстяных спортивных костюмах, кофтами от которых подпоясались.
Бережной что-то усердно объяснял коллегам. Тофик Мамедович Джанкоев, потея в костюме лыжника, слушал его, расстраиваясь от того, что колхоза не избежали даже пожилые преподаватели. Рядом с ними шумно дышали коллега по биомеханике Панас Михайлович Бражник и его кокер Золотой. Впрочем, дышали они не только шумно, но и одесской колбасой с чесноком.
Ребята, а как вы думаете, Рудольф Александрович тоже с нами едет? спросила Сычёва. На этот раз на девушке были не кеды, в войлочные короткие сапоги на толстой непромокаемой подошве с молнией по всему подъёму. А в руках не целлофановый пакет, с каким она не расставалась во время вступительных экзаменов и по какому многие её запомнили, а саквояж. Подобные берут, скорее, в поездку по Европе, никак не в колхоз. Вопрос Сычёвой, снарядившейся, как на Крайний Север шароварах на завязках, как у гуцула, и длинном, ручной вязки, тяжёлом свитере, вернул всех к Бережному. Из экипировки, пригодной для колхоза, у Рудольфа Александровича был только толстый спортивный пуловер, завязанный на шее.
Непохоже, чтобы наш Рудик в сандалиях и шортах в колхоз намылился, Юлик Штейнберг поправил на Ире Станевич шерстяной жакет на пуговицах и воткнул в его петлицу цветок клевера. Студентам единички показалось, что Он из Харькова и Она из Омска так и простояли на этом месте и в этой позе с первого дня их знакомства во время вступительных экзаменов. Ира, застенчиво улыбнувшись, поправила воротник куртки Юлика, что-то отвечая ему на ухо. Улыбка на лице Штейнберга была шире Босфорского пролива. Ребята стали добродушно закидывать их шутками и намёками. Но тут в микрофоне зашипело.
Доброе утро, дорогие мои! улыбкой ректор Орлов вселял доверие. Рад видеть вас здесь отдохнувшими за лето и ещё больше помолодевшими, Иван Иванович обернулся на преподавателей и наткнулся взглядом на Блинова. В ботинках крошечного для мужчины тридцать восьмого размера и с пузом, выпирающим из коротких штанов ректор по хозчасти походил на Карлсона, которому с праздничного пирога достались только свечки. Дождавшись от подчинённого кислой улыбки, ректор продолжил:
Сегодня мы все отправляемся не в колхоз, как вы думали, Орлов сделал театральную паузу. Дождавшись, пока недоумение одних сменялось удивлением других и радостным ожиданием третьих, ректор вытащил из внутреннего кармана пиджака какой-то листок и прочёл с него: Так вот, едем мы совсем не в колхоз, а в совхоз, он поднял указательный палец. Совхоз Астапово в посёлке с таким же названием, который находится в нашей же Московской области, но только в районе города Глуховицы.
Луховицы, поспешила поправить Горобова, до этого согласно кивавшая. И хотя декан говорила тихо, микрофон сработал без помех. Смех зазвучал теперь и за спиной говорящего.
Да? А я думал Глуховицы, от слова глухо. Ну, тем лучше, Орлов смеялся, отчего никто так и не понял, то ли он ошибся, то ли заготовил шутку заранее. Поговорив о возложенной на всех ответственности за сбор хорошего урожая и про то, что он надеется на благополучный исход мероприятия, что вызвало смех менее оптимистичный, Орлов передал слово Наталье Сергеевне. Она стояла в большом берете и с шарфом на шее, повязанным поверх лёгкого джемпера, как будто уже сейчас была готова собирать картошку. Не хватало только ведра в руках.